Фридрих Горенштейн - На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного Страница 61

Иван. Быстрей хай идут! (Входят русские послы, с ними посол Батория Венцлав Лопатинский. Послы кланяются.) Что привезли мне? Скажи ты, Евграф Пушкин!

Пушкин. Государь милостивый, ждали мы долго короля в Вильне, но когда король прибыл в Вильно, то с нами не захотел говорить, а велел возить нас за собой и общался с нами через панов, возил за войском под город Вильно, который взял Замойский. Потом на другие покоренные города. Сам Баторий осадил Великие Луки, и город был взят.

Иван (встревоженно). Великие Луки взяты?! Не измена ли? Сей город служил для нас, русских, складом военных припасов. Великие Луки уж не Ливония, а Россия, центр богатой и населенной русской области!

Бельский. Не иначе, изменой взял, государь, Великие Луки!

Царевич Иван. Стены Великих Лук ветхи и деревянны. Я о том говаривал.

Иван. И я там бывал. Стены там добры. Как большинство русских дубовых городов, Великие Луки окружены стеной, состоящей из дубовых бревен, меж которыми насыпана земля. Стены эти крепче полоцких и непроницаемы для раскаленных ядер, а польская артиллерия слабо может поддерживать канонаду. Не иначе, изменой взяли!

Пушкин. Гарнизон запросил капитуляции, когда один мазовецкий крестьянин поджег крепостную башню. Пока спорили об условиях сдачи, венгры ворвались в город, боясь, как бы добыча не досталась полякам, и устроили резню. Не было пощады никому. Перебили даже монахов, вышедших с крестным ходом.

Иван. Вот что сулит России Европа! А нас именуют варварами! Говорили ли вы, как велел, просили приостановить военные действия для заключения мира?

Пушкин. Говорили, государь милостивый, однако нас не слушали, над нами ругались.

Иван. Ради дипломатического искусства я ведь велел все сносить, всякую брань, бесчестье и даже побои! Я, помазник Божий, Стефана Батория, избранного короля, братом назвал! Что ж ему еще нужно?!

Пушкин. Государь милостивый, нам не давали ответа и возили за собой. Были взяты Озерище, Заволочь, Торопец, Невель. Шведский полководец Делагарди отнял у нас, русских, Везенберг. В лагере под Невелем мы, московские послы, предложили Баторию, как ты, государь, велел, разделить Ливонию и обоим государям именоваться ливонскими. Но Баторий, однако, был неумолим. Он требует всей Ливонии. Кроме того, уступки Себежа и уплаты четырехсот тысяч золотых за военные издержки.

Иван (гневно). Вся Ливония означает потерю Нарвы, то есть выхода к морю, окна в Европу. Поляки хотят перед нами окно в Европу затворить! (Нервно ходит.) Также требуют с меня контрибуции четыреста тысяч червонцев! Я знаю, Баторию вести войну нелегко, поляки и литовцы не дают денег, то он требует тех денег с меня на ведение против меня же войны! Вижу, заносчивость его не знает меры.

Пушкин. Кроме того, милостивый государь, Баторий требует Новгорода, Пскова и Великих Лук со всеми их землями.

Царевич Иван. Батюшка, то уж Россия! Поляки желают Россию разрушить! Следом за Баторием идет черная армия иезуитов, они хотят православие разрушить!

Иван (гневно). Так то ты, Лопатинский, послан, чтоб требовать от нас согласия на нашу погибель?

Лопатинский. Государь московский, я, посол великого короля Речи Посполитой Батория, привез тебе грамоту-ультиматум. В сем ультиматуме король Стефан Баторий согласен ограничить свои требования всей Ливонией, военным вознаграждением и разрушением некоторых пограничных крепостей.

Иван (гневно). Требовать от меня четыреста тысяч червонцев!

Лопатинский. Не золотых червонцев, а золотых дукатов! Ответ король согласен ждать недолго. Он дает тебе, московскому царю, пять недель для присылки послов. В противном случае король грозит сесть на коня.

Иван. Я немало отправил королю мирных послов, и ныне отправлю послов в путь, принимая во внимание желание своего соседа утолить его требования.

Царевич Иван. Батюшка, те требования унизительны для тебя, царя, и для России.

Иван. Иван-сын, я отвечу ему достойно.

Лопатинский. Государь московский, по просьбе бывшего твоего вельможи князя Курбского привез я также тебе от него письмо. (Подает письмо.)

Иван (берет письмо и читает). Вижу, изъязвительное письмо послал, назло мне и к моей большой досаде. Курбский, находясь на службе у своего нового государя, решил поднять оружие против своей родины. Что ж, прочту с вниманием и отвечу, но на сей раз не ему, холопу польского короля, а самому королю, чья заносчивость под стать холопской. (Уходит в сопровождении царевича Ивана.)

Действие восьмое

Сафоний (читает). Я, король Речи Посполитой Стефан Баторий, требую всю Ливонию и четыреста тысяч золотых дукатов контрибуции. А что упрекаешь меня тем, что я был вассалом турецкого султана, то как смеешь попрекать меня ты, мать которого была дочерью латинского дезертира, ты, который кровью своей породнился с басурманами?! Твои предки, как конюхи, служили подножками царям татарским, когда те садились на коней, лизали кобылье молоко, капавшее на гривы татарских кляч.

Нагой. Государь милостивый, надобно ли читать такое непотребство?

Иван. Истинно, милые мои, я люблю полемику, остаток старых счастливых времен, когда государи были учены и задорны. Однако сия полемика производит грустное и досадное впечатление. Я бросил Баторию перчатку, мысля, что он поднимет ее и ответит в задорном стиле века, он же, плебей, ругается, как пьяница и разбойник.

Бельский. Государь милостивый, имя ему – Баторий, сиречь Оботур. А Оботур в псковском говоре – гордец, нахал.

Иван. Истинно так, гордец и нахал! Я отправил ему посольство, по-христиански прося мира, его, выборного, назвал братом, он же ругается дурными словами и требует выкупа. Нарушение всех преданий международного права есть притязание короля на выкуп. Ведь в Ливонии я – царь, наследственный государь, он же, Баторий, – пришелец, который осмеливается требовать выхода, сиречь выкупа, по басурманскому, татарскому обычаю. Однако читай далее, Сафоний, чтоб знать, до какой низости пал польский король.

Сафоний. Ты себя ложно выводишь не только от Пруса, брата цезаря Августа, но еще производишь от племени греческого. Если ты действительно из греков, то разве от Тиеста, тирана, который кормил своего гостя телом его ребенка. Ты не одно какое-нибудь дитя, а народ целого города, начиная от старших до найменьших, губил, разорял, подобно тому как и предок твой, князь Иван Третий, предательски жителей этого же города перемучил, изгнал или взял в полон. Потому назову тебя, царя, Каином, фараоном московским, Фаларисом, волком, вторгнувшимся к овцам, ядовитым клеветником чужой совести и плохим стражем своей собственной. Не забуду тебя, царя Ивана, кольнуть и в самое уязвимое место. Почему ты не пришел к нам со своим войском, почему своих подданных не оборонял? И бедная курица перед ястребом и орлом птенцов своих крыльями покрывает, а ты, орел двуглавый, ибо такова твоя печать, прячешься!

Царевич Иван. Батюшка, прошу дать мне войско, чтоб не было нам таких попреков, чтоб не писал тот Оботур, наглец, нам, потомкам Калиты: курица защищает от орла и ястреба своих птенцов, а ты, орел двуглавый, от нас прячешься! Оботур предлагает тебе, батюшка, во избежание пролития крови сразиться с ним на поединке. Я вместо тебя, батюшка, готов с тем Баторием сразиться!

Иван. Молод ты, Иван-сын, мальчик, да горяч. Что есть тот поединок, как не бесовское позорище? Нам ли, царям, подобно ловчим с псами и кречетами, биться против бешеного волка? Мы его по-иному одолеем, Божьим именем и во имя Пречистой Богородицы.

Борис Годунов. Государь милостивый, то изменник Курбский сию грамоту во многом против тебя королю писать помогал.

Иван. Истинно. А что тот Баторий упрекает меня и деда моего, великого князя Ивана Третьего, во взятии Новгорода, который изменники Литве отдать желали, то тот город наш, наша природная отчина, как Ливония. Нас за Новгород упрекает, а Варшава – польский ли город? Предки польских королей с Кондратом князем Мазовецким воевали, желая захватить герцогство Мазовецкое с главным городом – Варшавой. Герцогство Мазовецкое с Варшавой было независимо от Польши, главный город которой – Краков, а герцог Мазовецкий Кондратий вел переговоры с дедом моим, князем Иваном Третьим, про союз против Ягеллонов. Также Альбрехт, магистр прусский, вел переговоры с отцом моим, князем Василием Третьим, про союз против польских королей. А Гданьск, сиречь Данциг, не желал признать власть Польши. Не захватил ли его Баторий? Нас же, русских, он упрекает во многих захватах. Сами первые захватчики!