Альбер Камю - Калигула Страница 7

Калигула (Цезонии, подавая ей осколок склянки, которую носил с собой Мерейя). Что это такое? Противоядие?

Цезония (спокойно). Нет, Калигула. Лекарство от астмы.

Калигула (помолчав, глядя на Мерейю). Все равно. Какая разница? Немного раньше, немного позже…

Внезапно уходит — с озабоченным видом, не переставая вытирать руки.

Сцена одиннадцатая

Лепид (совершенно подавленный). Что теперь делать?

Цезония (просто). Я думаю, прежде всего убрать тело. Уж очень оно безобразно!

Херея и Лепид поднимают тело и уносят его за кулисы.

Лепид (Херее). Надо спешить.

Херея. Нас должно набраться человек двести.

Входит Сципион. Заметив Цезонию, делает шаг к выходу.

Сцена двенадцатая

Цезония. Иди сюда.

Сципион. Что тебе нужно?

Цезония. Подойди поближе. (Берет его за подбородок и смотрит ему в глаза. Пауза. Холодно.) Он убил твоего отца?

Сципион. Да.

Цезония. Ты его ненавидишь?

Сципион. Да.

Цезония. Ты хочешь его убить?

Сципион. Да.

Цезония (отпуская его). Тогда почему ты мне это говоришь?

Сципион. Потому что я никого не боюсь. Убить его или погибнуть самому — это только разные способы со всем покончить. И потом, ты меня не выдашь.

Цезония. Ты прав, я тебя не выдам. Но я хочу тебе кое-что сказать — вернее, я хотела бы поговорить с тем, что есть лучшего в тебе.

Сципион. Лучшее во мне — моя ненависть.

Цезония. И все же выслушай меня. То, что я хочу тебе сказать, одновременно и непостижимо, и очевидно. Но будь это слово услышано по-настоящему, оно совершило бы ту единственную революцию, которая способна окончательно перевернуть этот мир.

Сципион. Так скажи его.

Цезония. Не сразу. Подумай сначала о перекошенном болью лице твоего отца, когда у него вырывали язык. Подумай об этом рте, наполненном кровью, об этом крике терзаемого животного.

Сципион. Да.

Цезония. Теперь подумай о Калигуле.

Сципион (со всей ненавистью в голосе). Да…

Цезония. А теперь слушай: попытайся его понять. (Уходит, оставив Сципиона в растерянности.)

Входит Геликон.

Сцена тринадцатая

Геликон. Калигула идет сюда. Вы не собираетесь обедать, поэт?

Сципион. Геликон! Помоги мне.

Геликон. Это небезопасно, голубка моя. К тому же я ничего не понимаю в стихах.

Сципион. Ты мог бы мне помочь. Ты так много знаешь.

Геликон. Я знаю, что дни уходят и что надо торопиться поесть. Еще я знаю, что ты мог бы убить Калигулу… и что он был бы не против.

Входит Калигула. Геликон уходит.

Сцена четырнадцатая

Калигула. А, это ты. (Останавливается в нерешительности, не зная, как себя держать.) Я давно тебя не видел. (Медленно идет к нему.) Что поделываешь? Не бросил писать? Покажешь мне свои последние сочинения?

Сципион (ему тоже не по себе; его раздирают между собой ненависть и какое-то другое, непонятное ему самому чувство). Я написал несколько стихотворений, цезарь.

Калигула. О чем?

Сципион. Не знаю, цезарь. Наверное, о природе.

Калигула (свободнее). Прекрасный сюжет. И обширный. Что тебе дает природа?

Сципион (берет себя в руки, саркастично и зло). Она утешает меня в том, что я не цезарь.

Калигула. А! Как по-твоему, она могла бы утешить меня в том, что я цезарь?

Сципион (тем же тоном). Право же, она излечивала и более глубокие раны.

Калигула (удивительно просто). Раны? Ты сказал это со злобой. Это потому, что я убил твоего отца? Но если бы ты знал, какое это точное слово. Рана! (Другим тоном.) Только ненависть делает людей умнее.

Сципион (ледяным голосом). Я ответил на твой вопрос о природе.

Калигула садится, смотрит на Сципиона, потом вдруг берет его за руки и с силой притягивает к себе, усаживая у своих ног. Сжимает его лицо в ладонях.

Калигула. Прочти мне свое стихотворение.

Сципион. Нет, цезарь, прошу тебя.

Калигула. Почему?

Сципион. У меня его нет с собой.

Калигула. Ты его не помнишь наизусть?

Сципион. Нет.

Калигула. Скажи хотя бы, о чем оно.

Сципион (так же напряженно и словно нехотя). Я в нем говорил…

Калигула. Да?

Сципион. Нет, не помню…

Калигула. Попробуй…

Сципион. Я говорил о тайном согласии между землей…

Калигула (перебивает, будто погруженный в свои мысли). …между землей и ступнями…

Сципион (он озадачен; поколебавшись, продолжает). Да, пожалуй, так…

Калигула. Продолжай.

Сципион. …и об очертаниях римских холмов, и о том быстротечном и щемящем умиротворении, что приносит с собой вечер…

Калигула. …о криках стрижей в зеленом небе.

Сципион (понемногу оттаивая). Да, и об этом.

Калигула. Дальше.

Сципион. И о хрупком миге, когда небо, еще все в золоте, внезапно поворачивается и открывает нам обратную свою сторону, усеянную сверкающими звездами.

Калигула. О том запахе дыма, деревьев и реки, что земля шлет тогда навстречу ночи…

Сципион (в экстазе). …звенят цикады, дневной жар спадает, и собаки, и скрип запоздалых повозок, и голоса крестьян…

Калигула. …и дороги покрываются тенью под самшитом и оливами…

Сципион. Да-да, все верно! Но почему ты догадался?

Калигула (прижимает Сципиона к себе). Не знаю. Может быть, потому, что нам дороги одни и те же истины.

Сципион (вздрагивает и прячет лицо на груди Калигулы). Ах, не все ли равно, если я повсюду вижу один только лик любви!

Калигула (гладя его по голове). Это свойственно великим сердцам, Сципион! Если б мне было дано познать такую незамутненность души! Но я слишком хорошо знаю, как сильна моя жадность к жизни, природа ее не утолит. Ты не можешь этого понять. Ты из другого мира. Ты без остатка принадлежишь добру, как я — злу.

Сципион. Я могу понять.

Калигула. Нет. Во мне что-то такое — безмолвный омут, гниющие водоросли… (Внезапно изменившимся голосом.) Наверно, твое стихотворение прекрасно. Но если хочешь знать мое мнение…

Сципион (в той же позе). Да.

Калигула. Все это страдает малокровием.

Сципион резко откидывается назад и с ужасом смотрит на Калигулу. Он говорит глухим голосом, отстраняясь все дальше от Калигулы и напряженно в него вглядываясь.

Сципион. О чудовище, гнусное чудовище. Ты опять ломал комедию. Ты ломал комедию только что, да? И ты собой доволен?

Калигула (с легкой грустью). В том, что ты говоришь, есть правда. Я ломал комедию.

Сципион (тем же тоном). Какое у тебя, наверно, подлое и кровавое сердце. Столько злобы и ненависти — как они, наверно, тебя терзают!

Калигула (мягко). Довольно, замолчи.

Сципион. Как мне тебя жалко и как я тебя ненавижу!

Калигула (с гневом). Замолчи.

Сципион. И в каком же мерзком одиночестве ты, наверно, живешь!

Калигула (взорвавшись, бросается на него, хватает за шиворот и трясет). Одиночество! Разве ты его испытал? Одиночество поэтов и худосочных. Одиночество? Какое? Ты не знаешь, что человек никогда не остается один! Что весь груз будущего и прошлого повсюду с нами! С нами те, кого мы убили. И это еще не самое трудное. Но с нами и те, кого мы любили, кого не любили и кто любил нас, раскаянье, желания, горечь и нежность, шлюхи и вся шайка богов. (Отпускает его и возвращается на свое место.) Побыть одному! О, если бы я только мог погрузиться в одиночество, но не в мое, отравленное присутствием других, а в настоящее, в тишину и трепет дерева! (Садится, внезапно охваченный усталостью.) Одиночество! Нет, Сципион. Оно пронизано скрежетом зубовным и все звенит умолкнувшими звуками и голосами. И подле женщин, которых я ласкаю, когда нас окутывает ночь и я, отделившись от своей наконец-то насытившейся плоти, надеюсь между жизнью и смертью побыть хоть немного самим собой, мое одиночество заполняется до краев едким запахом наслаждения под мышками у женщины, дремлющей рядом со мной.