Эмиль Брагинский - Почти смешная история и другие истории для кино, театра Страница 16

— Город тут через восьмерку. — Она набрала восьмерку, потом еще какой-то номер и спросила: — Алло, вокзал? Мне Степанчикова… Я обожду… — и шепотом сказала: — Его сын у моего тренируется.

— А твой кто? — также шепотом спросил Толоконников.

— Тренер по боксу!

«Определенно, прибьет! — подумал Юрий Сергеевич. — Все это плохо кончится». — И вслух добавил: — Слушай, не надо! Я сам достану.

— Это Степанчиков? — Лида вынула из-под одеяла полную загорелую руку. — Это Лида Васильевна. Ну как жена? Маринует? Нет, я соленые больше… Слушай, тут мне нужно один билет на скорый до Москвы, билет-то есть, плацкарту нужно… Он к вам от меня подойдет… Ага… Конечно хахаль… Ладно, спасибо… Передам… Мы с мужем придем к вам на грибы… — Повесила трубку и сказала Толоконникову: — С билетами устроилось.

— А тебе ничего… если муж…

— Это мое дело… Но вот если бы он тебя сцапал… Налей мне, или не стоит, дай конфетку… Или обожди, я дочке позвоню…

— Неудобно! — застеснялся Толоконников. — Потом позвонишь!

— Сейчас! — поправила Лидия Васильевна. — Тут дочке должны были достать географию. Прозевали мы с ней учебник. — Она набрала номер. — Любочка? Это я… Достали тебе географию? Вот черти… Папа пришел?… Скажи, я скоро… Я в гостинице, за бумагой ходила… Гриша, это ты?… Сейчас мне ее принесут, и я приду… — Она повесила трубку и порывисто прижалась к Толоконникову. — Дурошлеп ты… Со мной можно счастливым быть… Мы с мужем знаешь как счастливо жили, а потом он руку потерял…

— Как — потерял?

— В катастрофу попал, на железной дороге, все на свете бывает, и характер у него… очень изменился характер… Встань, отвернись, я одеваться буду…

Но теперь Толоконникову вдруг не захотелось, чтобы она уходила, потому что с ее уходом исчезало из жизни что-то другое, где-то тягостное, ненужное, но в то же время мучительное и притягательное. Он обнял Лидию Васильевну и стал говорить, говорить, слова сами собой получались, и больше никогда в жизни не будут у него получаться такие слова:

— Лида, славная ты… я вот встретил тебя… и не выходит у нас… а вдруг, дорогая ты… ты хорошая… я точно знаю… хорошая, только все мы дураки, все нам чего-то нужно, чего у нас нет… никогда мы больше не встретимся, а могло бы нам быть хорошо…

— Пусти, я пойду! — резко оборвала Лидия Васильевна. — А то мне расхочется уходить, а вот это уже ни к чему!

Она быстро оделась, сказала коротко: «Спросишь Степанчикова» — и ушла, даже не оглянулась, только взяла со стола розовые и синие рулоны, а Толоконников даже не смог вдогонку хоть помахать ей, потому что лежал голый, а встать голым стеснялся.

Когда она ушла, Толоконников оделся, вынес в туалет остатки еды и еще недопитую бутылку, все это кинул в картонную коробку, на которой было написано: «Шоколад „Слава“» и которая заменяла мусорную корзину.

Затем Толоконников сдал номер и отправился на вокзал. По дороге на маленькой боковой площади он увидел разноцветные вагончики и брезентовые палатки, оклеенные афишами с надписью «Цирк». Возле одной из палаток стоял лилипут и держал на привязи бурого медведя. Медведь поднял глаза, быть может, узнал Толоконникова, во всяком случае, ему показалось, что он прочел бурые медвежьи мысли:

«Хорошо бы сейчас в лес, только в такой лес, где ни охотников, ни дрессировщиков, ни добрых лилипутов…»

На вокзале Толоконников разыскал комнату Степанчикова, но его в ней не оказалось. Толоконников сунулся было в кассу, там его обсмеяли, мол, на почтовый — пожалуйста, а на скорый — ишь чего захотел…

Толоконников вернулся в комнату Степанчикова, в ней по-прежнему не было хозяина, но зато сидел на его месте мрачный мужчина в спортивном свитере, и, конечно, Толоконников сразу заметил — нет у мужчины левой руки.

Юрий Сергеевич пожалел, что не уехал почтовым поездом.

— К Степанчикову? — грубо спросил однорукий. — Билеты доставать по блату?

Конечно, это был муж Лидии Васильевны, конечно, подумал Толоконников, он уже все знает и сейчас одной оставшейся рукой набьет ему, Толоконникову, морду, и, между прочим, правильно сделает.

— Этого Степанчикова я ненавижу за то, что он склочник! — продолжал боксер.

— А зачем тогда пришли? — робко спросил Толоконников.

— Мне тут надо одному типу шею свернуть! — Однорукий показал, как будет сворачивать: повернет набок — и кряк…

У Толоконникова поплыло перед глазами, и он почувствовал, как заболела шея — от подбородка до ключицы.

— Мне этот Степанчиков позвонил, — начал откровенничать боксер. Незнакомым людям часто рассказывают то, что лучше бы вовсе не рассказывать. — И говорит мне: твоя Лида просила билет какому-то мужику. Вот гад!

— Кто?

— Оба… А Лида моя как раз ушла в гостиницу, у нее там подружка — администратором служит — Катя. Ну а гостиница — это такое место… В общем, я позвонил Катьке и спрашиваю: Лида моя у тебя? А Катька, значит, насмехается: Лида твоя шуры-муры разводит с заезжим клиентом… У меня все вместе связалось. И я подумал: что такое происходит? Как же это так?

Тут вошел Степанчиков, совсем старенький, сухонький, несчастненький, ему уже вроде поздно было сплетни разводить, а может быть, рано, потому что еще не вышел на пенсию:

— Здравствуйте, Гриша, ну как там дела у моего Володи?

— Пусть он дома нажмет на скакалку, — ответил боксер. — Скакалка у него хромает.

— Вы ко мне? — повернулся Степанчиков к Юрию Сергеевичу, и тот, понимая, что отступать некуда, поднялся со стула, левой рукой прикрыл шею, чтобы не задушили сразу, а так, может быть, прибежит кто-нибудь на помощь, успеет.

— Я к вам насчет билета… — поглядел на боксера и прошептал: — Тут вам звонили…

Однорукий тоже поднялся со стула, потому что понял. Поднялся и пошел на Толоконникова, и тот, к собственному удивлению, первым ударил его. А получилось — сухо толкнул в плечо, под которым не было руки. Боксер и плечом не повел и тоже легко-легко, вроде одной кистью, смазал Толоконникова по лицу, и тот мгновенно очутился на полу. Ему было не больно и даже не страшно, и думал он только о своем невезении: вот поухаживал за женщиной, а теперь лежит на полу, который пахнет селедкой.

— Ну да! Так я и знала, что ты дерешься! — услышал он знакомый женский голос.

А Степанчиков как ни в чем не бывало, словно каждый день поколачивали посетителей в его кабинете, нагнулся и спросил:

— Вам нижнее место?

Толоконников поднялся с пола и увидел Лидию Васильевну, которая сразу, не давая мужу передышки, начала выговаривать:

— Вижу, дома тебя нет и сразу догадалась, что ты пошел безобразничать!

— Это еще вопрос — кто из нас безобразничает! — запальчиво выкрикнул боксер.

— Пожалуйста, где ваш билет? — вежливо обратился Степанчиков к Юрию Сергеевичу. — Пиджак почистите. В чем-то вы перепачкались! — добавил он, будто не видел, как Толоконников лежал на полу.

Юрий Сергеевич полез в карман за билетом и слышал, как Лидия Васильевна с досадой продолжала:

— Ну чего ты достиг? Он же теперь разнесет по всему городу! — Толоконников сообразил, что Лидия Васильевна имеет в виду Степанчикова.

Толоконников нарочно стоял так, чтобы не видеть ни однорукого, ни Лиды. Он старался не вслушиваться, но все-таки слышал каждое слово, и почему-то ему было неприятно, что муж все больше терял уверенность и в его голосе появлялись виноватые ноты. Толоконников знал теперь точно, что верховодит в семье Лида и сильнее всего на свете боится боксер, чтобы Лида, красивая и сильная, не бросила его, калеку.

— Ты на него погляди, Гриша! Нет, ты погляди! Повернитесь, пожалуйста! — Лидия Васильевна дернула Толоконникова за руку.

Он покорно повернулся, заглянул ей в глаза, понял, что она пришла на вокзал его проводить, а так вот неудачно вышло, и теперь она изо всех сил спасает семейное счастье, и нельзя на нее обижаться.

— Ну, видишь его? Ни лица, ни фигуры! Похож он на такого, с кем по номерам ходят?

Толоконников стоял не двигаясь и терпел эту муку.

— Нет, не похож! — обрадовался муж. Его голос прозвучал теперь почти весело. — К такому невзрачному ты не пойдешь!

— И побил ты этого гражданина зазря! Зазря! — повторила Лидия Васильевна, вкладывая в эти слова смысл непонятный мужу, но зато понятный Толоконникову и оскорбительный для него.

Тут однорукий шагнул вперед. Толоконников понял, что сейчас он станет извиняться и это будет уже чересчур, и поспешно отодвинулся:

— Не надо. Я понимаю. Ну мало ли что бывает…

А Степанчиков, видя, что самое интересное уже прошло, отдал Юрию Сергеевичу билет и плацкарту:

— Поезд через десять минут!

— Я провожу! — с отчаянием решилась Лидия Васильевна. — А ты обожди здесь! — наказала она мужу.

Как ни хотелось Толоконникову, чтобы Лида пошла с ним на перрон, обняла на прощание, поцеловала, что-то в нем изменилось за этот день. Он понял, что не имеет права вмешиваться в чужую жизнь, и сказал по-новому, твердо: