Фридрих Горенштейн - На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного Страница 98

1-й Михалка. Ах ты, поп-бездельник, не расстрига ли?

Варламище. Я-то? Я – черный поп Варламище!

1-й Михалка. Поди прочь, холоп-дурносоп[42]! Они тут все, холопы, пьяные! Крикнуть караульщиков-оберегальщиков али самого объезжего голову!

Варламище. Верно, я из холопов крепостных, а рукоположил меня в священники сам митрополит. Братья, на соборах митрополиты и иные отцы церкви многажды говорили про порчу нравов, про опасные перемены, про интерес у иных сынков дворянских и прочей молодежи к иностранным модам. В красоте телесной многие бояре и дворяне при государевом дворе соперничают с женщинами, в благовониях, умываниях, натирании лица белилами и румянами, в украшении своих одежд до исподних рубах драгоценностями. Наиболее же обличают тех, кто бреет усы и бороду. Еще Стоглав осудил их как вероотступников. Следуя за погаными, почали брить усы, бороду коротко постригать.

1-й из народа. Белилами мажут лица! (Смех.)

2-й из народа. А сапоги узкие, с шибко высокими каблуками. В таких сапогах и ходить-то тяжко! (Смех.)

1-й Михалка (замахивается саблей). Подите прочь, лаптежники да поп-невежда!

Пьяный крестьянин. Государь крестьянский – Хлеб Иванович, иного государя не ведаем! (Смеется, вытаскивает бутылку из котомки, пьет.)

2-й Михалка. Они тут все бунтари да пьяницы. Площадный подьячий, сбегай-ко за Подушкой Степанычем, объезжим головой Кремлевского объезду!

Подьячий. Истинно так, исполню! (Убегает.)

2-й Михалка. Посадят в заруб, в место застеночное, то покаетесь! (Входит объезжий голова с караульщиками-оберегальщиками.)

Объезжий голова. Кто тут дурачество творит?

2-й Михалка. Он, пьяница, буянил (указывает на крестьянина), грозил убийством и пожаром.

Объезжий голова. В колодки смерда! (На крестьянина надевают колодки.)

Площадный подьячий. Уж посидишь в колодках. С иными колодниками на пропитание попросишь!

1-й из народа. Мы – царевы холопы, а пришли сюда по случаю окончания войны просить милостивого государя из-за разорения нашего от сильных людей.

2-й из народа. Разорены мы, бедные, последние, оскудали от голода, нагие, босы и пеши.

Площадный подьячий. От пьянства своего разорены. Ведай, человече, на ком худое платье – то пьяница, или наг ходит – то пьяница. Кричит кто или вопит – то пьяница, кто убился, или сам ноги-руки переломал, или голову сломил – то пьяница, кто душегубство сотворил – то пьяница. Кто в грязи увалялся или убился до смерти, кто сам зарезался – то пьяница. Неугоден Богу и человекам пьяница, только единому дьяволу.

Варламище. А поганские обычаи угодны ли Богу? Брадобрения распространены среди знатных молодых людей!

2-й Михалка. Сей поп тоже, видать, раскольник!

Варламище. Я-то? Я митрополитом рукоположен! Брадобрейство осуждено святым отцом как вероотступничество. Святой отец в Успенском соборе на проповеди осудил греховное восприятие иноземных обычаев. Священные правила возбраняют и не повелевают православным поганские обычаи вводить!

1-й Михалка. Он, поп, народ бунтовал, на нас, дворян, дурно говорил!

Объезжий голова. Ты кто, поп, откуда?

Варламище. Я – черный поп Варламище, пришел из Углича для сбора храмовых денег.

Подьячий. То-то и государь на соборе говорил. Среди духовных вопиющие неисправления. Попы да монахи бродяжничают по городам и селам для сбора храмовых денег, а пропивают пожертвования мирян в кабаках!

1-й Михалка (объезжему голове). Его взять надобно в съезжую избу за лихое дело.

Объезжий голова. Оберегальщики, взять попа в съезжую!

Варламище. Глядите, народ православный, священника православного за брадобрейца взять хотят! (Вытаскивает из котомки икону.) Сия икона страшного пришествия Христова, все праведники одесную Христа стоят с брадами, а ошуюю – латыны, басурманы и еретики обратно с одними только усами, как у котов и псов. Один козел лишил себя жизни, когда ему в поругание обрезали бороду. Вот, неразумно животное умеет свои волосы беречь лучше безумных брадобрейцев! (Народ окружает попа.)

1-й из народа. Не троньте святого старца!

2-й из народа. Мы против знатных, не против царя!

Подьячий. Тихо! Не видите – бирюч на Лобном месте кричит!

Бирюч (на Лобном месте). Народ православный! Укротив супостата и очистив совесть смирением и покаянием перед собором святителей, царь и великий князь Всея Руси собрал в Москве выборных чинов всех сословий и, сопровождаемый духовенством, двором, воеводами и воинниками, выйдет к нам говорить про милости свои по случаю победы и мира с Польшей.

Слободской. Слава Всевышнему, царь гнев отложил! (Крестится.)

Мальчик. Тятя, про что бирюч кричал?

Отец. Государь наш Иван Васильевич идет к нам сюда, на Лобное место, про мир говорить! (Крестится. Все крестятся.)

Объезжий голова. По случаю милостей государевых и я милость окажу, а то б не спустил! Караульщики, оберегальщики, попа не трожьте, и того холопа. Снимите с него колодки. А, однако, глядите, чтоб нестроения не было.

Подьячий. Про то глядим, чтоб не шалили светские и духовные.

1-й Михалка. Эх, вы, смердовичи! Пойдем, брат, от овечьего духа прочь!

Варламище. Иноземцы – псы ядовитые, и такие щеголи с ними заодно, да прочие еретики и жидовствующие. Они латинству путь на Русь прокладывают.

2-й из толпы. Однако бирюч кричал про мир в Польше. Отчего ж государь мир сделал с королем польским?

3-й из толпы. Хай старица Филя скажет!

Филя. Мир государь заключил заклинанием Божьим, Исусом Христом, пришедшим в мир спасти грешников. Легату же папы римского сказал король: «Попроси за меня царя и великого князя московского, чтоб он простил меня за мое зло, ведь много лет воевал я земли его и христиан губил».

3-й из толпы. А государь что?

Филя. А государь ответил: «Пусть бы он про прощение свое мне в грамоте написал, двумя бы печатями запечатал: печатью своей королевскою да другой печатью папскою, тогда я поверю!»

Варламище. Православные, нельзя такому покаянию королевскому, особо же папскому, верить. О том надобно нам государя нашего молить.

Филя. Как же покаянию не верить? Бог милостив и тех, кто кается, от грехов очищает. Ведь и государь наш за умножение грехов всего православного христианства супротивен обрелся и наполнился гнева и ярости, начал подвластных своих сущих рабов зло и немилостиво гонити и кровь их проливати. Бог же милостив, государево раскаяние не отверг. Ныне же приди, государь наш, перед народом каяться, а мы, покаясь, за свои грехи примиримся.

Варламище. То раскаяние – чистое, христианское, раскаяние же папское смердит. Как прежний папа смрадно подох, так и нынешний подохнет. Поганый тот папа Русской земли не любил из-за ее веры православной и слышать о ней не мог. И рассыпалась вся его плоть, и сели на грудь его две болячки с обеих сторон, и от них разошлись другие болячки по всему телу, с ног до головы, и смрад великий исходил от него, и черви многие зарождались в его теле, и спина его вдвое согнулась.

3-й из толпы. Такое истинно означает, что Бог его раскаяния не принял и ждет его, грешника, нераскаянная кончина.

Варламище. Многие врачи приходили, но не могли его исцелить. С вытаращенными глазами беспрестанно он кричал громким голосом и нелепицы говорил, и выл, будто по-волчьи пес, и исходящие из тела его нечистоты руками своими хватал и в рот свой впихивал, поедал.

Женщина. Тьфу, проклятый! (Плюет.)

Варламище. Такие-то Русь святую поработить захотели, а польский король – папский слуга дьявола. Однак за нас под Псковом чудотворцы святые стояли вместе с воинством православным.

5-й из толпы. Чул я чудо под Псковом: ядро, посланное по псковским церквам, обернулось ядрышком свинцовым, и Степану-королю в груди черные!

Мальчик. Так-то ему, латыну! (Смех.)

5-й. Чудо видевший пленник поведал то самому благоверному князю Ивану Петровичу Шуйскому, воеводе. Тот же изрек: «Сила Российской земли – Псков, в нем самом державствуются воеводы князя Ивана Петровича Шуйского, а царство се благоверного и христолюбивого государя нашего, великого князя Ивана Васильевича, и благоверных его царевичей. Вам же, латынам, в том городе и царстве не бывать, а кресту вашему неправедному не красоваться».

Варламище. То же и злой папа на смертном одре своем хотел перекреститься, ибо жестоко страдал. Однак лишь бешеная пена выступила у него на губах от того креста неправедного. Некто из бывших у его одра, взяв полотенце, хотел отереть ему рот, так тот словно пес ухватил зубами своими полотенце и воткнул себе в горло. И тотчас распухло тело его и весь он лопнул, потому что был телесами толст, поганый. Так он и окончил, окаянный, свою жизнь.