Ион Друцэ - Апостол Павел Страница 8

Варвар: Мало Риму сколько он золота награбил!

Апостол: Не в золоте дело. Римляне топят пиратов, даже не ступая на их корабли.

Варвар: Тогда из-за чего война?

Апостол: Разбой и порядок не могут сосуществовать в разумном государстве. Одно из двух — либо разбой, либо порядок. Середины нет. Так говорит Рим, и это так.

Варвар: Ты нам сообщаешь услышанное или увиденное?

Апостол: Собственными глазами.

Еллин: Когда? Где?

Апостол: Неделю назад я плыл из Яффы на Кипр. На моих глазах римляне потопили целую эскадру. Спрыгнувших и просивших пощады добивали веслами.

Варвар: Что в мире творится! Что в мире делается!!

Скиф: Отпусти кувшин.

Апостол: Я еще не кончил.

Скиф: А что ты можешь, к этому, еще добавить?!

Апостол: Я не сказал главного. Тебя мучают сомнения.

Скиф: Меня? Сомнения? В каком смысле?!

Апостол: Иногда тебе начинает казаться, что зря прожил жизнь.

Скиф: Ну, почему же... Я любил и ненавидел. Жил вовсю.

Апостол: Если в ненависти было твое призвание, то ты не тех и не так ненавидел; если же ты был создан для любви, то не тех и не так любил.

Скиф (тяжело вздохнув): Ну, ничего... Я еще долюблю. Я еще дорублю.

Апостол: Уж вряд ли. Ослабевшему мечу самое большее под силу еще один поход.

Скиф: Я и во второй поход пойду.

Апостол: Пойдешь, но не вернешься. И, предчувствуя это, ты размышляешь, а не сменить ли гнев на милость? Войну на мир? Ярость на любовь?

Скиф: Для любви моя душа всегда открыта. Я, вон, на ваших глазах весь день изнываю, глядя на эту озорницу. Таю от обилия чувств.

Апостол: Таять ты таешь, но при этом не перестаешь присуждать к смерти то одного, то другого.

Скиф: Это так, для острастки. Веселюсь. Я мужик веселый.

Апостол: Веселье твое — это занавеска, за которой ты скрываешь свою раздвоенность.

Скиф: Какая раздвоенность?! О чем он говорит?

Апостол: Рожденный на перекрестках времен и народов, ты весь век промаялся на распутьях. Выбрать один из путей не можешь, потому что остаются и другие пути, а идти одновременно многими путями никому не дано. Опьяненный беспредельностью, которая есть не что иное, как больная фантазия, ты веселишься и требуешь вина. А вино не поможет. Оно согреет, но не спасет.

Скиф: Спасало. И не раз.

Апостол: Никогда не спасало, и на этот раз не спасет, ибо раздвоенность преодолевается не вином, а молитвами.

Скиф: Я могу и помолиться. Это недолго.

Апостол: Конечно, молиться недолго, но чтобы вымолить прощение грехов, чтобы очиститься, тебе нужно сначала найти своего Бога и уверовать в него.

Скиф: Всё? Кончил? Беру кувшин?

Апостол: Еще несколько слов.

Скиф: Убить тебя, и то мало.

Апостол: Друг мой, не пей это вино. У тебя горячка.

Скиф: Пить хочется.

Апостол: Я достану тебе воды.

Скиф: Где ты ее тут, в горах, достанешь?

Апостол: Во время молитвы я услышал под скалой голос родничка. Разобрал влажные камни, и закапало. Поставил посуду. К вечеру, думаю, наберется.

Скиф: Друг, всё горит! Силушек моих больше нет!!

Апостол: Чтобы сберечь силы, подойди к Даку, погрейся у его огня.

Скиф: Дак не примет. Мы устраивали набеги на их поля, и он это помнит.

Апостол: Конечно, обиженный Дак может и не поделиться благом тепла, но мой брат Дак с радостью примет моего брата Скифа.

Скиф: Ты назвал меня... своим братом?

Апостол: Я уже пересадил твою судьбу и твои страдания в земли свои.

Скиф: А с чего ты взял, иудей паршивый, что я хочу быть твоим братом? Ты и меч в руках не удержишь, и на коня с разбегу не прыгнешь!

Апостол: Неужели ты думаешь, что мы братаемся, чтобы рубить чужие головы?

Скиф: Для чего же еще?

Апостол: Я назвался твоим братом, чтобы спасти тебя. Господь заповедал любить каждого, даже самого падшего, даже того, кого уже никто не любит. Ты отверг моего Господа и мою Любовь. Да свершится воля Его. (Взяв кувшин, стал поливать собранные камни.)

Скиф: Ты что делаешь, Апостол? Я выслушал от тебя такие гадости, каких мне сроду никто не говаривал! Оставь хотя бы глоток!

Апостол: Тише, не ори, а то испугаешь.

Скиф: Кого?

Апостол: Смену времен.

Скиф: Каких времен, чего городишь?!

Апостол: Разве ты не заметил, что над поляной запах хмеля начал уступать место запахам свежевыпеченного хлеба? Но хлебные запахи еще слабы.

Скиф: Какое там слабы, когда вовсю пахнет хлебом!!

Апостол: Ну, если хлебные запахи вытесняют в тебе винные, твое место теперь у огня, поближе к хлебам, ибо в них — жизнь.

Скиф: Мне нельзя к теплу. Засохнут повязки.

Апостол: Афинянин, друг мой, помоги моему брату Скифу!

Еллин: Как? Чем?

Апостол: Перевяжи раны.

Еллин: Ты эти слова в мои уши вкладываешь?

Апостол: В твои.

Еллин: Но, почему ты такие слова вкладываешь в мои уши?

Апостол: Чтобы ты помог моему брату Скифу.

Еллин: Я философ, и оказался в горах только потому, что мы, философы, когда нами овладевает великая, но спорная мысль...

Апостол: Я понимаю, дело это трудное, рискованное. Больной на пределе, ничего из нужного под рукой нет, но спасать-то надо!

Еллин: Ты и это мне говоришь?

Апостол: Тебе, конечно.

Еллин: Он меня с ума сведет. (Кричит во всё горло.) Скажите этому рыжему Апостолу, втолкуйте в его тупую голову, что философы и лекари живут на разных улицах!!!

Варвар: Чего пристал! Видишь, не его это дело!

Апостол: Лечение, конечно, стоит дорого. Сегодня я не в состоянии оплатить твои труды, но я помолюсь Господу, и Он отблагодарит тебя.

Еллин: Слушай, Служитель небес... чего ты от меня добиваешься?

Апостол: Чтобы ты облегчил страдания моему брату Скифу.

Еллин: Как сделаю то, чего не умею?

Апостол: Умеешь. Тебя сердце выдает.

Еллин: Чем?

Апостол: Ему ведано, что такое добро.

Еллин: И тем не менее, я не лекарь.

Апостол: Помни, ты наделен великим умом не для того, чтобы забавлять мир умозаключениями, а для того, чтобы помочь ближнему.

Еллин (собирая фолианты в мешок): Придется поискать иное место, чтобы продолжить размышления.

Апостол: Ни в каком ином месте ты истину не найдешь.

Еллин: Кто об этом может знать?

Апостол: Господь Бог. Ибо великие истины не есть плод ума человеческого. Они опускаются Господом свыше и потому так и называются — Божественные осенения.

Еллин (заинтригованно): Продолжай.

Апостол: Всевышний не станет тебя больше осенять, если ты не поможешь ближнему.

Еллин: Во-первых, он мне вовсе не близок. Во-вторых, сам больной не обращался ко мне за помощью, так что, прощайте...

Проследив за тем, как он собирает свои пожитки, Апостол отошел, поднялся на скалу. Разведя руки, поддержал купол неба в своих натруженных руках, затем тихо изрек: “Вам, Галатянам! Благодать Господа нашего Иисуса Христа да будет со всеми вами”. Далекие миры ответили, глубины земли качнулись.

Еллин (после некоторого раздумья, подошел к раненому Скифу): Кувшин теплого вина. Нож. Тряпки. Кусок железа заройте в горячие угли.

Скиф: Выжигания я не вынесу. Лучше сразу в пропасть.

Еллин: Выдержишь. Кто бредит женщинами и вином, выдержит и каленое железо.

Апостол (спустившись со скалы): Нож у Скифа, железо у Дака, тряпки у меня, вино у Варвара.

Скиф: Варвар не даст вина.

Апостол: Даст. Он мне должен.

Варвар: Я никому ничего не должен.

Апостол: Я дал тебе динарий. Вот свидетели.

Варвар: Верно. Дал. Я тебе налил кувшин вина. То, что ты тем вином полил камни, это уже твое дело.

Апостол: В Афинах, Риме, Тарсе и всюду, где продается вино, за один динарий три кувшина наливают.

Варвар: Вино в горах стоит дороже. Подъем груза.