Фридрих Горенштейн - На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного Страница 15

Иван. Се пленники схвачены, ведите их сюда. (К сыну.) Иван-сын, мальчик, а чего не пьешь квас, который возжелал? Горяч квасок исцеляющ. А хочешь ли, лечца кликнуть?

Царевич Иван. Помыслил я, батюшка, не от квасу мне исцеление, да не от лечца. От молитвы, ежели Бог пожелает. Видел я, батюшка, сон дурной. И от того видения ужасного занемог. И не говорил о том, пробудившись в страхе и ужаса исполненный.

Иван. То, Иван-сын, демон над нами властвует, желает нам зла от еретиков новгородских напущена. Что видел?

Царевич Иван. Видение церкви, батюшка, и ты со мной шел и видел свет в церкви, какого прежде николи не было. И святого Прокопия, идущего в церковь в западные двери, и тот святой Прокопий нам угрожал. И тут же видел брата моего Федора, близ меня стоящего с рыданием. И захотел бежать из той церкви, а ты, батюшка, меня удержал.

Иван. Демон то в облике праведного Прокопия Устюжского Чудотворца. Что говорил тебе цьяшос обо мне, то все ложь. Пробудившись, надобно говорить: «Отойди, проклятый демон!» Да псалтирь глаголети. Отец же мой духовный соборной церкви протопоп Евстафий почнет над нами псалтирь глаголети сем вечером. Так и пройдет.

Евстафий. Так, государь милостивый, демонов покорим.

Грязной. Государь великий, пленных привели уж. (Вводят пленных.) Тут содержащиеся в темницах и башнях пленные немцы, поляки и татары.

Евстафий. Вот он, государь, демон латынский и бусерменский.

Иван. Они, ходя войной на Русь, села и города разоряли, а Новгород со Псковым к измене склоняли.

Малюта. По твоему, государь, велению собраны пленные полочане и немцы, и татары, которые содержались в тюрьмах, а частью помещены были в домах.

Иван. Сии пленные, схвачены по моему велению, крепко должны быть, охраняемы. Новгородские же изменники, чтоб уязвить мою царскую власть, смирялись перед ними и повиновались им в их еретичных желаниях, и одаривали их подарками, и давали для них славны пиры, желая совершить измену. Как и новгородцев, приказываю убивать их перед моими глазами. (Кричит.) Тащите их на берег, рассекайте на части, бросайте под лед, палками под лед заталкивайте. (Опричники бросаются на пленных.)

Татарин (кричит). Мурзы татарские! Все умрем за юрт! Бей свиноядцев! (Бросается на опричников. Драка. Двое опричников падают.)

Малюта. Рубите их!

Татарин (кричит). Аллах! За великую и древнюю нашу веру! (Бьет Малюту. Тот падает.)

Татарин (хватает его саблю). А ты, русский царь Иван, про себя пекись! Не царь ты нам! И землей нашей Казанской тебе не управлять! (Идет на царя с саблей.)

Иван (испуганно). Остановите его! (Пятится назад. Падает. Испуганно кричит.)

Татарин. Эх ты, рус! (Замахивается саблей.)

Грязной. Государь милостивый, варвар повержен.

Царевич Иван (кричит). Батюшка мой, жив ли?

Малюта (зажимает текущую из раны на голове кровь). Цел ли ты, государь милостивый?

Иван. Лютый зверь, закованный в цепи, не хотел смириться с участью своей, смерти моей возжелал. Но царская смерть без ведома Божьего не случается! Также и смерть любого другого человека, ибо все Божьими руками охраняется, все умирает судом его Божьим. Никто не может быть убитым до назначения его дня.

Царевич Иван. Батюшка, отчего звонят в ночи псковские колоколы?

Иван. Услышав звон в псковских церквах, понял я, что псковичи готовятся к смерти.

Царевич Иван. Смерть убо[11] всем ли, батюшка? Ведь тут, батюшка, Псковская земля, где святой старец Филофей жил да провозгласил первым: «Москва – Третий Рим».

Иван. То, мальчик, прежде было. Ныне Псков заодно с новгородскими крамольниками. Игумен псковского Печерского монастыря да келарь Вассиан Муромцев в переписке с злейшим врагом моим и отечества собакой Андреем Курбским. Давно известен игумен ненавистью и злобой против Москвы, и смерти мне желает.

Грязной. Государь, сказнить его да иных, объявив: всепроклят тот, кто государский убийца.

Иван. То утром делать будем, въехав в город, ныне же, подъехав к Пскову ночью, поспим тут в Любатове в монастыре Святого Николая. (Уходит.)

Иван. Ниц лежит народ покорен, то по душе. Однако и Иуда был сначала покорен Христу ради хитрости своей. (Идет процессия с крестами и иконами.) Верить ли печерскому игумену, вышедшему навстречу мне, царю, с крестами и иконами? Игумен ли он? Не бесов ли сын? Да иные с ним. То не чернецы, а осквернители монашеского образа. Потребен ли им православный царь с сыном-наследником? Нет, им потребны цари-иконоборцы, чтоб на Руси, как в Царьграде, зло началось. Как от царя-иконоборца Льва Исавра да сына его Константина Гноетезного. (Кричит.) Рубите их! Печерскому игумену отрубить голову!

Иван. Где воевода псковский Юрий Токмаков?

Токмаков (испуганно). Здесь я, государь милостивый!

Иван. Так-то ты, собака, блюдешь мою царскую власть! Во Пскове повсюду бунты и измены!

Токмаков (кланяясь). Государь милостивый, велел я поставить на улицах столы с хлебом-солью и всем жителям приказал земно кланяться и показывать знаки полнейшей покорности как буде выходить царь.

Иван. Истинно покорны ли?

Токмаков. Государь милостивый, жителя в оцепенении, многие исповедались, причастились, готовясь к смерти.

Иван (сердито). Чуют грех свой. Говорите, чуете ли грех? Отчего молчите о грехе?

Первый пскович (испуганно). Государь, у нас, псковичей, от ужаса горло пересохло и уста слиплись.

Второй пскович. Мы не против тебя, государь, Бог волен и ты, государь, над нами, своими людьми.

Третий пскович. У нас в летописях записано такое крестное целование: псковичам от государя, который будет на Москве, не отходить ни к Литве, ни к Польше, ни к немцам, никуда. А иначе будет у нас гнев Божий, глад, и огонь, и потоп, и нашествие неверных.

Иван (гневно). Вы, псковичи, изменили крестному целованию!

Токмаков. Мы не изменили крестному целованию. Псковичи, дабы очистить душу и отогнать страсти, приказываю самим нам пред благоверным царем опустить вечевой колокол.

Первый пскович. Вечевой колокол – то воля наша. (Плачет.)

Токмаков. Снять вечевой колокол, иначе будет кровопролитие. Проявим покорность. Я, князь, аки простой смерд сяду на ступеньки храма у ног твоих. (Под общий плач опускается вечевой колокол.)

Царевич Иван. Жителя псковские, отчего плачете?

Второй пскович. Мы, царевич Иван Иванович, по воле своей плачем.

Третий пскович. Разве что грудной младенец не плачет. Все плачут.

Токмаков. Теперь Бог и государь волен над Псковом и над нашим вечевым колоколом.

Иван (гневно). То покорство лживое. Не мне покорство, но сраму своему.

Юродивый. Царь, помысли ты о своем сраме!

Грязной. Рубить ли дурака, государь?

Иван. Токмаков, кто сей юрод?

Токмаков. То, государь милостивый, здешний юродивый Никола по прозвищу Салос.

Иван. Грек ли? По-гречески юрод – салос.

Токмаков. Государь, не ведаю, кто и откуда. Сего рода люди представляют из себя дурачков и осмеливаются говорить сильным людям то, на что не решился бы другой. Он и меня, воеводу, много обличал, однако в темницу я его не сажал, ибо пользуется он общей любовью народа.

Иван. Откуда ты, юрод?

Никола. Из мира сего. Мир вам, православные христиане.

Псковитяне. Государь милостивый, сего дурака по имени Никола многие почитают более чем за человека, почти за пророка.