Юозас Грушас - Любовь, джаз и черт Страница 4

Отец Андрюса. Если бы хоть раз хорошенько тебя отдубасил, может, ты бы сегодня был человеком.

Андрюс. Ну да – мы не люди. Не то, что вы. Мы хотя бы бьем только со злости.

Отец Андрюса Кто это «мы»?

Андрюс. Я. Молодые. Те, кто хотят жить, понятно?

Отец Андрюса. Жить? Это называется жить? Вы же паразиты, гангрена на теле настоящей молодежи. Вы ее отравляете!

Андрюс. Я пока еще никого не отравил. Будь спок.

Отец Андрюса (с болью). И я должен на это смотреть. На своего собственного сына…

Андрюс. А чем уж я так плох? Чего ты расстраиваешься? Ну, выпиваю, для тебя это не новость. Кто теперь не пьет? Зато – не ворую. Это пошло.

Отец Андрюса. Воруешь! Хорошо, что я тебя устроил в архив, где украсть нечего. А из дома тянешь, угоняешь чужие машины.

Андрюс. А ты купи мне свою. Давно прошу.

Отец Андрюса. Сам на нее заработай.

Андрюс. Не могут же все быть космонавтами. Или прокурорами…

Отец Андрюса. Но хоть кем-то надо быть! А ты кем хочешь быть? Не ухмыляйся! Кем?

Андрюс. Молодость дается один раз. Да и то не всем, у тебя, кстати, ее не было. Я просто хочу жить. И все. Не беспокойся, мы знаем, что с собой делать…

Отец Андрюса. Слышал. Только и разговоров, что «убью». Уроды!

Андрюс. Это для сильных ощущений. Нам так нравится. Никто теперь не хочет скучать на подножном корму.

Отец Андрюса. Нам скучно не было.

Андрюс. Ну да, у вас же была классовая борьба.

Отец Андрюса. А что, теперь ее нет?

Андрюс. В Литве не наблюдается. А в Париж почему-то меня не шлют.

Отец Андрюса. Значит, мы же и виноваты в том, что вы такие? Тем, что победили в классовой борьбе? Что уничтожили нищету и неравенство? Вам, видите ли, стало скучно жить. Ну, спасибо, уважили…

Андрюс. На здоровье. Это вы нам должны спасибо сказать. За то, что вы нам создали условия, перебили врагов, для нас на совесть поработали. Дайте ж нам, так сказать, пожать плоды… насладиться мирной жизнью.

Отец Андрюса. Втоптать ее в грязь? Превратить в навозную кучу? Не позволим! Нет!

Андрюс. Не ори. Мы, по крайней мере, не хвастаем, что нам все ясно и вокруг не жизнь, а цветущий сад, по которому одни только ангелочки летают.

Отец Андрюса. Никто не говорит, что кругом уже цветущий сад. Но голода вы не знали, крыс вам жрать не приходилось. А это уже кое-что. И страха за завтрашний день у вас тоже нет.

Андрюс. Зато другой страх остался.

Отец Андрюса. Врешь, ничего вы не боитесь. К великому сожалению.

Андрюс. Боимся. Одиночества, скуки, серых будней. Ваших так называемых «трудовых будней».

Отец Андрюса. Ах, так? (У него падают очки.) Найди очки! (Кричит.) Слышишь, подними очки!

Андрюс подает отцу очки.

(Берет телефонную трубку, набирает номер.)

Мой сын ночью угнал чужую машину. Арестуйте его…

Андрюс. Ах ты… (Ударяет отца кулаком по голове.)

Отец Андрюса. Щенок! И бить еще не умеешь. (Бьет Андрюса с такой силой, что тот падает. Взглянув, на лежащего сына, снова берет трубку.)

Нас прервали. Вы меня поняли? Арестуйте его и строго накажите…

Затемнение

Обстановка первой картины. Андрюс, Юлюс и Лукас с хохотом читают дневник Беатриче.

Юлюс. Вот это девка! Огонь!

Лукас. Как ты его стащил?

Андрюс. Долго ли умеючи… (Читает.) «Как, мне пришло в голову побежать к его дому! В полночь. Посмотреть, какой он, когда бывает один. Что делает? Он, верно, как раз умывался. Был виден в окно только до пояса. И до чего красивый. Не может в таком прекрасном теле жить душа калеки! Мне стало стыдно, что я подглядываю, и я убежала. Сторож уже запер ворота, кричит: «Прыгай!» Как я перелетела через ограду, сама не знаю. А сторож мне вслед: «Эй, девка, куда ты? Согрей старика, косуля!» Бегу и плачу! Пускай, пускай все надо мной смеются. Косуля!»

Лукас. Она тебя любит. Вот подфартило!

Юлюс. Ну, давай дальше!

Андрюс (читает). «Пьяный Рукас избил жену. У них семеро детей. Шеи тоненькие… Кто-то сказал: «Нечего рожать как щенят…» Господи, как страшно!»

Андрюс, Лукас и Юлюс хохочут.

Между прочим, вчера я утопил трех щенков нашей Дианки. Вот визжали… (Читает про себя, хихикает, потом читает вслух.) «Я спросила у Ниёле, – мы с ней решили писать друг другу в классе письма, и кто напишет самое глупое, покупает булку, – можно ли родить ребенка от черта? Она спрашивает: «От какого черта?» Я ей ответила: «От самого красивого». Записки перехватила завуч Дубайте. Что тут было! Старая дева чуть не лопнула от злости. А сама красит волосы и вихляет задом, как обезьяна!»

Юлюс. Вот дает! Дуба просто взбесится, если прочтет.

Андрюс читает про себя. Другие заглядывают ему через плечо в дневник, смеются.

Андрюс. Прекрасная мысль. Дам-ка я ей почитать этот дневничок…

Юлюс. С ума сошел! Бете голову снимут!

Андрюс. Мне же сняли? (Мотает бритой головой.) Из-за нее.

Юлюс. Это подлость!

Андрюс. То, что я сделаю, – подлость, а то, что она меня заложила, не подлость?

Лукас (показывает ему кулак). Смотри, дам в харю.

Андрюс. Не лезь в бутылку. Я должен с ней расквитаться. Законно. Я же ей прямо сказал: «Убить тебя – мало!» А тут – великое дело! Покудахчут… А потом отряхнутся, как ни в чем не бывало. (Громко хохочет.) Цирк!

Затемнение

Учительская. Завуч Дубайте пришпиливает кнопками к доске листок из дневника Беатриче.

Завуч (сквозь зубы). «Старая дева… Вихляет задом, как обезьяна…» Я тебе покажу обезьяну… Ты у меня еще не так завихляешь… (Отворив дверь.) Беатриче Визгирдайте! Войди!

Входит Беатриче.

Сама знаешь, зачем тебя вызвали. К нам не раз поступали сигналы о твоем неблаговидном поведении. А вот теперь нам прислали твой дневник. Я его прочитала, как твой педагог, с большим интересом, поскольку в дневнике отражается личность ученика. Не знаю, в своем ли ты уме. Конечно, о любви мечтают все девушки. И никто им это запретить не может. Но у тебя грязное воображение. Вот возьмем хоть эту страницу. А ну-ка, прочти вслух и скажи, что ты сама об этом думаешь. Читай!

Беатриче (дрожащим голосом читает). «Я его буду искать повсюду. На улицах, в толпе, в темном лесу. Где ты? Где ты, тот, кого я люблю? Ведь я нужна тебе так же, как ты нужен мне, как солнце – земле, как дождик – траве и листьям. Ты мой, разве ты сам этого не видишь? Любимый, открой глаза и протяни ко мне руки, – ведь я твоя, так же твоя, как свет летнего дня, как прохладный дождь, упавший на усталые веки. Возьми меня, и ты будешь счастлив…»

Завуч. Хватит. Говори, как ты могла это написать? Стыда у тебя нет? Что же ты молчишь? Боишься рот раскрыть? Ладно, тогда скажу я. И это любовь? Так вы теперь понимаете любовь? «Возьми меня…» И это пишет семнадцатилетняя девушка? Ученица десятого класса? Предлагать себя мужчине? Просить, чтобы тебя положили в постель? Это же бесстыдство! Разврат! Вы теперь считаете, что вам все дозволено?

Беатриче (кричит.) Нет! Нет!

Завуч. Нет? Ну-ка, прочти еще раз. (Властно.) Слышишь? Читай! (Топает ногой.) Читай!

Беатриче. (задыхаясь, читает). «Ты мой, разве ты сам этого не видишь? Любимый, открой глаза и протяни ко мне руки, – ведь я твоя, так же твоя, как свет летнего дня, как прохладный дождь, упавший на усталые веки. Возьми меня, и ты будешь счастлив…»

Завуч. Дошло? Поняла? Говори!

Беатриче молчит. В глазах ее ужас.

Девчонки шляются ночью по улицам и ресторанам. Лезут к мужикам в окна… Свальный грех… Новое поколение! А нам прикажете молчать? Говорить, что так и надо? Таскаются, пьют, дерутся… Сходятся, расходятся… И это любовь? Говори: это любовь? (Кричит.) Читай снова! Читай, пока не осознаешь всю эту грязь!

Беатриче (еле слышно). «Ты мой, разве ты сам этого не видишь?..» (Делает шаг и падает.)

Завуч (с испугом). Что с тобой? Тебе плохо? Девочка, что с тобой? Может, ты уже…

Беатриче приподнимается и садится.

На, выпей воды… (Наливает и протягивает ей стакан.) Выпей! (Та не берет.) Я же тебе хочу только добра. Спасти тебя, пока еще не поздно…