Иоганн Гете - Ярмарка в Плундерсвейлерне Страница 2

Дальнейшие стихи — по желанию.

Он дельно поет.

Я походил по всей странеAvecqe la marmotte[1],И всюду есть давали мнеAvecqe la marmotte,Avecqe si, avecqe la,Avecqe la marmotte.

Я видел множество господ,Avecqe la marmotte,Которых к девицам влечет,Avecqe la marmotte,Avecqe si, avecqe la,Avecqe la marmotte.

И видел многих девиц я,Avecqe la marmotte,Взиравших с лаской на меня,Avecqe la marmotte,Avecqe si, avecqe la,Avecqe la marmotte.

Нельзя же так нас отпустить,Avecqe la marmotte,Мальчишки любят есть и пить,Avecqe la marmotte,Avecqe si, avecqe la,Avecqe la marmotte.

Зрители бросают мальчикам мелкие деньги; мальчик с сурком подбирает все.

Ай! Ай! Мой крейцер!Он у меня мой крейцер отнял!

Неправда, это мой.

Борются. Мальчик с сурком побеждает. Мальчик с цитрой плачет.

Музыка.

Дозвольте просить разрешеньяНачать представленье?

Посмотри на эту ораву.Бегут покупать отраву!

Гоните свиней домой!

Быков, не спеша, на водопой!Мы придем погодя.Приятель, идем на заезжий двор,Выпьем. За стадом есть призор.

Вы небось думаете, я шут?На мне ворот его, штаны, рукава;Будь на мне его голова,Был бы сам шут перед вами тут.А похож, господа?Такая же борода!Вот, не угодно ли вамЭликсир, бальзам?Ведь я не менее шутаЛюбитель омочить уста.Тащи платок!

Много не наудишь, рано еще.Уважаемые дамы и господа,Вы пожаловали сюдаНа трагическое представление.Еще мгновение,—Занавес взовьетсяИ спектакль начнется.Это — историяЭсфири в лицах.Лучший из самоновейших образцов:Сплошная жуть и скрежет зубов.Одно обидно,Что солнце видно;Лучше было б совсем темно;Свеч у нас много запасено.

Занавес поднимается. В стороне виден трон, а в отдалении виселица.

Музыка.

Кесарь Агасфер. Аман.

Ты, что и день и ночь меня огнем сжигаешь,Объемлешь мысль мою и шаг мой направляешь,О месть, не отврати десницы от рабаВ последний этот миг! Решается судьба.Что мне высокий блеск, главу мою повивший?Что мне счастливый ветр, все дни мои жививший,И то, что целый мир я зрю у этих ног,Когда единого я ввергнуть в прах не мог?Что толку вознестись славней, чем всякий прочий,Когда мне иудей смотреть дерзает в очи?Хотя бы у него был пращур Авраам,Пусть помнит нашу мощь и сокрушенный храм!И как Ерусалим лежит, во прахе тлея,Так я сломлю их род, и первым Мардохея!О, лишь бы Агасфер взъяриться захотел!Но — ах! — для кесаря он слишком мягкотел.

Как? Это ты, Аман?

                                   Я здесь давно, владыка.

Нельзя ж так мало спать, мне это даже дико.

Великий государь, раз ты, я вижу сам,И ныне, как всегда, ступаешь по цветам,Сколь громкую богам должны вознесть мы славуЗа твой счастливый дар легко нести державу!Тебе несчетные не в тягость племена,Какая мощь тебе всевышними дана!Так горную главу дубравы не тревожат,Когда свой буйный рост на ней без счета множат.

Да, я всевышними избавлен от забот.Так жил и царствовал из века в век мой род.Никто из нас трудом не расширял владенийИ не сходил во гроб от лишних треволнений.

Сколь тяжкой, государь, охвачен я тоской,Что нынче вынужден нарушить твой покой!

Извольте говорить, но коротко и ясно.

Как возвестить царю о том, что так ужасно?

А что?

           Израильский ты ведаешь народ:Лишь бога своего владыкой он зовет.Ты дал ему простор по всей стране плодитьсяИ по обычаю своих отцов кормиться;Ты сам их бог, с тех пор как прежний их забылИ город их и храм огнем испепелил.И все ж они в тебе спасителя не видят,Хулят твоих богов и скипетр ненавидят.Их счастьем соблазнен, твой подданный готовВзирать с сомнением на собственных богов.Вели издать закон, дабы держать их в страхе,А непослушливых предай огню и плахе.

Мой друг, хвалю тебя, ты верный раб царю,Но только иначе на это я смотрю.Не все ли мне равно, что у кого за боги,Раз люди не шумят и платят мне налоги?

Да, вседержавнейший, ты царством правишь сам,Высокой милостью подобен ты богам!Но я не все сказал: по иудейской вереГрабеж не у своих дозволен в полной мере;На подданных твоих простерта их рука.Не медли, государь, опасность велика.

Но как же этак вдруг такой бы случай вышел?Я что-то про разбой и грабежи не слышал.

Я, в сущности, веду и не об этом речь:Корыстен иудей, но рад себя беречь.Он с полной легкостью, под безопасной кровлей,Умеет богатеть и ростом и торговлей.

Мой друг, я сам не слеп. Но много ль в этом зла?У необрезанных такие же дела.

Все это можно бы и вытерпеть, с привычкой;Но деньгами они владеют, как отмычкой,И в сердце ближнего читают, как в своем.У них для всякого особый есть прием.Там ссудой оплетут, тут связывает мена;Кто раз запутался, не вылезет из плена.Притом и с женами считаться мы должны:Те вечно без гроша, а деньги им нужны.

Ха-ха! Вот рассмешил! Едва собой владею.Иль ты свою жену ревнуешь к иудею?

О нет, всесильнейший. Но басенка права:Кто правит женами, тот и мужьям глава.И подлый сей парод, орудуя лукаво,Скупает должности, и собственность, и право.

Ты заблуждаешься, милейший! Что за вздор!Хозяином всему лишь я был до сих пор.

Я это знаю сам: с тобой никто не схож;Но много есть князей и всяческих вельмож,Которым тягостно под властию твоею.Они горды собой, но все в долгах по шею.Поэтому, о царь, выходит, что ониТак или иначе Израилю сродни,А этот хитрый род на все дурное падок:Ему не по себе, пока в стране порядок,И всюду тайных смут растит он семена.Тут не оглянешься, как вспыхнет вся страна.

Милейший, это все уже не раз бывало,Но наше счастие всегда торжествовало:Мы высылаем рать на поприще побед,А сами здесь сидим, так что войны и нет.

Мятеж, пылающий недолгие мгновенья,Недолго и смирить посредством разуменья;Но если золотом и злобой вскормлен он,То может наконец заколебаться трон.

Ну, этот будет цел, пока я восседаю!Все знают, как на нем громами я сверкаю.Помост из золота, из мрамора столпы.Он простоит века дивилищем толпы.

Увы мне! Ах, зачем всю правду знать ты хочешь?

Выкладывай скорей! Что ты меня морочишь?Я от таких бесед, признаться, устаю.

О царь, они на жизнь умыслили твою.

Как? Что ты?

                        Я сказал. Излейтесь же, о пени!Где муж, у коего не задрожат колени?В гееннской пропасти задуман черный ков,И укрывает ночь преступных смельчаков.Тебя не оградит ни скипетр, ни корона:Лишишься царства ты, лишишься Вавилона!В убийственной ночи изменнический мечНить твоего бытья готовится пресечь;Кровь, за которую лилось так много крови,Прольется на виссон монарших изголовий.Стон воет во дворце, стон в дальних городах.И тем, кто был тебе привержен, — стон и страх!Твой драгоценный труп, как падаль, вон выносят,А верных слуг твоих сплеча рядами косят!Затем, чтоб схоронить постыдные дела.Убийство, утолясь, сжигает все дотла.

О, горе, что со мной? Мне дурно, худо мне!Я, кажется, умру! Поди, скажи жене!Я трепещу, как лист, на шее словно камень,На лбу холодный пот! Я вижу кровь и пламень.

Мужайся, царь!

                            Ах, ах!

                                        Конечно, грозен час,Но стража верная, как прежде, есть у нас.Первейшего слугу узнаешь ты по рвенью.

Чего ж вы медлите? Предайте их сожженью!

Зачем же так спешить? Тут нужен глаз да глаз.

Меж тем они меня зарежут двадцать раз.

О нет, их происки мы вовремя заметим.

А я-то мирно жил и верил им, как детям!Меня хотят убить! Как эта мысль гнетет!

А мертвый человек не кушает, не пьет.

Мне даже трудно казнь придумать этим гадам!

Так рано, государь, почить с отцами рядом!

Тьфу! тьфу! Могила мне тошнее всех смертей!Ах, мой достойный друг! Ну, вот я стал бодрей,Теперь пусть ужасы мой гнев вселенной явит!Наставить виселиц! Пусть десять тысяч ставят.

Непобедимейший! Молю тебя, умаль!Ведь жаль стольких людей, и леса тоже жаль.

Встань! Ты велик душой и, как никто, беззлобен;Ты даже за врагов меня просить способен.Встань! Ты бы что хотел?

                                              Хоть много злых людейМеж ними сыщется, не всякий же злодей,И от невинных жертв твой меч да отвратится!Пусть наказует царь, но не как тигр ярится,Тысячелапое страшилище мертво,Когда мы головы отрубим у него.

Ну, ладно! Вешайте без лишних церемоний!Так кесарь повелел, так сказано в законе.А кто они, скажи?

                               Еще не знаю сам.Но правильней всего пройтись по богачам.

О, я не пощажу проклятого отродья!Тебе же я дарю их домы и угодья.

Печальный дар!

                             Кого б назвал ты всех скорей?

Всех хуже Мардохей, царицын лейб-еврей.

Тогда и двух минут покоя мне не будет!

Когда он будет мертв, она его забудет.

Ну, вешай, а Эсфирь пускать не смей сюда.

Она и не войдет без зова никогда.

Эх, виселицы нет! Давно бы был удавлен!

Великий государь, глаголь уже поставлен.

И больше приставать ко мне не смейте вы.Решенье принято, и вон из головы.

Сейчас был разыгран первый акт.За ним второй представлен будет.

Дорогие друзья, добрые люди,В том, что, заботою влекомО вашем здравии плотскомИ долгоденствии, пешкомЯ из далекой пришел страны,Вы все, конечно, убеждены.В моем искусстве, господа,Вы можете каждый без трудаУдостовериться наглядно;Притом же это не накладно,Не стану показывать вам аттестатовИмператрицы народа русского,Фридриха, короля Прусского,И прочих европейских потентатов;К чему кичиться своими делами?Иные врачи, вы знаете сами,На деле оказывались хвастунами.Чтобы вы не думали, что и я таков,Я покажу вам, без лишних слов,Пакетик с лекарствами; хоть он и мал,Ему не требуется похвал.Против каких он служит болезней,Прочесть по-печатному всего полезней;А содержит в себе этот пакетСлабительное, которого лучше нет,Зубной порошок тончайшего вкусаИ кольцо, помогающее от флюса.Цена — один батцен, не поверит никто:Придет нужда, отдал бы сто.

Тащи платок!

Зрители покупают у шарлатана.