Андрей Корольков - Несколько страниц

Несколько страниц

Андрей Корольков

***

© Андрей Корольков, 2016

© Сергей Немов, фотографии, 2016

© Дарья Обросова, иллюстрации, 2016

ISBN 978-5-4474-9563-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Не дёргайся. Всё будет хорошо.Кто начинал, тот и поставит точку.Когда тебя стирают в порошок,как все нормальные, переживаешь шок,но ты теряешь только оболочку,так хряпни за неё на посошок;

и слава Богу, ежели пуста,а не пуста, опять же – слава Богу.Пусть отправляется. Не говорю, в дорогу:гроша не дам за эту недотрогу —сплошные уязвимые места;и первый встречный без ножа зарежет,и ссадины, фингалы, как с куста,и непонятно, кто кого содержит.

Деревянный рай

«Старая, пожившая деревня…»

Старая, пожившая деревня.Вечера дымящийся покров.Маются огромные деревьявозле заколоченных дворов.

Избы покосились, поредели,взгляд окон по-старчески потух;на молодок шпорится без делатощий инкубаторский петух.

Над рекой с названьем некичливымсеребро ракитовой каймы.Изредка на чибисово «чьи вы?»я кричу:– Капустинские мы!

«В тени высокого обрыва…»

В тени высокого обрыва,как дирижабли невесомы,проходят медленные рыбысамоуверенно и сонно.

Тепло желтеющая глина,ветвей недвижимые своды,многозначительно и длиннотекут медлительные воды.

Река тепла и бесконечна:тенистые деревья томноглядятся в реку, будто вечноне узнают или не помнят.

«А в углу этом тёмном могли бы стоять образа…»

А в углу этом тёмном могли бы стоять образас негасимой лампадой: она не соперница свету,просто память о нём или, если подумать, слеза.Но икон и лампады в углу, разумеется, нету.

В этом тёмном углу даже нет и, пардон, паука,ни ажурной его и тончайшей такой паутины…Паука с паутиною нет, надо думать, пока,потому что их там не хватаетдля полной картины.

«Молча курим. Угасает день…»

Молча курим. Угасает день.Вьются дыма сизые колечки.Выползает вечер на крылечкиуютных деревень.

Цепенеет деревянный рай,явно чуждый всяческого лиха.Господи! Как хорошо и тихо:ложись и помирай.

«Поскольку ночь, окно открыто в сад…»

Поскольку ночь, окно открыто в сад.Там дождь идёт. Нет, он уже – у цели.Там золотые яблоки висят.По крайней мере днём ещё висели.

Поскольку ночь, не видно ни шиша…А то, что там, быть может, угляделаодна отдельно взятая душа,в конечном счёте не меняет дела.

«Если дождь, я на эту дорогу смотрю из окна…»

Если дождь, я на эту дорогу смотрю из окна,на дорогу, идущую берегом странной реки:глубина такова, что рукою достанешь до дна,и везде перейдёшь даже не намочивши портки.

Про портки я шучу. И когда-нибудь я дошучусь.И не до просторечий, а до настоящих забот,до потери сознанья и так называемых чувств.Но, конечно, не завтра. Возможно, и не через год.

А сейчас – репетиция. Отрепетируем путь:вот дорога, река (переправа, естественно, вброд,никаких тебе лодок), а в небе какая-нибудь —за рекою над лесом – звезда. Или наоборот,

над рекой. Но сейчас это просто вода,и неважно, звезда путеводная там или тут.Вот когда по дороге отправишься (ясно – куда),то – не то что свернуть —и споткнуться тебе не дадут.

«Две недели я валяю ваньку…»

Две недели я валяю ваньку,забываю адреса и лица,истопляю старенькую баньку,но уже не пьётся и не спится.

Под горой, в каком-то буеракея нашёл избитую подкову.На горе насвистывают ракиеженощно. Проку – никакого.

От собак и огородных пугалчто ни день, я вздрагиваю реже.Две недели обживаю угол,больше – пятый, нежели медвежий.

«На высоком речном берегу прозябает село…»

На высоком речном берегу прозябает село:если, скажем, от нечего делатьна улицу выйдешь,то не станет тебе, как тому чудаку, весело,потому что гуляющих девок ты там не увидишь;а увидишь тропинку, ведущую прямо к реке,и пройдёшь по тропинке,и встанешь на тёплые камни,и почти что не целясь убьёшь комара на руке,постоишь и зачем-то потрогаешь воду руками.И по тёмной воде побегут золотые круги,на высоких ногах по воде побегут водомеры…Хорошо тебе тут – вот какие твои пироги.И такие дела. Если только не символы веры.Потому что тебя навсегда отпустили домой,о туда, где, опричь обветшалого дома и сада,комариного лета и белого снега зимой,больше нет ничего. А уже ничего и не надо.

«И ленива и не широка…»

И ленива и не широка(и почти что никак не зовут),замерзает простая река:очень холодно тут.

Тут, полого упав от окна,стынет солнечный луч на полу,и все вещи нанизаны наледяную иглу.

Вот пока на сто вёрст – ни души,море времени, сколько ни трать,и пока не забыл, запишив ледяную тетрадь,

что идёт, почему и куда,что бежит себе дни напролёт.А в реке – ледяная вода,по закраинам – лёд…

«Вне зависимости от пола или в каких летах…»

Вне зависимости от пола или в каких летах,записной ли псих, мухи ли не обидит, —человек, смотрящий на воду, выглядит так,будто думает, что его не видят.

Если думает. Что, вообще говоря, позор.Но и третий глаз, как и первые два, замылен,и река уносит… как что? Да как тот же сор,даже мелкую мысль,заблудившуюся среди извилин.

Так учебник историилистает привычная пятерня:с упоением тем же, навязчивым или вящим,водный поток завораживает нас всеми тремясоставляющими времени —прошлым, будущим и настоящим.

Оттого и лицо в ладони упрятавший господинтам, где ивы к воде опрометчиво льнут и никнут,у холодной реки засидевшийся до седин,так беспомощно озирается, когда окликнут.

«Как нормальные мужики —…»

Как нормальные мужики —политикой или бабами,я, с чего ни начну, сколь угодно издалека,заканчиваю дождём, просёлком с его ухабами,а на заднем плане – река,о которой хотя и знаешь, куда течёт,но течёт ли вообще, ни за что не уловишь глазом.Тишина. И глухое «увы» – не в счёт,потому что накрывшиеся медным тазомпланы на будущее посылают своё «увы»из небытия. И с некоторого моментастранный запахприхваченной заморозками травысмешивается с дождём, тишиной и ещё с чем-то,что лежит на сердце, да и на той же душе,как на ветках и проводах изморозь или наледь,от чего охотно избавился бы уже,но чего не забыть и, тем более, не исправить.

«Если солнце стоит высоко, то тени…»

Если солнце стоит высоко, то тени,коротая время до заката дня,прячутся в листве деревьев (и других растений),а подует ветер – начинается беготня,перепрятки, шум, мельтешение, но под вечертени вытягиваются, передразнивая дома,и сливаются, как слова иноземной речи,в нечто целое. Как томазапылённых книг на забитых донельзя полках,что не то что читать, но уже различать невмочь,ибо, будучи из, вообще-то, не самых стойких,устаю. А ещё: потому что ночь.

«Последняя капля, сорвавшаяся с края крыши…»

Последняя капля, сорвавшаяся с края крыши,падает на землю с хрестоматийным «кап»,после чего становится намного тише,чем было до этого. Как будто кляпзаделали и без того молчавшему человеку.У такого молчания даже не спросишь: ну?Чтобы отдых дать натруженным за день векам,закрываешь глаза и погружаешься в тишину,как в астральные дебри какой-нибудь лженауки,как скупой – в подземелья – рыцарь,а лучше – крот;и уже не понять: тишину нарушают звукиили – наоборот…

Круги на воде

«Он и в Африке – слон…»

Он и в Африке – слон,и, наверное, был на примете,(разумеется, бивни), короче: уснёшь на посту —непременно убьют, и душа, белоснежная в свете,не спеша отлетит и, клубясь, наберёт высоту;

и среди облаков, и – легка, устремится на север,собирая незрелые звёзды во влажную горсть:только там и тогда пожинаешь и то, что не сеял,где луна тяжела и желта, как слоновая кость.

И поэтому утром осенним, сырым и туманнымнад равниною русской пойдут затяжные дожди…Пошуруй хорошенькопо книгам, углам и карманам,кое-что обретя, до сельпо до родного дойди.

Перестала давать (тьфу ты, Господи – в долг!)продавщица младаяв том сельпо, куда тыпоспешаешь (опять же – селом),волоча сапоги и по Фрейду лениво гадая,отчего тебе ночью, к примеру, привиделся слон?

А чего тут гадать? Уж и то хорошо, что не черти,ведь известно, что ты никогда не гнушался вина.Вот и выпей стакан. Закури. И подумай о смерти.А не хочешь, не пей: просто так посиди у окна.

Покров