Хуан Аларкон - Сомнительная правда Страница 3

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Хасинта, Лукреция и Исавель, в накидках. Хасинта падает, дон Гарсия подходит и подает ей руку.

Ах, боже мой!

Руке безвестнойДозвольте вас с земли поднять,Хоть я и недостоин статьАтлантом тверди[10] столь прелестной.

Ее коснувшийся так смелоУже Атлант, — не все ль равно?

Быть осчастливленным — одно,Достойным быть — другое дело.Да, я коснулся красоты,К которой полон страсти жгучей,Но это счастье — только случай,Не торжество моей мечты.Рукой я тронул небосвод;Увы, заслуги в этом мало:Сама же твердь ко мне упала,Не я достиг ее высот.

В чем преимущество заслуг?

Мы через них восходим к цели.

А вы бы разве не хотелиЕе достигнуть сразу, вдруг?

О да!

И вы не оценили,Какая радость вам дана.Она для вас вдвойне ценна,Раз вы ее не заслужили.

В любом поступке, что бы онНи представлял собою с виду,Благоволенье иль обиду,Нам важно то, чем он внушен.Бывают внешние движеньяВполне бездушные, как тут,Когда нам руку подаютОтнюдь не в знак благоволенья.Что ж, истреблю огонь в крови,Надежду милую разрушу:Я тронул руку, но не душу,И в вашем даре нет любви.

Что в вас она горит так страстно,И лишь сегодня узнаю,И нечувствительность моюВы осуждаете напрасно.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Тристан. Те же.

Возница, как и полагалось,Все очень точно рассказал.

Как я томился, как страдалДля вас безвестным оставалось?

Но я вас вижу в первый раз.

А я тем временем, несчастный,Год с лишним мучусь жаждой страстной,Теряя разум из-за вас!

Год! А приехал он сюдаВчера.

Год с лишним? Но сеньор,Я вам клянусь, что до сих порМы не встречались никогда.

Когда я в роковой мой часСюда из Индий возвратился,То первое, чем я пленился,Был свет небесный ваших глаз.С тех пор я душу вам обрек,Но проходили дни за днями,Пока открыться перед вамиМне этот случай не помог.

Вы индианец?

И с тех порКак встретил вас, богат безмерно.Таких сокровищ нет, наверно,И в недрах Потосийских гор.[11]

Он — индианец!

Говорят,Что индианцы очень жадны.

Стяжатель, самый беспощадный,Влюбясь, бывает тороват.

И на меня, я вправе ждать,Польются щедрые подарки?

О, если сердца пламень жаркийСпособны деньги подтверждать,Я в виде недостойной даниУ ваших ног сложить готовНе меньше золотых миров,Чем вы внушили мне желаний!Но так как это все ничтожноИ вашу надо мною власть,Как и любовь мою и страсть,Ничем измерить невозможно,То я молю вас, разрешите,Чтоб мне хоть ювелир помогВручить вам чувств моих залог.

Таких, как этот, нет в Мадрите.

Лукреция, что скажешь тыОб этом щедром индианце?

Хасинта, в этом чужестранцеЕсть превосходные черты.

Вся эта выставка вас ждет,Все, что прельстило бы ваш взор.

Вы зарываетесь, сеньор!

Я гибну!

Дон Хуан идет.

Благодарю вас, сударь мой,За все, что вы мне предложили.

И вы меня бы огорчили,Не взяв предложенного мной.

Вы были жертвой заблужденья,Предполагая, как сейчас,Что я могу принять от васЧто-либо, кроме предложенья.

А тот, чья жизнь у ваших ног,Что получил?

Ему внимали.

И он на миг забыл печали.

Храни вас бог.

Храни вас бог.Но обожать вас, светлый гений,Вы разрешите, может быть?

Мне кажется, чтобы любить,Не требуется разрешений.

Женщины уходят.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Дон Гарсия, Тристан.

Ступай за ними.

Чтоб негласноУзнать, где расположен домТой, что спалила вас огнем?Я все узнал.

Ну, что ж, прекрасно!Я вижу, что сама ФортунаНам облегчает этот труд.

«Ту, что красивее, зовутДонья Лукреция де Луна,Моя хозяйка. А другаяЕе подруга. Где живет,Я это знаю, только вотНе знаю, кто она такая».Так мне возница возвестил.

Все ясно, и я всех счастливей!И раз Лукреция красивей,То это с ней я говорил.Как полуночные светилаСметает прочь властитель дня,Так ослепившая меняВсех женщин в мире победила.

А мне красивей показаласьТа, что молчала.

Что за вздор!

Конечно, может быть, сеньор,Судить бы мне не полагалось;Но для меня вся красотаВ безмолвной женщине, и этаМне показалась чудом света,Когда не разомкнула рта.Вы не ошиблись ли, быть может?Я вам бы тут же за угломСпросил про улицу и дом.Мне кучер точно все изложит.

А где Лукреция живет?

Насколько помню, рядом с храмомВиктории.[12]

В названье самомИносказанье тех высот,Где, как луна над мглой хаоса,Царит де Луна над людьми.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Дон Хуан и дон Феликс, те же.

Пир? Музыканты? Черт возьми!

Как будто дон Хуан де Coca?

Он самый.

Да, но кто же этоСоперник мой, любезный ей,Виновник ревности моей?

Поверьте, облетит полсветаМолва об этом смельчаке.

Я связан с нею клятвой честной,И вдруг поклонник неизвестныйДает ей праздник на реке!

Любезный дон Хуан!

Сеньор…

Как? Дон Гарсия позабыт?

О нет, но ваш столичный видИ неожиданность…

С тех пор,Как мы встречались в Саламанке,Я изменился кое в чем?

Еще бы! Новый блеск во всемВ лице, и в речи, и в осанке.Вы здесь останетесь у нас?

Да.

И толпу друзей найдете.

А вы, дон Феликс, как живете?

Прекрасно, ибо вижу вас.Вам рады все, кто с вами дружен.

Я ваш слуга. Ну, как дела?

Предметом был концерт и ужин,Который, нам передавали,Как раз сегодня ночью в Сото[13]Давал одной сеньоре кто-то.

Концерт и ужин, вы сказали?Сегодня?

Да.

Пир был богат?Роскошен?

Говорят, на диво.

А дама как? Весьма красива?

Весьма красива, говорят.

Так!

Что за тайны вы открыли?

Раз превозносит целый мирЕе красу и пышный пир,То я подумал — не мои лиИ этот пир, и дама эта.

Вы, значит, веселились тожеСегодня на реке?

О, боже,Да я там пробыл до рассвета!

Какой там пир, какая дама,Когда приехал он вчера?

О, как у вас любовь быстра!Вернуться только что — и прямоНачать с пиров у чьих-то ног?

Я прожил здесь уже немало,Но месяц отдыхал сначала.

Вчера приехал, видит бог!К чему бы это измышленье?

Я это слышу в первый раз.Иначе прибыл бы тотчасЗаверить вам мое почтенье.

Я жил здесь до сих пор негласно.

Поэтому я ничегоИ не слыхал ни от кого.Так, значит, ужин ваш прекрасноУдался?

Вряд ли создаютРоскошней праздник над рекой.

От ревности я сам не свой!

И вам таинственный приютДала густая чаща Сото?

Вы место назвали так точно,Что можно думать — хоть заочно,Но вам уже известно что-то.

Мне кое-что дошло до слуха,Однако далеко не все.Рассказывали то и се,Но так загадочно и глухо,Что не могло не зародитьсяЖеланье разузнать точней;Ведь любопытство — с давних днейОтличье праздного мадритца…

Или влюбленного ревнивца.

Смотрите, как всесильный рокВам неожиданно помогОткрыть вчерашнего счастливца.

Итак, о празднике. Вы оба,Как я сужу, весьма не прочьУслышать все про эту ночь.

Вы нас обяжете до гроба.

Под сенью сумрачных тенейИ в сумраке тенистых сеней,Сплетенных полночью из тьмы,А темной рощей из деревьев,Скрывался благовонный стол,Блестящий и великолепный,По-итальянски утонченныйИ по-испански полновесный.Увидев тканые узорыНа скатертях и на салфетках,Вы бы подумали, что этоЖивые птицы или звери.По сторонам — четыре горкиПестреют хрусталем, и белымИ золоченым серебром,И ароматной глиной свежей.Едва ль во всем обширном СотоЕдиный вяз остался целым:Так много веток наломали,Чтобы устроить шесть беседок.Из них четыре приютилиЧетыре избранных оркестра,Одна — закуски и десерты,Шестая — остальные смены.В коляске прибыла хозяйка,Внушая зависть звездам неба,Преисполняя негой воздухИ ликованьем побережье.Едва божественная ножкаПесок преобразила в жемчуг,Траву — в зеленые смарагдыИ в звонкие кристаллы — реку,Как вдруг, роскошно рассыпаясь,Колеса, бомбы и ракетыВсю область вечного огняНизвергли с грохотом на землю.Но это серное пыланьеЕще погаснуть не успело,Как сорок светочей огромныхЗатмили блеск светил небесных.Всех раньше начали гобоиСвои свирельные напевы,За ними нежные виолыЗапели во второй беседке,Обворожительные флейтыПротяжно зазвучали в третьей,А из четвертой грянул хорПод звон гитар и арф волшебных.Тем временем был начат пир,Пир в тридцать две различных смены,Причем закусок и десертовНасчитывалось вряд ли меньше,Напитки, фрукты, в вазах, в чашах,Где плавает кристалл нетленный,Который создает зима,А сохраняет хитрый гений,Покрыты столь обильным снегом,Что Мансанарес — в изумленье:Он протекает через СотоИ думает, что это Сьерра.[14]Пока дается праздник вкусу,И обоняние не дремлет:В стеклянных яблоках духи,В жаровнях пряные куренья,Везде разлитые настоиПахучих трав, цветов, растенийПеренесли мадритский СотоКак будто в Савские владенья.[15]В груди алмазного малюткиТорчали золотые стрелы,Являя бессердечной дамеМою незыблемую верность;Ракитник, ива и тростникСвоих лишались привилегий:Должна простая зубочисткаБыть золотом, раз зубы — жемчуг.А вслед за тем оркестры с хором.Вступая в строй одновременноИ с четырех сторон звуча,Повергли сферы в изумленье;Пока ревнивый АполлонНе поспешил в просторы небаИ, возвестив начало дня,Не положил конец веселью.

Вы описали этот праздникС таким высоким совершенством,Что те, кто слышал ваш рассказ,Счастливей тех, кто был на месте.

Вот дьявол человек, ей-богу!Он вам, нимало не колеблясь,Такой изображает пир,Что невозможно не поверить!

Ревную насмерть!

Нам не такОписывали праздник этот.

Не все ль равно, раз совпадаютПриметы времени и места?

Что скажете?

Что изобрестьПодобного великолепьяНе мог бы Александр Великий.

О, это сущие безделки,Кой-как устроенные наспех.Будь у меня в распоряженьеХотя бы день для подготовки,Поверьте, — римляне и греки,Мир изумлявшие пирами,Умолкли бы от изумленья.

Хасинта на почетном местеС Лукрецией в коляске едет.

Да, да, и взоры дон ГарсииУже стремятся вслед за нею.

Как он рассеян и взволнован!

Теперь отпали все сомненья.

Прощайте.

Вы одно и то жеПроделали одновременно.

Уходят дон Хуан и дон Феликс.