Андри Байелер - Антология современной швейцарской драматургии Страница 8

ЭРИКА. Ченстохова.

ГЕРМАН. В Польше.

ЭРИКА. Да, на юге страны.

ГЕРМАН. И ты туда действительно хочешь попасть.

ЭРИКА. С вашей помощью.

ГЕРМАН. Буду рад. Всегда всем помогал. Не могу иначе. И потому часто остаюсь в дураках.

ЭРИКА. У меня и в мыслях этого не было.

ГЕРМАН. Когда-то я тоже был молодым. Но травкой никогда не баловался.

ГЕРМАН. От чего меня всерьез воротит, так это от наглой лжи. Людям свойственно ошибаться. Я тоже делал ошибки. И говорил о них в открытую. Меня можно просить о чем угодно. Но если я замечаю, что мне вешают лапшу на уши, то вот здесь, в черепной коробке, я слышу щелчок и становлюсь совсем другим человеком. Щелк — и ты уже никому и ничему не рад.

ЭРИКА. Я вам не лгала.

ГЕРМАН. Что же так тянет тебя в Польшу.

ЭРИКА. Я должна увидеть Черную Мадонну.

ГЕРМАН. Эге, никогда о такой не слышал. Что это за диковинка.

ЭРИКА. Богородица, мать нашего Спасителя.

ГЕРМАН. И она негритянка.

ЭРИКА. Думаю, да.

ГЕРМАН. Наш Спаситель был негром. Этого я не знал.

ЭРИКА. Он не был негром.

ГЕРМАН. Но его мать была негритянкой. Я ничего не имею против негров, но тут что-то не так.

ЭРИКА. В этом и выражается свобода искусства.

ГЕРМАН. А из чего сделана эта чернокожая мадонна.

ЭРИКА. Из дерева.

ГЕРМАН. Вырезана.

ЭРИКА. Написана маслом.

ГЕРМАН. Я тоже вырезаю. (Достает из кармана нож.) Для резьбы не пригоден. Это охотничий нож. Если олень только ранен, охотник прикончит его ударом в шею. Вот сюда. (Показывает Эрике место у нее на шее.) Вот тут вонзают бедняге нож в шею.

ЭРИКА. Не надо.

ГЕРМАН. Подай-ка мне тот сук. Ну, чего стоишь.

Эрика подает сук.

Так. Теперь смотри сюда. Ловкость рук и никакого мошенства. Сначала делаем надрез вот здесь, т-а-а-к, это глаза, затем чуть ниже нос, еще ниже подбородок и наконец волосы. Готово. Да не совсем. Дай-ка мне пучочек твоих волос.

ЭРИКА. Для чего это. Не понимаю.

ГЕРМАН. Сейчас увидишь.

ЭРИКА. Как-то все это.

ГЕРМАН. Уж ты как-нибудь обойдешься без крохотной пряди.

Эрика вырывает из своих волос маленькую прядку.

Оберну ею голову. Достоинство человеку придают его волосы. Ну и как, нравится. (Подает Эрике свою поделку.)

ЭРИКА. Красиво. Ей-богу.

ГЕРМАН. И на кого он похож.

ЭРИКА. Трудно сказать.

ГЕРМАН. Ты что, дура. Видно же.

ЭРИКА. Сразу не угадаешь.

ГЕРМАН. Ты же сечешь в искусстве, сама сказала.

ЭРИКА. Если б в самом деле секла.

ГЕРМАН. А ведь утверждала.

ЭРИКА. Ну если уж, то самую малость.

ГЕРМАН. Вглядись. Видишь верность в глазах. Приветливую улыбку.

ЭРИКА. Нет, не могу угадать.

ГЕРМАН. Когда я вырезал в первый раз, то думал о домашних животных. Сначала, конечно, о козле. Люблю этих тварей. С их рогами, бородками. Так вот, вырезаю я козла, было это, по-моему, где-то на Рейне, во время воскресной поездки к Лорелей. Господа в замке, на холме, а я жду их и вырезаю козла. Вырезал рога, бородку, закончил, и что же я вижу. На меня смотрит не козел, а мое отражение. С тех пор в свободную минуту берусь за ножик и вырезаю козлов. Те всякий раз глядят на меня с ухмылкой. Это я. Это Герман. Герман, ну-ка поздоровайся с Эрикой. (Изменив голос.) Добрый день, Эрика.

Эрика молчит.

(Изменив голос.) Эрика. Ау. Ты меня слышишь. Ау.

ЭРИКА. Я вас слышу.

ГЕРМАН (изменив голос). Я Герман. А ты дуреха, Эрика, специально севшая не в тот автобус. Но тебе повезло. Герман тебе поможет. Ведь это не какой-нибудь Герман, а самый лучший и самый любезный во всем мире.

ЭРИКА. Это меня радует.

ГЕРМАН. Ты что, ошалела. Зачем отвечаешь простой деревяшке.

ЭРИКА. Я думала.

ГЕРМАН. Девушка отвечает мертвому суку. Сдурела, что ли.

ЭРИКА. Я ведь тоже играла.

ГЕРМАН. Не рассказывай мне сказок. Ты поверила, что сук живой.

ЭРИКА. Да не поверила я.

ГЕРМАН. Не лги.

ЭРИКА. Я не лгу.

ГЕРМАН. Я тебя предупредил. Если будешь мне врать, я могу выйти из себя и стать очень даже нелюбезным, вообще другим. Голос мой изменится. Зазвучит грозно, хотя и очень тихо. (Говорит таким голосом.) Почему ты мне лжешь, Эрика.

ЭРИКА. Я не лгу, честное слово.

ГЕРМАН. Что я тебе сделал.

ЭРИКА. Успокойтесь, прошу вас.

ГЕРМАН (смеется). Господи, ну и дура же ты. Это была всего лишь игра. Я же знаю, что ты не лжешь. И сказал об этом. А ты со страху чуть в штаны не наложила.

ЭРИКА. Ну и юмор у вас.

ГЕРМАН. Если бы у нас был еще и шнурок. Дай мне твой. Будь любезна.

ЭРИКА. Опять шутите.

ГЕРМАН. У тебя ведь два. А у меня ни одного. Сама видишь. Застежки на липучках.

ЭРИКА. И как же мне ходить без шнурков.

ГЕРМАН. Не жадничай. Тот, у кого два, пусть даст один тому, у кого ни одного. Очень прошу. Я тебе его верну.

ЭРИКА. Не обманете.

ГЕРМАН. Обидеть хочешь, детка.

ЭРИКА (вытягивает шнурок из правого ботинка). Вот. Пожалуйста.

ГЕРМАН. Спасибо. Теперь обвяжем им Герману грудь. Вот так. Держи. (Хочет вручить Эрике деревянного Германа.)

ЭРИКА. И что прикажете с ним делать.

ГЕРМАН. Можешь повесить себе на шею. Как талисман.

ЭРИКА. Нет уж, увольте.

ГЕРМАН. Это подарок. Ты должна его принять.

ЭРИКА. Никак не могу. Поймите.

ГЕРМАН. Герман принесет тебе счастье, а без него человеку худо, это я тебе говорю.

ЭРИКА. Мне нельзя носить талисман.

ГЕРМАН. Кто это тебе сказал.

ЭРИКА. В Библии сказано.

ГЕРМАН. И в каком же это месте.

ЭРИКА. Там, где говорится о золотом тельце.

ГЕРМАН. Значит, взять моего Германа ты не хочешь. А в Польшу к этой маме-негритянке едешь.

ЭРИКА. Это не одно и то же.

ГЕРМАН. В любом случае ты неблагодарна. Что ж, тогда Герман останется со мной. (Вешает деревянного Германа себе на шею.) Ты еще пожалеешь, что пренебрегла амулетом. Это я тебе обещаю.

ЭРИКА. А мой шнурок.

ГЕРМАН. Надо было раньше думать.

ЭРИКА. Я потеряю ботинок.

ГЕРМАН. Видишь. Уже не везет.

ЭРИКА. Пожалуйста, скажите честно, как вы хотите мне помочь.

ГЕРМАН. Именно сейчас я и хотел тебе помочь. Хотел подарить тебе талисман. Но ты ведь не чета нам, простым смертным. Тебе ведь мой Герман не нужен.

ЭРИКА. Вы хотели помочь мне добраться до Ченстоховы.

ГЕРМАН. С моим Германом ты бы была уже на пути туда.

ГЕРМАН. На твоем месте я бы тоже обзавелся ножиком. Станет скучно, можешь по крайней мере что-нибудь вырезать. И не потребуются наркотики. Пристрастие к ним возникает от скуки.

ЭРИКА. Я не скучаю. Я верую.

ГЕРМАН. И во что же ты веруешь.

ЭРИКА. В то, что Господь послал сына своего на землю и что сын этот, Иисус Христос, умер ради искупления наших грехов.

Герман опускается на колени, складывает ладони, как это делают молящиеся, и бормочет что-то невнятное.

Что вы делаете. Не делайте этого. Встаньте. Я вас умоляю.

ГЕРМАН. Это была пародия. Так это будет выглядеть, когда ты опустишься на колени перед мамой-негритянкой. В моем воображении. Что ты хлопаешь глазами, как дура.

ГЕРМАН. Ты святая.

ЭРИКА. Нет.

ГЕРМАН. Тогда не хлопай глазами, как дура.

Эрика хочет уйти.

ГЕРМАН. Ты куда.

ЭРИКА. Обратно в автобус.

ГЕРМАН. Оставайся здесь.

ЭРИКА. Мне холодно.

ГЕРМАН. Оставайся здесь, говорю я. (Хватает ее за плечи.)

ЭРИКА. Отпустите. Мне больно. (Вырывается.)

ГЕРМАН. Терпение, пташка, сиди-ка в клетке и не трепыхайся. (Снова хватает ее за плечи, видя, однако, что Эрика не подчиняется и вновь пытается освободиться, бьет ее.) Жаль, что пришлось ударить. Я не хотел.