Андри Байелер - Антология современной швейцарской драматургии Страница 9

ГЕРМАН. Терпение, пташка, сиди-ка в клетке и не трепыхайся. (Снова хватает ее за плечи, видя, однако, что Эрика не подчиняется и вновь пытается освободиться, бьет ее.) Жаль, что пришлось ударить. Я не хотел.

ЭРИКА. Прямо в лицо.

ГЕРМАН. Всего лишь пощечина. Нестрашно.

ЭРИКА. Вы же могли поговорить со мной.

ГЕРМАН. Вошло в привычку. А человек я незлой.

ЭРИКА. Вас я не боюсь. Сяду сейчас в автобус. Отойдите, пожалуйста, в сторону.

ГЕРМАН (снова бьет Эрику). Да, глядя на все это. Дитё-дитё-дитё-дитё. Что толку не бояться. Теперь ты все равно ревешь. Лучше покажи-ка мне свой билет.

ЭРИКА. Какой билет.

ГЕРМАН. Билет на мой автобус.

ЭРИКА. У меня его нет.

ГЕРМАН. То есть как это. У тебя нет билета.

ЭРИКА. Есть. Только до Ченстоховы.

ГЕРМАН. Постой. Я должен в этом разобраться. У тебя нет билета, и все же ты садишься в мой автобус. Как это называется.

ЭРИКА. Как.

ГЕРМАН. Я тебя спрашиваю. Как это называется, ездить в автобусах без билета.

ЭРИКА. Ездить зайцем.

ГЕРМАН. Ездить зайцем. И это твоя религия. Оставлять других людей в дураках. И это по-божески.

ЭРИКА. У меня и в мыслях этого не было.

ГЕРМАН. Верить в Спасителя, умершего во искупление наших грехов, и в то же время обманывать своих ближних. Как согласуется одно с другим. Это и есть религия твоей чернокожей мамочки.

ЭРИКА. Вы ведь хотели мне помочь.

ГЕРМАН. Пытаюсь, но с тобой как-то не получается. Вам, женщинам, помощь почему-то не по душе.

ЭРИКА. Особенно в виде ударов по лицу.

ГЕРМАН. О боже, какая же ты злопамятная. Не понимаешь шуток, да еще и злопамятная. Симпатии это не вызывает.

ГЕРМАН. Это мой единственный автобус. Пятьдесят четыре места. Служащих у меня нет. Я не капиталист. Почему бы тебе не охмурить какую-нибудь большую компанию. Почему бы не охмурить моих конкурентов. Например, Гафнера. У того двадцать пять автобусов. Подумать только, двадцать пять. Он платит водителям нищенскую зарплату, Эрика, нищенскую в лучшем случае. Этот человек заставляет их крутить баранку без передыха по пятнадцать часов, чтобы сбивать цены. Я не знаю, как долго еще продержусь. За рулем я шесть дней в неделю. Ничего не могу себе позволить, Эрика, ничего. Но я на это не сетую. Я сетую на то, что вдруг возникает девушка, молодая, симпатичная, образованная, утверждает, что верит в Бога, и переворачивает все вверх дном. Хочет меня охмурить. И тогда я бью тебя по твоему образованному личику, поступаю несправедливо, не могу это не признать, и как это тогда называется. Герман плохой. Все это знают. Все только об этом и говорят. Он бьет женщин. Положим, кто-то спросит, а почему, а зачем. Мне бы тебя, видит Бог, лучше не бить. На мне самом же потом скажется. Как пить дать. В этом мире нет справедливости.

ЭРИКА. Перестаньте петь лазаря. Мужчине в вашем возрасте сетовать на убогость этого мира. Стыдитесь. Порой случается такое, о чем человек и не помышлял. Взгляните на меня. Мне бы надо уже подъезжать к Ченстохове, а я торчу в каком-то лесу. И что же. Разве я жалуюсь. Виню кого-нибудь за это. Не ищите ошибок в поступках других. Хотите что-нибудь изменить — изменяйте.

ГЕРМАН. Где ты этому научилась.

ЭРИКА. Чему я где-то научилась.

ГЕРМАН. Так выступать. Складно, убедительно. Ты права, я ною слишком часто. Но что делать. Не лезть же на рожон.

Эрика вынимает кошелек.

ГЕРМАН. Денег твоих мне не надо.

ЭРИКА. Не хочу оставаться в долгу. Расплачусь сполна и в ближайшем селении выйду.

ГЕРМАН. В мой автобус ты больше не сядешь.

ЭРИКА. А почему.

ГЕРМАН. Почему. Почему. Никаких почему. Я ведь уже сказал.

ЭРИКА. Вы же хотели мне помочь.

ГЕРМАН. Все меняется. Смотри. Одни купили билеты, заплатили, поступили честно, а другие обманывают, охмуряют, лгут. Как им угодно. Таким я помогать не стану. Несправедливость может царить во всем мире. Но не в моем автобусе.

ЭРИКА. И что же мне теперь делать.

ГЕРМАН. Лес этот не так уж плох. Выбери себе елку. Вон та выглядит точь-в-точь как у нас дома. Я бы под нее встал и замер, если б услышал чьи-то шаги.

ЭРИКА. Вы не бросите меня в этих дебрях.

ГЕРМАН. Это не дебри. Диких зверей тут нет.

ЭРИКА. Но ведь сейчас глубокая ночь.

ГЕРМАН. И что из того. Ты хорошо поспала. Не так уж трудно дождаться рассвета. Темнее не будет. Я принесу твой багаж. Жди тут. (Хочет уйти.)

ЭРИКА (складывает руки перед молитвой). Отче наш, сущий на небесах Да святится имя Твое Да приидет Царствие Твое Да будет воля Твоя…

ГЕРМАН. Перестань. Я этого не люблю. Это так гадко. Молчи. Тихо, говорю я. (Пытается разомкнуть руки Эрики.) Разомкни руки. Слышишь. Сейчас я тебе. Хорошо же. Считаю до трех. Потом ломаю пальцы. Раз.

ЭРИКА. …и на земле, как на небе.

ГЕРМАН. Два.

ЭРИКА. И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим.

ГЕРМАН. Три. (Ломает Эрике пальцы.)

Эрика кричит.

Ты дрянь. Поднимать здесь крик. Теперь из автобуса выйдут господа, и стоит выйти одному, как выйдут все. И мне уже не вернуть их в автобус. И тогда мы приедем с опозданием. Из-за тебя. Дрянь.

ЭРИКА (жалобно стонет). Моя рука. Вы сломали мне руку.

ГЕРМАН. Перестань скулить. Жаловаться в твоем-то возрасте. Стыдись. Я тебя предупреждал. Это все слышали. Теперь они выходят. Дрянь. Вот и они.

Толстуха и Жасмин выходят из автобуса.

ГЕРМАН. Не выходить. Здесь остановки нет. Сейчас поедем дальше.

ЖАСМИН. Это ты только что кричал, Герман.

ГЕРМАН. С какой стати мне кричать, скажите на милость.

ЖАСМИН. Был отчетливо слышен громкий крик.

ГЕРМАН. Допустим.

ЖАСМИН. Кто это, Герман.

ГЕРМАН. Это. Да никто. Дрянь. Безбилетная пассажирка. Ее, в сущности, нет. Не беспокойтесь, я все улажу.

ЭРИКА. Он сломал мне руку.

ГЕРМАН. Не подходите к ней. Она опасна.

ЖАСМИН. Опасна.

ГЕРМАН. Наркоманка. Хочет достать в Польше колеса.

ТОЛСТУХА. Разве мы едем в Польшу. Мы же вообще не в Польшу едем.

ЖАСМИН. Герман, объяснись.

ГЕРМАН. Тут нечего объяснять. Пташка впорхнула не в тот автобус.

ЖАСМИН. А как она сломала руку.

ГЕРМАН. Пойми, Жасмин, таковы законы дороги. Они могут казаться жестокими, но если не действовать решительно, на дорогах воцарятся дикие нравы.

ТОЛСТУХА. Разве посадку в автобус никто не контролирует.

ГЕРМАН. Жасмин, если эта пышка через три секунды не сядет обратно в автобус, я сделаю из нее лепешку. ЖАСМИН. Ты проверял билеты. Отвечай.

ГЕРМАН. Конечно, проверял. За всеми не уследишь. Она шмыгнула в автобус, когда на дверцы никто не смотрел.

ТОЛСТУХА. Всю дорогу в нашем автобусе сидит наркоманка, а наш водитель этого не замечает.

ГЕРМАН. Теперь до нее дошло.

ТОЛСТУХА. Всему есть предел, Герман, дальше ехать некуда.

ГЕРМАН. Злоупотребила моим доверием и облапошила меня. С каждым может случиться.

ТОЛСТУХА. Он всегда найдет отговорку.

ЖАСМИН. Она права, Герман. За все отвечаешь ты.

ГЕРМАН. Что ж, валите все шишки на меня.

ГЕРМАН. Знаю один трюк. Поможет музыка. Две-три вещицы. Хорошо успокаивает скрипка. Помиримся. Иди, включи музыку. Сделай одолжение.

ЖАСМИН. Я думала, ты не любишь музыку.

ГЕРМАН. Смотря в какой момент.

Толстуха уходит, в то время как Жасмин осматривает руку Эрики.

ЖАСМИН. Плохи дела.

ГЕРМАН. Курьи косточки, сломать ничего не стоило. Как это называется. Остеопороз. Это от травки.

ЭРИКА. Я молилась моему Господу, как Он учил нас в Евангелии.

ГЕРМАН. Не по-настоящему. Каждый может сделать вид, что молится.

ЭРИКА. Я молилась по-настоящему.

ГЕРМАН. Не верю.

ЖАСМИН. Я ее знаю. Однажды она была у меня в квартире. Мне тогда нездоровилось. У таких людей на это нюх. Она стояла в дверях, улыбалась. Ей все было ясно, без вопросов. Мне ничего не принесла. А уже минуту спустя сидела на кухне и пила кофе, который я сварила для себя.