Андрей Корольков - Несколько страниц Страница 2

Покров

Сегодня светлый праздник Покрова.Я торопливо собираю вещи:резной хомут и золотые клещи,берет на плешь и руки – в рукава.

И вот – благоухающий подъезд,а там сосед, хронически поддатый,и на сакраментальное «куда ты?»:– Куда? Туда! В пределы неких мест!

Где те же травы, те же дерева,не благо иго и весомо бремя,где точно так же истекает времяи где сегодня праздник Покрова;

где я, отнюдь не будучи здоров,вполне причастный времени и праху,почти сниму последнюю рубаху:уже сегодня упадёт покров!

Ещё на мне никто не ставил крест(хотя идея в воздухе витала),но час назад меня уже не стало,уже я там, в пределах неких мест,

где точно так же воют провода,и точно тот святый и крепкий Боже…Ребята – всё, решительно всё то же.Но снег ещё не тронут. Ни следа.

«Потеплело, и щепочка лезет на щепку…»

Потеплело, и щепочка лезет на щепку.Вот из лужи прохожего обдало…Я пойду в магазин и куплю себе кепку,и она мне пойдёт, как корове седло.

Променяю все ваши на эту заботу,на рассвете покину родительский кров:как последний дурак, поплетусь на работу,где баклуши я бью и седлаю коров.

А ведь, кажется, помню: какая-то лошадь(боевая, наверно… Конечно, она!)выносила меня на широкую площадь,и – здорово, ребята!.. А там – тишина.

И с тех пор по дороге иду пригорюнясь,вечерами домой, на работу – с утра,всё по той, по которой прошла моя юность,не скажу, что давно, но давно бы пора;

я киваю в ответ придорожному злаку,я не знал и не знаю, не быть или быть,я ещё не решил, покупать ли собаку:не уверен, что я её буду любить.

«Почему-то на ранней заре выгоняют коров…»

Почему-то на ранней заре выгоняют коров…Вот выходим и мы с председателемв чистое поле:– Как дела, литератор?– Спасибо. Конечно, здоров.Я вчера отпустил свою душу на волю.

Как меня отпустили на волю марксизма тома,отпустила красавица из параллельного класса,как Его, наконец, отпустила кромешная тьма,отступившая после девятого часа;

как метавшие жребий, пардон, воротили носы,недовольны весьма (как одеждой)лохмотьями теми,или, скажем, как мы без конца переводим часы,и нам голую задницу кажет прошедшее время.

Дорогой председатель! Давай изопьём молока!Совершенный обломоксовхозно-колхозного строя,изопьём по одной за того племенного быкаи за красное солнце над тою зелёной горою!

Дорогой председатель, моя отлетела душа,наливаются кровью неясные даты и числа,но, представь, и сейчас за душою моей ни гроша:только лёгкая теньнаконец обретённого смысла.

«О, дорога от дома к метро по утрам…»

О, дорога от дома к метро по утрам,и, естественно, наоборот – вечерами,что едва ли подобна небесным дарам,(как иконе – лицо в позолоченной раме):на корявом асфальте скопление вод,фонари – не того, и довольно опасно,до беды и до слёз довела бы, да вота потом-то куда? Совершенно не ясно.Потому что никто не глядит из окна,ни со стен крепостных, ни с каких колоколен,и, всего вероятней, не будет кина:как ни странно, механик действительно болен;а давно бы пора обратиться к врачу,потому что не только дороги раскисли,но привычная ноша невнятна плечу,а всего интересней – дурацкие мысли.а дорога пуста, будто песня без слов,когда просто мычишь за гармонью унылой, —ничего от себя, лишь основы основ:что-то вроде «спаси, сохрани и помилуй»…

«Горбатый мостик. Обводной канал…»

Горбатый мостик. Обводной канал…С чего-то злоба дня заговорила:подкинула сравненье, что перилагорбатого моста черны, как нал.А я совсем не разбираюсь в нале,поскольку тёмен, как вода в канале,отчасти лыс и нищ не по летам:я даже в Турцию ни разу не летал,не говоря о Лондоне, Париже.Я много ездил. Но гораздо ближе.

Лишь в этих водах отражаюсь яв придачу к облакам, растрёпанным, как вата.Плывёт какой-то водоросли прядь:не помню, что такое кисея,но и смотреть на это страшновато.Но то – смотреть, а ежели – нырять?

Ныряют утки. Правда, не с моста.И для Москвы их тут довольно много.А справа, слева, поверху – дорога,и – бить начнут, не скажешь: красота!Но вот гранит ступеней – что скрижаль,над головой, почти что сразу, – небо.А главное, я тут ни разу не был,хотя сто раз, наверно, проезжал.

Питер

Сказать, что всё не так?Посетовать? Поныть,что вот опять сравнение – не в пользу?Что даже нимфы в Летнем встали в позу,чуть не порвав связующую нить:– Ты кто такой?

Литейный стал прямей…Я по нему иду седой, усталый,и из-под закустившихся бровейвысматриваю то, чего не стало,и по всему выходит, что – меня.А город что ж? Ему плюс-минус тридцать —плюс-минус ничего.Петрова пятерня,не то что б над, но – бывшею столицейпростёртая, простёрта в никуда:чуть выше – небо, понизу – вода,в которой отражаются фасады.

Ограда упомянутого садаблестит от сырости, сочащейся с небес,и под рукою подаётся дверцатуда, где я бы мог оставить сердце…И я оставил сердце. Но не здесь.

«Улица имени Первого Мая…»

Улица имени Первого Мая…Как ни тужилось время, а всё на местах,и, наверное, та же Анюта хромаясобирает пустые бутылки в кустах.

Всё на месте, и крыть, разумеется, нечем:будто та же галдит во дворе детвора,даже если густой опускается вечерв неподдельную темень и сумрак двора,

где и в жаркую пору жары не бывает,и – в любую погоду – домашний уют;мужики постепенно козла забиваюти поэтому к ночи едва ли забьют…

И всё так же, отставивши благоговейнозаскорузлый мизинец, лицо к облакамподнимают покорные слуги портвейна,осушая гранёный Анютин стакан.

Домино. Перезрелая вонь магазина.Завывают качели: не смазан крепёж.Время тянется, будто сырая резина,и к рукам прилипает, и не отскребёшь.

Так и было. Но портит картину Анюта,никому не дававшая пить из горла,ведь она, из чего ни была бы согнута, —человек и, лет десять назад, померла.

«Я живу на отнюдь не Садовом кольце…»

«Какой город стоит на мягком месте?»

Я живу на отнюдь не Садовом кольце,я французский язык изучаю;нехорошие тени лежат на лице:это я по Парижу скучаю.

Сохну так, что как жив до сих пор, не понять,и хорошего в этом не вижу:мне бы только на евры рубли обменять,и я тут же рвану до Парижу.

К их каштанам от этих дурных тополейи от лета, почившего в пухе.Зажирею. И стану настолько белей,что пиджак не сойдётся на брюхе.

И потянет француженок пообнимать…Я за то – провалиться на месте —зарекусь их парижскую Божию матьпоминать в неприличном контексте.

Ведь и русскому сердцу Париж как des ailes,как – воистину – ложка к обеду…Ах, зачем вы так нервны, мадемуазель!Может, я вообще не приеду.

Я – легко может статься – погиб на посту(entre nois: я стоял на защите).Где-ни-то-как-нибудь присобачьте плитуи чего-же-нибудь напишите:

мол, такой-то откинулся, ёж его медь,но, увы, у себя во славянах,так как рылом не вышел валюту иметь,а равно и простых, деревянных;

неизвестно, умел ли он сеять и жатьили мыкался флагом на мачте,но считал, что над Сеною лучше лежать:веселее, а главное – мягче.

«Я кругами хожу. Я лечусь наложением рук…»

Я кругами хожу. Я лечусь наложением рук.Если мелочь – к слезам,то к чему снятся ихние баксы?Опишите мне время, и если получится круг,не сочтите за труд,перешлите картинку по факсу:там семнадцать мои. Остальные – неведомо где…– Подержите арбуз! —И прохожий разводит руками.Разведённые руки, как будто круги на воде,над которыми синь, чуть подёрнутая облаками.И прохожий идёт, разведёнными руки держа,по московским кругам,по садовым и литерным кольцам…И спросить бы ещё, да ушёл он далёко deja.Потому что француз.У него и фамилия – Гольцман.О московские кольца! Линючи на вас тополя!А возьмись убирать,так за те же семнадцать не свёз бы…Опускается пух на зыбучие камни Кремляи летит над рекою, где плавают красные звёзды.Опишите мне время, пока я иду по кольцу,или, как иногда говорят, окажите услугу,ибо мне одному неизвестно, к какому концуприближается время, бредя по такому же кругу.

«На простом языке слесарей по ремонту а/эм…»