Фридрих Горенштейн - На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного Страница 59

Иван. Афанасий Нагой оказал мне, царю, важные услуги, будучи послом в Крыму, разоблачив измену бояр в пользу крымского хана. Ныне, когда я обратился к Вене, к Габсбургам, для посредничества между мной и Баторием, то хочу туда Афанасия отправить для переговоров с еще более настоятельным призывом о мире.

Царевич Иван. Не будет ли то, батюшка, со стороны тебя, царя Всея Руси, самоунижением?

Иван. Иван-сын, то не самоунижение, поскольку посол Афанасий Нагой имеет приказ от меня, царя, ежели его пригласят к столу императора, согласиться занять только первое место, хотя бы ему пришлось столкнуться с послами французского короля или султана. На вопрос, как случилось, что король взял Полоцк, ты, Афанасий, должен ответить, что произошло то благодаря неожиданному нападению, нарушению королем перемирия, заключенного на три года.

Царевич Иван. Батюшка, Афанасий Нагой будет выпровожден из Вены так же, как его предшественник, посол Резанов. В Вене, батюшка, не намерены ссориться с Баторием, у которого много средств взбунтовать Венгрию. С иной стороны, Баторий держит в своих руках Вену при помощи Рима, а Рим – посредством иезуитов, которых множество при посольстве в польском дворе. Но по следам короля идет другая армия, еще более опасная. Иезуиты, батюшка, ведут свои проповеди в завоеванных областях, а Баторий покровительствует, надеясь с их помощью разорвать узы, связывающие население тех областей с православной Москвой.

Иван. Против иезуитства ныне православный крест. Я пошел в Ливонию, вотчину свою, держа в одной руке меч, а в другой – святые писания. Если б не боярские измены, вся Ливония была б уж наша. Оттого пришел я ныне в Москву, чтоб те измены извести. В Ливонии же к каждому полку придать людей моих, из двора моего или близких мне татарских царевичей.

Бельский. То делаем, государь.

Иван. Как при рейдах по тылам отряды верных мне татар наводят ужас на врага, так и нам надобно наводить ужас на врага внутреннего, на тех, кто государство тощали, землю государскую себе изымали и не желали оборонять страну от крымского хана, Литвы и немца. Ныне же разгневался Пан Бог, попустил на Российское государство короля польского, Стефана. Имя ему признано Оботур[24]. Уклонил он мысль свою на христианское убиение и ненасытное грабление. Мы ж, по христианскому писанию, мыслим о мире. Я, царь, по-христиански все еще надеюсь помешать возникновению враждебных действий. Потому я, царь, велел, сиречь приказал, послам нашим, Евстафию Михайловичу Пушкину да прочим, чтоб предлагали Баторию Курляндию. Послал послов, чтоб они прибыли в Вильно на встречу с Баторием раньше назначенного срока.

Царевич Иван. Государь-батюшка, нельзя исправлять беду какой-либо новой уступкой своего достоинства.

Иван. Иван-сын, ты не совершенен разумом и не разумеешь, что на дипломатическом поле лучше защищаться, чем войной. Я предлагаю Баторию Курляндию, которая никогда не принадлежала Москве, и больше шестидесяти пяти ливонских городов, искусно выбранных, а тридцать пять других чтоб оставались за мной. Кроме того, Пушкин должен просить немедленно снять осаду Великих Лук и назначить встречу на польской территории, поскольку я, царь, никогда не договаривался на своей земле.

Нагой. Государь милостивый, есть известия, что польская королева Анна болеет и детей от нее Баторий не имеет. Меж тем при дворе нашем подросла девица, шибко красна, Ирина Годунова, сестра Бориса. Баторий может жениться на Ирине – тем войну окончим с достоинством.

Иван. План хорош. Помню Ирину, как ребенком с Борисом со стола царского питались. А уж гляди, подросла. Борис, хай зайдет сестра твоя.

Борис. Слушаюсь, государь! (Посылает слугу.)

Царевич Федор. Нет, батюшка, не отдам Ирину, мне она сладка да мила!

Иван. Сын мой Федор, браки в царской семье – дело не частное, а государскому делу подчиненное али династическим целям.

Федор. Нет, батюшка, не отдам Ирину. Она – прекрасна девица, я ж, батюшка, младой отрок.

Годунов. Государь милостивый, Баторий женат и Ирине не подходит. (Входит Ирина.) Поклонись, сестра, царю Ивану Васильевичу и сынам его, царевичам Ивану и Федору. (Ирина кланяется.)

Иван. Истинно, девица – сущая отроковица чудного домысления. Зело красотою лепа, бела вельми, аки ягода румяна, червлена губа, а очи у ней черны, светлостью блистает. Подойди-ка, прекрасна девица!

Годунов. Подойди, сестра, к царю! (Ирина подходит.)

Иван. Душечка ты, прекрасна девица! Ить, у тебя в тайном девичьем месте дорогое нечто, красное золото аравийское! Люба ты мне!

Царевич Федор. Нет, батюшка, мне Ирина люба! (Крестится, плачет.)

Иван. Ирина, люб ли тебе сын мой, царевич Федор?

Ирина. Не смею ответить государю. (Плачет и крестится.)

Иван. Оба плачут и крестятся. Вишь, подходят в супруги. И мой сын Федор то ли монах, то ли юрод. (Целует сына.) Сам на колокольне трезвонить любит да большую часть времени проводит в церкви.

Годунов. Сестра моя, во всех женах благочестивейша и писанию книжному обучена, и во всех своих делах с молитвою. Гласы распевать любит и песни духовные, любезные желанию.

Федор. Мы с ней, батюшка, вместе петь будем да в церкви ходить!

Иван. Красна девица бровями черна, челом изобильна, милостью обильна, возрастом не высока, не низка, волосы имеет черны, велики, аки трубы по плечам лежат. Хорошу ты жену себе подобрал, сын мой Федор!

Федор (радостно). Батюшка, мы с Ириной вместе на колокольню ходить будем. Иринушка, знаешь, каждый колокол свой голос имеет, название свое.

Иван. У Федора от меня любовь к церковным колоколам.

Федор. Батюшка, какой наибольший колокол слит по твоему разрешению?

Иван. По велениям моим слит колокол большой, имя ему Лебедь, а меди в нем – двести двадцать пудов. Также повелел отлить колокол весом двести пудов для псковской Успенской Пароменской церкви. Надпись: «А приказал царь-государь тот колокол слити, как пришел царь и сын его царевич Иван Иванович из немецкой земли в Псков». Такову надпись велел вылить.

Царевич Иван. То, батюшка, памятник в честь победы нашей последней в Ливонии. Ныне же время иное. Повоевали польско-литовские люди наши волости.

Иван. Ныне, Иван-сын, время иное, время переговоров и молитв. Послы шибче должны ехать взад-вперед. Прежде воеводы шли неспешно, доспехи в санях везли, да Полоцк потеряли и иные города. Ныне же едут послы по дорогам лениво, из-за того льется невинная христианская кровь. Нагой, переймешь то дело на себя!

Нагой. Исполню, государь!

Иван. Милые мои, ныне – время выведения измен, укрепления династии. Женю Федора на Ирине, и сам жениться решил. Афанасий Нагой, любимец мой, сосватал за меня свою племянницу Марию, дочь брата своего Федца. Нагой, тут ли Мария?

Нагой. Тут она, в сенях тебя дожидается, как покличешь. А по тебе так тоскует, так тоскует!

Иван. Хай идет! Милые мои, знаю что, на сей седьмой али восьмой брак, уж со счету сбился (смех), благословения церковного не будет, заключен он будет в нарушение церковных правил и многие будут считать его незаконным.

Нагой. Государь милостивый, что запрещено и делает соблазн для других, тебе, царю Ивану Васильевичу, позволено.

Иван. Я еще не решил, спрашивать ли мне для этого брака особого разрешения церкви. Оно было мне даваемо прежде. Знаю, не дозволит церковь в четвертый, и в шестой и в восьмой раз вступать в супружество. Однак ежели собор дозволил мне в четвертый раз, то я сам могу успокоить свою совесть, разрешив себе и восьмой. Свадебное празднество должно совершиться со всеми принадлежащими обрядами нашего времени. Про тех же, кто осуждает меня, называя сей брак блудом и почитая незаконным, скажу: такое осуждение есть человеконенавистничество. Они не наказывают лихоимство, которое цветет по монастырям, и то идолопоклонство, не осуждают измены отчизне, блуд же так жестоко осудили, как будто про бестелесных и бесплотных речь. Прелюбодей изменный хуже прелюбодея плотью! (Входит Мария Нагая и кланяется царю.) Что ж мне, с сей красной девицей не утешить себя браком? Так я, царь, женюсь, и успокою тем двор и Думу, полную ложными слухами о приготовляемом моем бегстве в Англию.

Нагой. Государь милостивый, племянница моя тебе ларец принесла с ширинками.

Мария Нагая. Всеблагой царь, видя тебя, возрадовалась радостию великой. Все сижу в светлице своей и по тебе тоскую. Вот, возьми, заготовила я тебе ларец золотой, а в нем ширинки золототканы с каменем драгоценным и жемчугом великим. (Подает ларец.)