Коллектив авторов - Поляна №3 (9), август 2014 Страница 10

И я понял, что сражаюсь с призраком. Он неуловим. Он оживает с рассветом и умирает к вечеру. Он лишь тень абсурда именуемого жизнью…

Поняв это, я стал безразличен. На кровь и убийства, на горы трупов и сексуальные извращения, на россыпи обнаженных тел, на скалящиеся красивые морды я взираю с тем же интересом с каким разглядывают стены в сортире. Я примирился со злом. Я стал равнодушен к тому, что происходит вокруг, пусть даже весь мир катится в тартарары. Я выработал противоядие и оно сделало меня безжалостным…

«Мать, поившая ребенка синильной кислотой, будет осуждена!», «Сын зарезал отца!», «Банда подростков охотилась за стариками!» И пусть… Уже скучно, уже не забавляет… Сейчас любой репортер одним росчерком пера истребляет тысячи! Великий соблазн!.. В наше время владелец самой ничтожной бульварной газетенки страшнее любых чудовищ. Он знает, как подать убийство, чтобы оно принесло деньги. Чикатило в сравнении с ним наивный романтик! Вот настоящие чудовища! Давай, давай, – требуют они, – горячее! Еще! Надбавь! Ну же! Тираж взлетает до невиданных высот. Гонорары. Деньги! Деньги!.. Они получают процент с убийств и катастроф. Их хлеб – это чья-то кровь, вбитая свинцовыми штампами в газетные страницы. Но довольно!.. Я сыт до тошноты газетной мерзостью. Повсюду таращатся заголовки газет. Старушки в троллейбусе читают газеты, грудные младенцы завернуты в газетные простыни, весь мир опутан бумажной паутиной… К черту! Я не стану плясать под эту дешевую дудку! «Маньяк зарезал шестнадцать девственниц!», «Извращенец насиловал младенцев!» Мне на это плевать! Плевать! Слышите, вы!? Идите к черту…

Адски болит голова. Когда боль становится невыносимой, я ощущаю, как тело покидает меня. Да-да… не я покидаю тело, а оно меня. Мы не одно. Мое тело живет во мне, и я должен исторгнуть его из себя.

Боже… Как много бездарных поэтов. Все они сумасшедшие!.. Безумие заполонило сознание людей… Пишут, пишут, строчат… проклятые. Но им этого мало! Они жаждут, чтобы их читали, чтобы ими восхищались, чтобы их превозносили. Каждая из этих сумасшедших тварей хочет этого. Сумасшедшие поэтессы читают свои чудовищные стихи, сжимая бедра, чувствуя щекотание внизу живота, мокнув под взглядами пьяных самцов.

Их слишком много… Боже. Нужен взрыв. Пусть, когда они соберутся на очередное свое сатанинское игрище, ты дашь мне силы взорвать их ко всем чертям, вместе с их потными подмышками и небритыми лобками, с ухмыляющимися глумливыми рожами и похотливыми жирными бабами. Ненавижу… Ненавижу…

А есть ли он – «настоящий» литературный мир?

Как жить? Для чего жить? Как можно трудиться, если сама мысль о несвободе и принуждении вызывает ненависть и отвращение… Для чего, для чего все? Почему я должен заниматься поденщиной, когда другим счастье падает с неба? Или же каждому свое… Мне – гениальность, а другим – всего лишь тлен. Нищета угнетает. Она делает человека жалким. Надо быть сверхчеловеком, чтобы не превратиться в тварь дрожащую. Надо быть гением. И я буду гением.

Когда-то я любил людей… Что за глупость!.. Мне так казалось. Любить абстрактного человека способен всякий заурядный лицемер; из любопытства или же для собственного удовольствия. Я любил людей? Бред… Я любил не людей, я любил то, что они должны были дать мне взамен моей гениальности. Я любил их заочно за их любовь, за крики толпы, за те преступления и самоубийства, которыми они ознаменуют свою любовь ко мне… Теперь я понял, что любить их решительно не за что. Я ненавижу всех! И даже больше того! Я ненавижу все! Мне противен этот бездарный пошлый мир, населенный алчными, злыми, самовлюбленными букашками. Они рождаются, плодятся и умирают. Копошатся, лгут, притворяются и все равно умирают. Скользкий комок червей! Как было бы приятно их уничтожить! Раздавить, стереть, растоптать… Они сами хотят этого, они стремятся к гибели и просят меня: помоги нам, придумай такую пытку, чтобы содрогнулся ад и омрачились небеса. Они дрожат от собственного ничтожества. Они требуют мук… О-о! Я это сделаю с удовольствием! С наслаждением! Я стану пить кровь младенцев и разрывать груди девственниц. Я воцарюсь над миром и ввергну их в пучину мрака и гибели! Я расправлюсь с ними, и никто не сможет мне помешать. Гнев сжимает мне горло, глаза слепнут от ярости. Я ненавижу вас, люди! Ненавижу! Я кричу и бьюсь в судорогах с пеной у рта. Ненавижу… Как я вас всех ненавижу…

Я гений!

Я великий гений!

Я поэт!

Я буду судить и вершить судьбы мира!

Дрожите оборотни, прикидывающиеся поэтами! Я обнажу ваши свиные рыла, бычьи рога и козлиные копыта. Я оборву ваши хвосты и гривы.

Я поэт!

Чтобы возжелать света, надо попасть во тьму, понять, что ты во тьме. Я желаю света. Я знаю, где он. Я покажу им путь. Я опущу их на дно. Они узнают, что такое боль. Я заставлю страдать их дух и тело. Они поймут, что такое дно и для чего нужен свет. Я наполню их жизнь смыслом, подарив им смерть…

Кого я убью первым… Нет, убивать незнакомого человека… в этом нет смысла. Все равно, что награждать того, кого не знаешь.

Решено! Я подарю смерть той редакторше… Той самой, которая виновата во всем… Я опущу ее на колени, обмотаю волосы вокруг кисти, дерну и запрокину ей голову… ее рот приоткроется, в глазах застынет ужас, она будет смотреть на меня и искать в моих глазах спасение… Тонкая белая шейка с пульсирующей жилкой… Нож в моей правой руке. Я отворачиваюсь и бью наотмашь. Судорога, она извивается, выбрасывает вперед ноги, как рыба, выброшенная на берег, хватает ртом воздух, руками пытается зажать рану, но кровь хлещет, брызжет, и остановить ее нельзя. Я вскрыл ее как сосуд, и жизнь должна покинуть это тело.

Когда я думаю о людях, мне представляется нечто мерзкое и лживое, насквозь пропитанное лицемерием и пошлостью. Хватит!.. Я не буду больше думать о них. Я буду их уничтожать! Стравливать, как собак, чтобы они грызли друг друга, рвали глотки, мясо и кости. Я хочу видеть их смерть! Я выберу жертву и избавлю ее от страданий; от проклятого, бездушного мира. Она умрет, искупив его вину… О! Она виновата. Невиновных людей не бывает. Она умрет. Это решено. Я хочу ее смерти… Я не стану ее насиловать… Зачем? Уподобляться мерзостям этого никчемного сброда… Я выше этого. Я не хочу, чтобы она кричала. Пусть примет смерть достойно. Пусть поймет мою высокую миссию. Я дам ей время для молитвы, – пусть встретит смерть, как избавление, как покой. Пусть ощутит мой нож, как блаженство. Она упадет на колени, заплачет, предложит себя, и тогда я перережу ей горло. А если она дотронется до меня, я ударю ее ножом в сердце, и буду смотреть в глаза, чтобы увидеть агонию жизни…

Боль утихла. Ватная тишина окутала мозг. Словно рухнули преграды, и все что кипело и бурлило, крушило и металось, вырвалось и растеклось бесшумной гладью. Меня пугает эта тишина…

Вчера это произошло. Вчера я услышал Голос. Он сказал мне:

– Встань и иди…

Я спросил его:

– Что мне взять с собой?

Но Голос ответил:

– Ничего.

И я пошел. Я пошел в парк. Уже смеркалось. Я проник под своды столетних дерев, – здесь и днем всегда полумрак, а теперь неминуемо приближалась ночь. Мне было весело. Я шел по аллее и ждал, что скажет Голос. Но Голос молчал. Тогда я спросил его:

– Зачем ты привел меня сюда?

В ответ озноб пробежал по моей спине, лицо свело судорогой. Я испугался, но продолжал идти вглубь парка. Голос безмолвствовал.

– Куда мы идем? – спросил я.

– Не бойся, – ответил Голос. – Я научу тебя силе.

Стало совсем темно. Деревья стояли черной стеной. Колючая ветка скользнула по моему лицу. Вдруг впереди мелькнула тень. Шорох листьев под ногами. Кто-то шел мне навстречу. Я остановился и замер… Женский силуэт. Она шла, опустив голову. Лица не видно. Что она делает здесь так поздно, одна?.. Еще чуть-чуть и мы столкнемся. Я вытягиваю руку, и мои пальцы натыкаются на ее горло. Она сдавлено хрипит.

– Успокойся, – шепчу я. – Я тебя не трону.

Я пытаюсь отпихнуть ее, но она сама кидается на меня.

– Пошла прочь! Чего тебе надо?! – кричу я.

– Подонок… подонок, – хрипит она.

– Один из вас должен умереть! – раздается Голос в моем мозгу, словно кто-то крикнул мне прямо в ухо.

«Ах, вот оно что! Вот зачем ты привел меня сюда! Чтобы я убил эту сумасшедшую суку, которая шляется тут по ночам и кидается на ни в чем не повинных людей!»

Я бью ее сильно кулаком, справа в голову. Она падает куда-то вниз. Я угадываю ее тело на земле и наваливаюсь сверху. Бью еще и еще. Она не шевелится. И Голос сказал мне:

– Молодец…

– Что дальше? – спросил я.

– Доверши…

И я почувствовал, как мои пальцы обхватили ее шею. Что-то пульсировало и билось внутри. Это жизнь, ее жизнь стремилась на свободу. Я крепко надавил и почувствовал наслаждение. Я держал до тех пор, пока биение не прекратилось. С последним ударом закончилось и ощущение чего-то прекрасного, что было только что, но ушло, ускользнуло, исчезло и смеется теперь, порхая и щебеча в кронах.