Уильям Шекспир - Буря Страница 2

Нет, не могу, отец!

Двенадцать лет!

Тому назад двенадцать лет, дитя,

Родитель твой был герцогом миланским,

Могущественным князем.

Как? Так вы

Мне не отец?

От матери твоей,

В которой воплотилась добродетель,

Я знаю, что ты дочь моя. И все же

Был герцогом миланским твой отец,

А ты – наследницей его владений.

О небеса! Какое же коварство

Нас привело сюда? Иль, может, счастье?

То и другое вместе: нас изгнало

Коварство, счастье – привело сюда.

Ах! Сердце кровью облилось при мысли

О том, что я напомнила невольно

Вам горести былые… Что же дальше?

Мой младший брат Антонио, твой дядя…

Узнай, Миранда, что и брат родной

Порой врагом бывает вероломным!..

Его любил я больше всех на свете

После тебя; я поручил ему

Делами государства управлять.

В то время герцогство мое считалось

Первейшим из владений италийских,

А Просперо – первейшим из князей,

В науках и в искусствах умудренным.

Занятьями своими поглощен,

Бразды правленья передал я брату

И вовсе перестал вникать в дела.

И тут, Миранда, твой коварный дядя…

Ты слушаешь меня?

Со всем вниманьем!

Он изучил, когда на просьбы надо

Согласьем отвечать, когда – отказом;

Кого приблизить, а кого сослать.

Он слуг моих себе служить заставил,

Переманил к себе моих друзей;

Держа в руках колки от струн душевных,

Он все сердца на свой настроил лад.

Вкруг моего державного ствола

Обвился он, как цепкая лиана,

И высосал все соки…

Ах, отец!

Но слушай дальше. Отойдя от дел,

Замкнувшись в сладостном уединенье,

Чтобы постичь все таинства науки,

Которую невежды презирают,

Я разбудил в своем коварном брате

То зло, которое дремало в нем.

Как, балуя, отец ребенка губит,

Так в нем мое безмерное доверье

Взрастило вероломство без границ.

Брат, опьяненный герцогскою властью,

Могуществом, богатством, и почетом,

И всеми атрибутами величья,

Которые ему я предоставил,

Как своему наместнику, решил,

Что он воистину миланский герцог:

Так лжец, который приучил себя

Кривить душой, быть с истиной в разладе,

Подчас в свою неправду верит сам.

Все возрастало честолюбье брата…

Ты слушаешь, Миранда?

Ваш рассказ

Заставит и глухого исцелиться!

Он грань хотел стереть меж тем, чем был

И чем казался; он хотел Миланом

Владеть один, всецело, безраздельно.

Ведь Просперо – чудак!

Уж где ему

С державой совладать?

С него довольно

Его библиотеки!..

И настолько

Мой брат стал жаждой власти одержим,

Что с королем Неаполя стакнулся:

Дань обещал выплачивать ему,

Признать себя вассалом королевским

И подчинить свободный мой Милан –

Увы, неслыханное униженье –

Короне неаполитанской…

Боже!

За это выторговал он… Скажи-ка,

Не изверг ли? И это брат родной!

Я вашу матушку не осужу:

Злодеев носит и благое чрево.

Итак, каков же был позорный торг?

Король Неаполя, мой враг заклятый,

С Антонио о том договорился,

Чтобы в обмен на денежную дань,

На подчиненье герцогства короне

Отдать изменнику мои права

И титул герцогский, изгнав меня

И весь мой род навеки из Милана.

Так и сбылось: в условленную ночь

Открыл мой брат ворота городские,

Своих пособников впустил в Милан,

И в ту же ночь нас увезли в изгнанье

Его клевреты. Ты рыдала горько…

Увы! Не помню, как тогда рыдала,

Но заново сейчас об этом плачу:

Для слез моих достаточно причин.

Еще немного потерпи – и повесть

Я доведу до нынешнего дня;

Иначе мой рассказ без смысла будет.

Но почему же нас не умертвили?

Законен твой вопрос. Они не смели!

Народ меня любил. Они боялись

Запачкаться в крови; сокрыть хотели

Под светлой краской черные дела.

Итак, поспешно вывезя на судне,

В открытом море нас пересадили

На полусгнивший остов корабля

Без мачты, без снастей, без парусов,

С которого давно бежали крысы,

И там покинули, чтоб, нашим стонам

Печально вторя, рокотали волны.

А вздохи ветра, вторя нашим вздохам,

Нас отдаляли от земли…

О ужас!

И я была обузой вам!

Напротив,

Ты ангелом-хранителем была!

Божественным неведеньем сияя,

Ты кротко улыбалась мне, в то время

Как я стонал и слезы проливал

Под бременем обрушившейся скорби.

Твоя улыбка придала мне силы

И укрепила мужество мое.

Но как спаслись мы?

Волей провиденья.

Один вельможа неаполитанский,

По имени Гонзало, тот, кому

Отправить нас на гибель поручили,

Из состраданья наделил нас пищей

И пресною водой, дал нам одежду

И все необходимые припасы.

К тому же, зная, как я дорожу

Своими книгами, он мне позволил

С собою захватить те фолианты,

Что я превыше герцогства ценю.

Ах, если б я могла его увидеть!

Теперь я встану!

Ты же, дочь моя,

Сиди и слушай о конце скитаний.

На этот остров выбросило нас.

И тут я стал учителем твоим –

И ты в науках преуспела так,

Как ни одна из молодых принцесс,

У коих много суетных занятий

И нет столь ревностных учителей.

Вам воздадут за это небеса!

Но я, отец, еще не понимаю,

Зачем вы бурю вызвали?

Узнай!

Случилось так, что щедрая Фортуна,

Теперь благоволящая ко мне,

Врагов моих направила сюда.

Исчислил я, что для меня сегодня

Созвездия стоят благоприятно;

И если упущу я этот случай,

То счастье вновь меня не посетит.

Но больше мне не задавай вопросов.

Ты хочешь спать. То будет сон благой.

Ему сопротивляться ты не в силах.

Сюда, ко мне, слуга мой и помощник!

Я жду тебя! Приблизься, Ариэль!

Приветствую тебя, мой повелитель!

Готов я сделать все, что ты прикажешь:

Плыть по волнам, иль ринуться в огонь,

Иль на кудрявом облаке помчаться.

Вели – и все исполнит Ариэль!

Ты выполнил ли все мои приказы

О буре?

Сделал так, как ты велел.

На королевский я напал корабль;

Повсюду там – от носа до кормы,

На палубе, и в трюме, и в каютах –

Я сеял ужас; пламенем взвивался

На мачте, на бушприте и на реях.

Быстрей, неуловимей не бывают

И молнии, которые Юпитер

Шлет как предтеч раскатов громовых.

И от сверканья, грохота и дыма

Затрепетал в пучине сам Нептун,

Его трезубец грозный задрожал.

И в ужасе взметнулись к небу волны.

Прекрасно! Кто ж остался духом тверд?

В сумятице кто сохранил рассудок?

Никто. Все обезумели от страха

И начали бессмысленно метаться.

Все друг за другом, кроме моряков,

Кидаться стали в пенистую бездну.

Чтобы спастись от пламени пожара,

Который я зажег на корабле.

Сын королевский, Фердинанд, был первым,

И волосы его стояли дыбом,

Когда он прыгнул в волны, закричав:

«Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись!»

Вот как? Но берег был недалеко?

Да, господин.

И все они спаслись?

Все невредимы. Даже их одежда

Не тронута, ни пятнышка на ней.