Оскар Уайльд - Вера, или Нигилисты Страница 8

Князь Павел. И весьма выгодная для казны, государь. За полгода это сократит излишек населения и сэкономит все судебные издержки. Теперь они не понадобятся.

Царь. Правильно. В России слишком много народу, и мы тратим слишком много денег на судебные заседания. Я закрою все суды.

Царевич. Государь, подумайте, прежде чем...

Царь. Когда вы подготовите манифест?

Князь Павел. Экземпляры печатают уже полгода, государь. Я знал, что они вам понадобятся.

Царь. Вот и славно, очень хорошо. Приступим немедленно. Ах, князь, если бы у каждого европейского монарха был такой министр, как вы...

Царевич. ...то в Европе было бы куда меньше королей, чем сейчас.

Царь (князю Павлу, испуганным шепотом). На что он намекает? Ты ему доверяешь? Кажется, заточение не образумило его! Может быть, стоит отправить его в ссылку? Может быть, стоит... (Далее шепотом.) Император Павел сделал это. Императрица Екатерина (указывает на портрет на стене) сделала это. Почему бы и мне не сделать?

Князь Павел. Не стоит беспокоиться, ваше величество. Его высочество — очень оригинальный юноша. Он изображает преданность своему народу, а сам живет во дворце, проповедует социализм и получает жалованье, достаточное для содержания целой губернии. Когда-нибудь он поймет, что лучшее лекарство от республиканских идей — это царская корона. Тогда он порежет на куски фригийский колпак свободы и сделает орденские ленты для своего премьер-министра.

Царь. Вы правы. Если бы он действительно любил людей, то не был бы моим сыном.

Князь Павел. Если бы он хотя бы неделю прожил среди простолюдинов, их объедки быстро излечили бы его от демократических убеждений. Итак, государь, мы начинаем?

Царь. Без промедления. Зачитайте манифест. Господа, прошу садиться. Алексей! Алексей, я к тебе обращаюсь! Иди сюда и послушай, это будет хорошим уроком для тебя; однажды тебе самому придется поступить так же.

Царевич. Я уж слышал более чем достаточно. (Занимает место за столом. Граф Рувалов что-то шепчет ему.)

Царь. О чем вы там шепчетесь, граф?

Граф Рувалов. Ваше величество, я дал его высочеству добрый совет.

Князь Павел. Граф Рувалов — настоящий транжира, государь. Он постоянно раздает то, в чем больше всего нуждается. (Выкладывает бумаги перед царем.) Смею надеяться, государь, вы это одобрите. «Любовь народная»... «Отец народа»... «Военное положение»... И обычная ссылка на «провидение» в последней строке. Теперь остается лишь подпись вашего императорского величества.

Царевич. Государь...

Князь Павел (поспешно). Обещаю вашему величеству истребить всех нигилистов в России за полгода, если вы подпишете этот указ. Всех до единого.

Царь. Повторите еще раз! Истребить всех нигилистов в России; покончить с их предводительницей, которая ведет со мной войну в моем собственном городе. Князь Павел Мараловский, назначаю вас маршалом Российской империи, дабы вы могли без помех ввести военное положение. Дайте манифест, я немедленно подпишу его.

Князь Павел (указывает на манифест). Вот здесь, ваше величество.

Царевич (вскакивает и закрывает манифест руками). Стойте, говорю вам! Остановитесь! Священники отняли у народа небо, а вы и землю собираетесь отнять?

Князь Павел (поспешно). Нам некогда, ваше высочество. (В сторону.) Этот мальчишка может все испортить. (Обращается к царю.) Вот перо, государь.

Царевич. Что? Разве это такая малость — удушить народ, погубить царство, разрушить империю? Кто мы такие, что смеем угнетать свой народ? Разве у нас меньше грехов, чем у простых людей, разве мы можем приговаривать их, пока не услышали собственный приговор?

Князь Павел. Их высочество — настоящий коммунист. Он выступает за равное распределение грехов, а не только собственности.

Царевич. Согретые одним солнцем, дышащие одним воздухом, рожденные во плоти и крови — чем же они отличаются от нас, кроме того, что голодают, пока мы пируем, и трудятся, пока мы пребываем в праздности? Они страдают, пока мы травим их, и погибают, пока мы...

Царь. Как ты смеешь?

Царевич. Смею ради своего народа! А ты собираешься отнять у людей их простейшие права!

Царь. У народа нет никаких прав.

Царевич. Когда народ бесправен, творятся злодеяния. Отец, они выигрывали для тебя сражения. От сосновых лесов Балтики до пальмовых рощ Индии они разворачивали могучие крылья победы! Хотя я и был ребенком, но видел, как волна за волной живых людей устремлялась с высот брани навстречу гибели. Они склонили чашу весов войны, когда казалось, что кровавый полумесяц вот-вот восторжествует над нашими орлами.

Царь (несколько тронутый и смущенный). Они давно умерли, что я могу сделать для них?

Царевич. Ничего! Мертвым ничто не страшно, теперь ты уже не можешь причинить им вред. Они спят вечным сном — одни в турецких водах, другие на ветреных высотах Дании и Норвегии. Но наши живые братья — что ты сделал для них? Они просили хлеба, но ты дал им камень. Они жаждали свободы, но ты бичуешь их скорпионами. Ты сам посеял семена революции!

Князь Павел. Разве мы сейчас не пожинаем урожай?

Царевич. О, братья мои! Вам было бы лучше пасть под свинцовым градом, под залпами картечи на поле боя, чем вернуться домой и встретить такую участь. У лесных зверей есть логова, а русский человек, покоритель мира, не имеет, где преклонить голову.

Князь Павел. Допустим, на плаху палача.

Царевич. Вот именно, на плаху! Вы губили их души ради собственного удовольствия, а теперь собираетесь губить их тела!

Царь. Бесстыдный мальчишка! Забыл, кто есть государь российский?

Царевич. Нет! Теперь, милостью Божией, народ будет править сам. Тебе надлежало быть пастырем, но ты бежал как наймит и оставил стадо на поживу волкам.

Царь. Уведите его! Князь Павел, выведите его отсюда!

Царевич. Бог дал людям язык, чтобы говорить, а ты отрезаешь им языки, чтобы они безмолвствовали в своих муках. Но Бог дал людям и руки, чтобы сокрушать зло, и они будут крушить! Да! Из больной и несчастной утробы нашей несчастной земли восстанет кровавое дитя революции, которое сразит тебя!

Царь (вскакивает с места). Дьявол! Убийца! Почему ты так нагло выступаешь против меня?

Царевич. Потому что я нигилист!

Министры вскакивают с мест. На несколько мгновений воцаряется мертвая тишина.

Царь. Нигилист! Нигилист! Гадюка, которую я пригрел на груди, предатель, которого я осыпал благодеяниями, — это твой кровавый секрет? Князь Павел Мараловский, маршал Российской империи, арестуйте царевича.

Министры. Арестуйте царевича!

Царь. Нигилист! Ладно, что посеял, то и пожнешь. Если ты заодно с ними, то сгниешь вместе с ними. Если ты жил с ними, то умрешь вместе с ними.

Князь Петрович. Смерть!

Царь. Проклятие на всех сыновей! В России больше не должно быть браков, от которых рождаются такие гаденыши. Говорю вам, арестовать цесаревича!

Князь Павел. Ваше высочество, по приказу его императорского величества я требую отдать вашу шпагу.

Царевич отдает шпагу. Князь Павел кладет ее на стол.

Царевич. Моя шпага не запятнана кровью.

Князь Павел. Эх глупый юнец! Вы не созданы для заговоров и не научились держать язык за зубами. Героям не место во дворце.

Царь (опускается на трон, не сводя взгляда с царевича). О Господи! Мой собственный сын восстает против меня! Моя плоть и кровь восстают против меня! Но теперь я избавлюсь от заговорщиков.

Цесаревич. В могучем братстве, к которому я принадлежу, есть тысячи таких же, как я, и десятки тысяч еще лучших. (Царь вздрагивает.) Звезда свободы уже взошла, и вдалеке я слышу грохот сокрушительного прилива демократии, который обрушится на эти проклятые берега.

Князь Павел (обращаясь к князю Петровичу). В таком случае, нам с вами пора научиться плавать.

Цесаревич. Батюшка, государь, ваше величество! Я прошу не за себя, а за жизнь моих братьев, за жизнь народную!

Князь Павел (ожесточенно). Ваши братья не довольствуются своей жизнью; им всегда нужно забрать еще и жизнь ближнего.

Царь (встает). Я устал бояться. Теперь со страхом покончено. Начиная с этого дня я объявляю войну против народа — войну на уничтожение. Как они поступали со мной, так и я поступлю с ними. Я сотру их в порошок и развею прах по ветру. В каждом доме будет шпион, предатель у каждого очага, палач в каждой деревне, виселица на каждой площади. Чума и проказа менее смертоносны, чем мой гнев. Я превращу каждую гранцу в кладбище, каждую губернию в лепрозорий и буду лечить больных мечом. Я добьюсь мира и покоя, даже если это будет кладбищенский покой. Кто назвал меня трусом? Кто сказал, что я боюсь? Вот так я растопчу народ под своей пятой! (Сбрасывает со стола шпагу царевича и топчет ее.)