Владимир Маяковский - Хорошо! Страница 10

17

Хвалить              не заставят                                 ни долг,                                              ни стихвсего,          что делаем мы.Я   пол-отечества мог бы                                       снести,а пол —             отстроить, умыв.Я с теми,               кто вышел                                строить                                             и местьв сплошной                   лихорадке                                    буден.Отечество                 славлю,                               которое есть,но трижды —                      которое будет.Я   планов наших                          люблю громадьё,размаха              шаги саженьи.Я радуюсь                  маршу,                              которым идемв работу               и в сраженья.Я вижу —                где сор сегодня гниет,где только земля простая —на сажень вижу,                          из-под неекоммуны               дома                        прорастают.И меркнет                 доверье                               к природным дарамс унылым                пудом сенца́,и поворачиваются                              к тракторамкрестьян               заскорузлые сердца.И планы,               что раньше                                  на станциях лбовзадерживал                    нищенства тормоз,сегодня             встают                         из дня голубого,железом              и камнем формясь.И я,      как весну человечества,рожденную                  в трудах и в бою,пою      мое отечество,                              республику мою!

18

На девять                 сюда                          октябрей и маёв,под красными                       флагами                                      праздничных шествий,носил          с миллионами                                  сердце мое,уверен            и весел,                          горд                                  и торжествен.Сюда         под траур                         и плеск чернофлажий,пока        убитого                     кровь горяча,бежал,           от тревоги,                             на выстрелы вражьи,молчать              и мрачнеть,                                 кричать                                              и рычать.Я   здесь             бывал                        в барабанах стучащихи в мертвом                    холоде                                слез и льдин,а чаще еще —                       просто                                  один.Солдаты башен                          стражей стоят,подняв           свои                   островерхие шлемы,и, злобу              в башках куполов                                           тая,притворствуют                         церкви,                                     монашьи шельмы.Ночь —             и на головы намлуна.Она       идет               оттуда откуда-то…оттуда,            где                  Совнарком и ЦИК,Кремля            кусок                     от ночи откутав,переползает                    через зубцы.Вползает               на гладкий                                 валун,на секунду                  склоняет                                 голову,и вновь             голова-луньуносится               с камня                            голого.Место лобное —для голов                 ужасно неудобное.И лунным                пламенем                                озарена мнеплощадь              в сияньи,                             в яви,                                       в денной…Стена —              и женщина со знаменемсклонилась                   над теми,                                   кто лег под стеной.Облил           булыжники                             лунный никель,штыки           от луны                        и тверже                                      и злей,и,   как нагроможденные книги,—его     мавзолей.Но в эту              дверь                        никакая тоскане втянет                меня,                         черна и вязка́,—души́         не смущу                         мертвизной,—он бьется,                как бился                                в сердцах                                                и висках,живой          человечьей весной.Но могилы                  не пускают,—                                         и меняостанавливают имена.Читаю угрюмо:                         «товарищ Красин».И вижу —                Париж                           и из окон До́рио…И Красин               едет,                       сед и прекрасен,сквозь радость рабочих,                                       шумящую морево.Вот с этим                  виделся,                                чуть не за час.Смеялся.               Снимался около…И падает               Войков,                           кровью сочась,—и кровью               газета                          намокла.За ним            предо мной                               на мгновенье короткоетакой,          с каким                       портретами сжи́лись,—в шинели измятой,                               с острой бородкой,прошел             человек,                           железен и жилист.Юноше,             обдумывающему                                          житье,решающему —                         сделать бы жизнь с кого,скажу,          не задумываясь —                                         «Делай еес товарища                   Дзержинского».Кто костьми,                    кто пеплом                                      стенам под стопуулеглись…                  А то                          и пепла нет.От трудов,                 от каторг                                и от пуль,и никто            почти —                          от долгих лет.И чудится мне,                        что на красном погостетоварищей                  мучит                             тревоги отрава.По пеплам идет,                          сочится по кости,выходит              на свет                          по цветам                                           и по травам.И травы             с цветами                              шуршат в беспокойстве.— Скажите —                      вы здесь?                                       Скажите —                                                         не сдали?Идут ли вперед?                           Не стоят ли? —                                                     Скажите.Достроит                коммуну                              из света и сталиреспублики                   вашей                              сегодняшний житель? —Тише, товарищи, спите…Ваша         подросток-странас каждой               весной                           ослепительней,крепнет,             сильна и стройна.И снова             шорох                        в пепельной вазе,лепечут             венки                       языками лент:— А в ихних                     черных                                 Европах и Азияхбоязнь,            дремота и цепи? —                                           Нет!В мире            насилья и денег,тюрем           и петель витья —ваши         великие тениходят,          будя                  и ведя.— А вас              не тянет                            всевластная тина?Чиновность                   в мозгах                                 паутину                                              не сви́ла?Скажите —                  цела?                            Скажите —                                              едина?Готова ли                к бою                         партийная сила? —Спите,           товарищи, тише…Кто      ваш покой отберет?Встанем,              штыки ощетинивши,с первым               приказом:                               «Вперед!»

19