Фридрих Горенштейн - На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного Страница 16

Иван. Что ж пророчишь мне, Никола?

Никола. Пророчу тебе по внушению Божьему и подаю тебе совет ехать прочь из города, чтоб не было большого несчастья.

Иван (насмешливо). Которого несчастья? Казнить изменников, разве то несчастье? (Опричники смеются.)

Никола. Царь, оставь ужасны словеса свои. Приотстань от великого кровопролития и не дерзай еще грабить святы Божьи церкви. А ежели не можешь без кровавого мяса, то вот. (Достает из сумы кусок сырого мяса.)

Иван. Я христианин, не ем мяса в пост.

Никола. Ты хуже делаешь: ты ешь человеческое мясо. Неужели съесть в пост кусок мяса животного грешно, а нет греха съесть столько людского мяса, сколько ты уже съел?

Иван (насмешливо). Не из тех ли ты лживых пророков, что бегают из села в село нагие и босые с распущенными волосами, трясутся и бьются, и кричат: «Святой Николай! Святая Анастасья! Святая Пятница!» Таких мужиков и женок, и девок, и старых баб изымать надо и слать в монастыри дальние на работы. Особо же злобных казнить.

Грязной. Сделаем, государь. (Хватает юрода.)

Иван (злобно). Повелеваю с Троицкого и иных соборов колокола снять, забрать церковную утварь!

Никола (кричит). Кровопийца! Пожиратель христианского мяса! Ежели твои воины коснутся мечом хоть волоса на голове последнего псковского ребенка, будешь поражен громом. Ангел Божий хранит Псков для лучшей участи, не для разграбления.

Первый пскович. Николай святой, спаси нас!

Грязной. Это обманщик или колдун! Вели его зарезать!

Никола. Разрядится в огненной туче, которая, как ты сам видишь, государь, стоит над тобой. Сию минуту истинно сильная мрачная буря пришла. (Крестится.)

Опричный слуга. Государь милостивый, конь твой любимый царский пал.

Третий пскович. Царь содрогнулся.

Иван (испуганно крестится). Юрод, прошу молиться об избавлении меня, царя, и прощении мне моих жестоких замыслов.

Грязной. Государь, то обманщик и колдун. (Новый удар грома.)

Царевич Иван. Батюшка, ныне зима, а зимой громовы тучи разве громоносят? (Крестится.)

Никола. Пророчества мои почали сбываться. Предрекал я тебе беду, ежели почнешь свирепствовать в Пскове? Сейчас издох твой любимый конь, а и хуже будет. Поди прочь, Ивашка! Ивашка, Ивашка, до коих пор будешь ты без вины проливать христианскую кровь? Помысли о том и уйди, или тебя настигнет большое несчастье.

Грязной. Рубить юрода, государь?

Иван. Пусти, Васютка, юрода. Я же из Пскова тотчас еду в Старицу, а оттуда в Слободу.

Грязной. Казнить ли псковцев, государь?

Иван. Возьмешь лишь казну да иные частные имения, а казнить более не надобно. Поход окончен. (Уходит прочь.)

Никола. Куда ж ты, царь, хочу позвать тебя в пещерку у Волхова, в убогий вертеп. Угостить склянцой крови и частью сырого мяса да показать тебе души невинные мучеников, возносящихся на небеса.

Иван Жигальцо. От зимы сей до лета погребать будем, да все лето погребать будем. Свозят кучами сюда к церкви Рождества-на-Поле, да вместе с телами утопленных, всплывших на поверхность воды. И я, нищий старец, с иными старцами их погребаю за ради Бога.

Первый старец (неся тело). Без церковного обряда хороним, прости нас, Господи! Прежде без церковного обряда хоронили самоубийц, скоморохов, еретиков, богохульников, людей, погибших в судебных поединках, кулачных боях и иных потехах. Ныне без обряда хороним народ честный.

Второй старец. То не наш грех. Того грех, кто аки лютый зверь всех сек и колол, и на кол сажал.

Первый новгородец (у костра). Избиение длилось до пяти седмиц. Тяжко сказать, сколько горя и ужаса нам предосталось. (Плачет.)

Второй новгородец. Запрудило убитыми новгородцами Волхов. С той поры от обилия пролитой человеческой крови река не замерзает возле моста, как ни велики были бы морозы.

Иван Жигальцо. Уж истинно, память про царский погром долга будет. Место погребения, скудельницу, и позднее легко будет приметить у церкови Рождества. Покопать лишь палкой землю, и тотчас окажется, что она вся переполнена человеческими костями. (Погребает с другими старцами трупы.)

Третий новгородец (у костра). Много ли уж загребли?

Иван Жигальцо. В одном лишь Новгороде без пригородов уж загребли в братские могилы тысяч десять. Знаю я оттого, что тут постоянно был на провожании. Я, Иван Жигальцо, нищий старец.

Первый старец. Хороним умерших новгородцев в могилах у стен Рождественского монастыря без поминальной трапезы. Прежде были поминальные трапезы на кладбищах.

Иван Жигальцо. Какая уж трапеза! Голод кругом. Из-за кусочка хлеба человек убивает человека.

Второй старец. То прежде прочих грех князя московского. Мстительный и кровожадный правитель без всякой нужды залил кровью безвинных людей новгородских. Ныне покинул он Новгород, погрузив на возы награбленное.

Первый крестьянин. Я шелонской пятины крестьянин. Наша шелонская пятина сама собой великое кладбище, среди которого кое-где бродят живые люди.

Второй крестьянин. И у нас, деревня Корбесали Кирьяжского погоста. Иные дворишко распродали в царевы подати. Хлеб морозом побило, а опричники людей побили. (Плачет.)

Третий крестьянин. Я крестьянин деревни Юрик-Ярви Давид Исачев. Деревня запустела от неволь шведской да опричнины, от латынского мучения и от опричного.

Четвертый крестьянин. Немцы перебили нас, жителей деревни, дворы сожгли. Опричники тоже.

Пятый крестьянин. Степашка Савин, брата опричники на правеже замучили, дети с голоду померли. (Плачет.)

Шестой крестьянин. Замучили опричники и Артюшку Афанасьева, и Игнатку Лукьянова, и Ларюку Марьева, и Фомку Логинова замучили, животы пограбили. От голода и от большой горести, да от божьего поветрия, мора да огней и болезней, крестьяне вымерли, а иные безвестно разошлись. А как ратные люди татары шли, иные деревни выжгли. (Голоса крестьян.) Запустели от мору, от государева правежу, от голодухи, государева посоха. Набеги шведских немцев да государевых ратных людей, да опричный правеж подобны налету саранчи. Запустели дворы, и места дворовые пусты, и топи, и варницы, и всякие угодья от лихого поветрия. И опричные правежи кругом. (Плач.)

Купец Коробов (с нищенской сумой). Был я купец богатый, ныне нищий. С Ивановым посещением новгородский край упал, обезлюдел. Мы, недобитые, им ограбленные новгородцы стали нищими, суждены плодить нищих. Попалено все огнем, пожжено и мхом порастает. (Шум. Крики.)

Первый старец (кричит). Татей поймали!

Иван Жигальцо. Чего такое сделали?

Старец. Они трупья мертвых людей с телег воровали.

Первый. Прости нас, Господи! Едим трупья мертвых людей. (Плачет.)

Иван Жигальцо. Как едите?

Второй. В зимние ночи крадем убитых с телег. Иной раз солим человеческое мясо в бочках. (Плачет, потом смеется.)

Первый крестьянин. Он умом тронулся. (Крестится.)

Иван Жигальцо. Откуда оба?

Первый. Сельцо Вашюриново и деревня Холмово. Опричники разорили, и та земля лежит пуста. Лежать будет лет двадцать. Многих людей государь в своей опале попалил. (Плачет.)

Второй. Мы ж пойдем к русским землям, питаючись мертвечиной и ягодой полевой, и травой дикой. (Смеется и плачет.)

Иван Жигальцо. Пустите их, старцы. Хай идут оба. Да дайте убогим брашна[12]. Прежде на кладбище костры разжигали, чтоб душам умершим было тепло на том свете. Ныне же души живых согревать потребно. (Крестится.) Да молитесь, братья, Богу. (Крестится и вместе с другими старцами погребает мертвых.)

Действие второе

Царь Иван (кричит, высунувшись в окно). Топи басурман! (Дико смеется.)