Станислав Виткевич - Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы Страница 25

О.  У н г в е н т и й. Кто тебе сказал, будто мне кажется, что с наукой дело обстоит плохо? Теория Эйнштейна даже входит в мою систему как частность. Для физиков мир конечен и неэвклидов, для меня же — бесконечен и аморфен. Действительное пространство не имеет структуры — вот Абсолютная Истина, которая включает в себя Физическую Истину как математическое допущение, пригодное для определенного способа истолкования явлений. Понятно?

Р ы п м а н. Ну, хватит дискуссий. Если я привью тебе немного железы сомнения, ты усомнишься и в этой своей истине. (Дамам.) А теперь, сударыни мои, за мной в лабораторию Сверхъесте...

В левую дверь входит  Г н у м б е н. Гвардейцы становятся по трое у каждой двери.

Г н у м б е н. Все находящиеся в красном кабинете арестованы. Приказ Его Единственности.

Р ы п м а н (смеется). Все кроме меня, я полагаю?

Г н у м б е н. Все — вам понятно, господин Рыпман? Вы, должно быть, знаете — я никогда не ошибаюсь.

Р ы п м а н. Это недоразумение...

Г н у м б е н (с нажимом). Я никогда не ошибаюсь, господин Рыпман. Встать и следовать за мной.

Идет налево. Все следуют за ним.

С в и н т у с я. Это просто шутка. Дедуля решил сыграть совсем другую пьесу. Я иду. (Идет налево.)

Перпендикуляристы поднимают носилки О. Унгвентия. За ними перепуганные Пневматики. Следом женщины и Рыпман, подгоняемые прикладами гвардейцев. Женщины плачут.

Р ы п м а н (на ходу). О Боже, Боже! Однако эти железы всегда могут преподнести сюрприз.

Действие третье

Камера № 17 в тюрьме на улице Гениальных Оборванцев. Темно-коричневые стены, желтые колонны. Полно дыма. Справа и слева кучи соломы. На заднем плане деревянная лестница наверх; ее завершает железная дверь, по которой каждые пять минут кто-то изо всех сил бьет молотком. Камера освещена оранжевыми лампами, висящими в два ряда высоко на стенах. Их красноватый свет приглушен густыми клубами расползающегося дыма. Здесь вся компания y compris[27]  ч е т в е р о  п а л а ч е й — за исключением Вахазара, Визгоморда и Гнумбена. С в и н т у с я  одета в платье с красно-желтым рисунком. Л и д и я  ей что-то застегивает сзади. Слева на соломе  П а л а ч и  и  Л ю б р и к а  с  С и м п о м п о н ч и к о м. Справа — О.  У н г в е н т и й, двое  П н е в м а т и к о в, С к а б р о з а, и  Р ы п м а н (без халата). Все апатично лежат на соломе. Донны Любрика и Скаброза одеты в серые мужские костюмы.

Л ю б р и к а (Морбидетто). Ну что, господин палач?! Может развлечете нас беседой? Может, изобретете для нас какие-нибудь новые пытки?

М о р б и д е т т о (зевая, многозначительно). Со временем будет и это. Только я думаю, мы здесь ненадолго. Не стоит и начинать. Наш мастер жизни в своих делах довольно расторопен.

Л ю б р и к а. И несравненно более медлителен в мыслях.

М о р б и д е т т о. Особенно в тех, которых он вообще не высказывает.

Л ю б р и к а. А в городе, да и тут, у нас, поговаривают, что ты, преподобнейший палач, знаешь о нем всё.

М о р б и д е т т о. Я знаю его в минуты ярости и гнева. Но мне непонятны некоторые проявления его мягкости и спокойствия.

Л ю б р и к а. Возможно, это моменты отдыха?

М о р б и д е т т о. Нет, безусловна нет. Он затаился и намеренно сводит все к нулю. Это какое-то нечеловеческое, сознательное падение. Но это не слабость.

Л ю б р и к а. На чем основаны твои догадки?

М о р б и д е т т о. На том, что я сижу здесь вместе с вами. Если он сумел арестовать меня, МЕНЯ, это значит, что дух его не знает слабости. Знаете ли вы, что с этой минуты я начал верить в его абсолютную, сверхъестественную силу?

Л ю б р и к а. А до этого во что ты верил?

М о р б и д е т т о. В самого себя: в мое абсолютное метафизическое свинство. Теперь я не верю ни во что. (Сжимает голову руками.)

С к а б р о з а. Если уж этот подлец во всем разуверился, значит, нам нет спасенья.

Р ы п м а н. Вы забываете, господа, что арестован и я, я, Рыпман, знаменитый доктор Рыпман! Либо теория желёз потерпела крах, либо произойдет чудо, которое подтвердит мою концепцию распада психических атомов. (С внезапным отчаянием.) Эх! Дурацкая болтовня. Нас ждет смерть — только бы не под пытками. Радоваться надо, если хоть без пыток обойдется. Уж я-то его знаю.

М о р б и д е т т о. Ну-ну-ну, докторишка! Неизвестно, кто из нас был более важной персоной во всей этой истории. Помни, что за донос — справедлив он или нет — смерть под пытками, так же как за измену.

Р ы п м а н. Но я никогда никого не предал, ни на кого не донес ни полсловечка. Я всегда был скромным ученым — и больше никем.

М о р б и д е т т о. Так же, как и я. Я был всего лишь скромным палачом. Я пытал, когда мне приказывали. А то, что наш правитель любил, чтоб этим занимался именно я — не мое дело. Не хотелось бы вдаваться в более интимные подробности.

С к а б р о з а. Какой ужас!!! Значит он??...

М о р б и д е т т о. Догадалась, наконец, кура наивная!

Р ы п м а н. Догадалась — о чем?

Л ю б р и к а. О чем? О чем ты догадалась? Дзиня, скажи.

С к а б р о з а. Ни о чем. Это он... (Указывает на Морбидетто.)

М о р б и д е т т о. Я тоже ни о чем. Ни о чем не думал, не гадал.

Р ы п м а н. Умная штука. Знает, что делает. (Многозначительно кивает.)

М о р б и д е т т о (вольным тоном.) А может, я вовсе не арестован? Может быть, наш повелитель посадил меня сюда, чтоб я поближе познакомился с вашим образом мыслей? А? Что вы на это скажете?

Р ы п м а н (с беспокойством, пытаясь убедить самого себя). Он мог бы взять под наблюдение кого-нибудь поинтересней, чем мы.

М о р б и д е т т о (глядя на него исподлобья). Ну-ну-ну, докторишка. Не слишком ли ты прибедняешься?

Р ы п м а н (вставая). Даю слово, что нет. Я был скромным ученым. У меня были свои чисто теоретические цели. Я жил только ради того, чтобы завершить начатую работу. И больше ничего.

М о р б и д е т т о. Тээээк-с, желёзки. Кое-что нам об этом известно. Комиссия Сверхъестественного Отбора и невинные ночные прогулки по Четвертому округу.

Р ы п м а н (с искусственной веселостью). Ей-богу, Морбидетто, вы, должно быть, шутите. Скажите лучше, нет ли у вас сигареты. Четыре дня не курил. С ума сойти можно.

М о р б и д е т т о (вынимая из нагрудного кармана трико пачку сигарет). Лови, докторишка. Я не курю, но на всякий случай всегда держу при себе.

Рыпман с жадностью набрасывается на пачку.

Р ы п м а н. «Фигаро» Лоренса. (Закуривает.) О! Какое блаженство! Но все это в самом деле подозрительно.

М о р б и д е т т о. Ты глуп, как ножка от стола, докторишка. Изображаешь из себя какого-то Шерлока Холмса. Я даю вам всем слово величайшей канальи, что совершенно en règle[28] арестован. А быть арестованным Его Единственностью — это хуже, чем смерть, могут начаться пытки. («Пыт» произносит высоким голосом, «ки» — низким.)

Р ы п м а н. А, черт! Мне что-то холодно. Все что угодно — только не это. О Боже! Боже!!!!!

М о р б и д е т т о. Можно кончить жизнь самоубийством. А что?

Р ы п м а н. Побойтесь Бога. Неужели больше нет никакой надежды?

Молчание.

С т а р ы й  П а л а ч  № 1. Молитесь, каждый своему божеству, о котором вы забыли, погрязнув в счастье и житейских наслаждениях.

Р ы п м а н. У меня нет божества! Я верил только в одно: в то, что жизнь можно свести к химическим процессам, к тому, что я назвал распадом психических атомов. Мы должны предположить существование нового вида гипотетических частиц — другого выхода нет.

М о р б и д е т т о (иронически). Немногим тебе, докторишка, помогут теперь твои частицы, какие бы ты ни выдумал.

Р ы п м а н. У меня гнусное чувство пустоты, ох и гнусное, скажу я вам.

О.  У н г в е н т и й. Верю тебе, сын мой. Не хотел бы я быть на твоем месте ни секунды. Когда я слушаю ваши речи, я думаю: стоит ли мудрецам, пророкам и артистам трудиться ради этой банды, ради этого мерзкого клубка зловонных червей? (Рыпману.) Ты видел тюремный клозет? Суп с живой вермишелью! Такое впечатление у меня, когда я смотрю на вас, господа. И это венец творенья, лучшие люди человечества! Боже милосердный!

Р ы п м а н. Это стыдно, но я боюсь. Я, по крайней мере, искренен.

М о р б и д е т т о. Когда нечего терять, каждый становится искренним. И тогда из него выползает отвратительный плоский червь. Нет мужества, есть только притворство. Но хорошо притворяться — это самое высокое искусство. Мы не артисты, так давайте хоть притворяться как следует. Господин Рыпман, будьте хоть чуточку менее откровенны. Не надо портить и без того гнилой воздух.