Юлия Волкодав - Фанаты. Счастья хватит на всех Страница 2

Сашка люто ненавидела всё, что полагалось делать девочкам. Носить юбки и длинные ногти, например, красить ресницы и обсуждать мальчиков. Она даже в детстве в куклы не играла. Вместе с пацанами бегала по двору с пластмассовым пистолетом, стреляющим шариками, потом увлеклась баскетболом, в секцию ходила. Мама ругалась, она мечтала о красавице с бантиками и пухлыми щёчками, а получился оборванец с тощими коленками, к тому же вечно ободранными. Так что после того заявления дяди Васи Сашка ещё твёрже решила – будет травматологом.

ЕГЭ Сашку совсем не пугал, сдаст как-нибудь. Тем более, балл накинут. А профильные предметы она знала на отлично. До окончания школы оставалось полгода, серых, унылых, скучных. А потом начнётся настоящая жизнь. Москва! Она будет учиться в Москве, ездить на занятия в город Всеволода Алексеевича. А если повезёт, ещё и получит там общежитие. Хоть каждый день ходи на концерты! Ладно, будем реалистами, каждый день он концерты не даёт. Но можно же, чисто случайно, встретить его в городе. Особенно если крутиться поблизости от гостиницы, где он снимает офис. Да мало ли возможностей, в Москве-то!

Отношения с Москвой у Сашки были сложные. Казалось бы, вот она, рукой подать. Какие-то несчастные девятнадцать километров, полчаса на маршрутке. Но билет на маршрутку стоил больше, чем мама выдавала карманных денег на неделю. А ещё нужно обратно приехать. И в самой Москве что без денег делать? Мама часто повторяла: «Москва – город для богатых». И ещё: «Если все в Москву переедут, кто в Мытищах останется?». Это она про Сашкины мечты перебраться в мегаполис. Мама не любила Москву – большая деревня и цены бешеные. Не по нашему рту пирожок. Мытищи были деревней маленькой, привычной и понятной. Поликлиника рядом с домом, пять минут – и ты на работе. Быстренько прошлась с тряпкой по первому этажу, заглянула в кабинет главврача, там пару раз шваброй махнула, мусор вынесла, подоконники протёрла, и всё, можно назад, домой. После обеда снова в поликлинику, по той же схеме. Хорошая работа: и деньги платят исправно, и хозяйством успеваешь заниматься, муж с дочерью не заброшены. И кому та Москва нужна? Что там делать?

Жить, мама. На освещённой огнями, даже ночью, Тверской, откуда легко добраться до любого концертного зала. И не носить резиновых сапог. Не оглядываться по сторонам, заходя в подъезд, опасаясь вечно обретавшихся там наркоманов. И никогда больше не видеть опостылевшей Ярославки с её серыми, безликими блочными домами и заброшенными полями сельхозинститута, на которых новые блочные дома ещё не выросли.

Сашка медленно поднималась по бетонным ступенькам, которые безымянный советский отделочник украсил жалким, нарисованным подобием ковровой дорожки – зелёная середина, красные края. Убогая попытка создать уют в заплёванном подъезде. На пролёте третьего этажа оставленная для бродячих кошек пластиковая банка с водой. На щитке четвёртого этажа отчаянная надпись: «Не кормите кошек! Они гадят в подъезде!». Гадили кошки исключительно возле той двери, за которой жил автор послания. Сашкина мама кошек не прикармливала, но и не пинала, так что их дверь обходили стороной. Лифт, разумеется, не работал. Пятый этаж, шестой. Прибыли.

Она открыла своим ключом, вошла в полутёмную прихожую, швырнула рюкзак на старенькое трюмо, как всегда забыла переставить сапоги на коврик, так и оставила их валяться на давно вздувшемся неаккуратными пузырями линолеуме. Мама уже несколько лет мечтает сделать ремонт в прихожей. Переклеить обои, выкинуть трюмо, поставить вместо него закрытую обувницу, а линолеум заменить на модный ламинат. Но мечты оставались мечтами – без помощи отца ей ремонт не осилить, а папа всегда или в рейсе, или «устал». И, кажется, ему абсолютно всё равно, в какую прихожую вваливаться полуживым от многочасового верчения баранки, если из рейса, или просто пьяным, если работы нет.

Сашка привычно заглянула на кухню, мать в это время всегда занималась обедом.

– Мам, я дома!

Но на кухне никого не обнаружилось. Пожав плечами, прошла дальше по коридору, в свою комнату. Тут ей несказанно повезло – мало кто из её одноклассников мог похвастаться отдельными квадратами. Чаще всего комнату приходилось делить или с братьями-сёстрами, или с бабушками-дедушками. У Сашки не было ни тех, ни других.

Дверь в её комнату оказалась открытой. С чего бы? Мама старалась лишний раз туда не заходить, чтобы не расстраиваться. Сашка перешагнула порог и застыла в изумлении. Даже наушники сняла. Посреди её комнаты стоял поп. Самый натуральный, с бородой, в рясе. Молоденький, правда, но поп. С кадилом в одной руке и кисточкой в другой. Кадилом он равномерно помахивал в такт молитве, а кисточкой то и дело брызгал на стены. На её бесценные стены! Водой!

В Сашкиной комнате обоев давно не было – они сгинули, исчезли под портретами Туманова, занявшими каждый сантиметр свободного пространства. Сначала Сашка клеила на стены только афиши, где он особенно красивый, специально сфотографированный, в костюме и гриме, с белозубой улыбкой, подретушированный, моложе себя настоящего лет на двадцать. Но афиш было мало, а унылых стен с обоями в выцветший ромбик – много. Тогда в ход пошли газетные вырезки, те, что с фотографиями. Когда закончились и они, Сашка стала распечатывать снимки из Интернета. Интернет был только в школьной библиотеке, и десять проведённых там минут оставляли её ещё на неделю без посещения столовой. Но десяти минут вполне достаточно, чтобы откопать пару-тройку новых изображений Всеволода Алексеевича. Скинуть на дискету. А дома уже напечатать на струйном, чёрно-белом принтере, который она приспособилась заправлять самыми обычными, для перьевых ручек, дешёвыми чернилами. Чернила текли и пачкали руки, но, если повесить такой портрет повыше, чтобы не тереться об него спиной, получалось очень даже ничего.

И вот теперь на её афиши, на вырезки и на распечатки брызгали воду! Афишный Туманов переживал испытание святой водой стойко, газетный морщился, а распечатанный тёк чернильными слезами.

– Что вы делаете? – отчеканила Сашка, находя взглядом притулившуюся на подоконнике мать.

– Комнату освящаем.

У матери голос всегда тихий, усталый, как будто выцветший. Сашке иногда казалось, у неё просто не хватает энергии, чтобы чему-то радоваться или удивляться, о чём-то мечтать. Только ругаться энергия находилась.

– Зачем?

– Силу нечистую выгоняем, – мать встретилась с ней глазами, посмотрела с вызовом. – Может, хоть Бог тебя вразумит? Сколько я просила, поснимай со стен чёрта своего старого!

– Вон из моей комнаты, – процедила Сашка, обращаясь и к матери, и попу одновременно.

– А ты не командуй! Сначала на свою квартиру заработай! – ощерилась мать.

Её любимая присказка! Её квартира, её правила. Знала бы она, как Сашка мечтала отсюда уехать и никогда, никогда больше не возвращаться.

– Да я, в общем-то, закончил, – молодому священнику было явно неудобно наблюдать семейную сцену. – Пойду. А дочку вы не ругайте, не ругайте. Ну что вы, в самом деле? Туманов – хороший артист, положительный. Лучше было бы, если б она какими-нибудь рокерами увлекалась или, прости Господи, панками? В штаны свои дырявые влезут, головы обреют и орут чего-то со сцены. А потом пью да блудом занимаются.

Поп ещё что-то говорил матери в коридоре, но Сашка уже не слушала. Захлопнула дверь, подперла ручку стулом, медленно пошла вдоль стен, обозревая ущерб. Все напечатанные портреты нужно менять. Она стала осторожно отклеивать один, особенно пострадавший, он потянул за собой остальные, бумага рвалась, руки дрожали – от обиды. Старый чёрт, говорите? Ну, немолодой. Пятьдесят шесть, чуть больше, чем Сашкиному отцу. Отца мама старым почему-то не считает.

Вот никогда она не могла понять, почему все цепляются к его возрасту. Одноклассники, если хотят посмеяться, всегда тычут именно в это. Всем нравятся пацаны из Backstreet Boys и слащавый красавчик Лео из «Титаника», и они – нормальные. А Сашка чокнутая, потому что её идеал не носит рваные штаны и не трясёт их содержимым перед публикой. Про Лео лучше вообще не думать – Сашку тошнило от массового помешательства на голливудском мальчике. Нет, он, может, и симпатичный, и играет неплохо. Но когда после летних каникул все девчонки из их класса пришли по уши в него влюблённые, с его изображением на футболках, тетрадях, дневниках и даже ластиках, Сашка твёрдо решила не смотреть нашумевший фильм. Из принципа. Никогда ей не нравилось ходить стадом, а уж стадом любить – просто противно.

Впрочем, те проблемы остались в далёком прошлом, в классе шестом или седьмом. К одиннадцатому девчонки позабыли кумиров, переключившись на вполне реальных мальчиков, а с Сашкиными странностями просто смирились. Мало ли, в любом классе есть свои сумасшедшие. Да и Сашка научилась помалкивать, окончательно переселившись на последнюю парту и перестав на переменах снимать наушники.