Сергей Петров - Избранное Страница 11

1971

("Я не люблю тебя. Но ты средь бездорожий")

Б.М.

Я не люблю тебя. Но ты средь бездорожийи посредине валкого путимне ног, и глаз, и костыля дороже,я без тебя в себе – как взаперти.

Я не люблю тебя. Не гневайся, не фыркай!Кто станет руку и за что любить?Когда я слеп, то ты мне поводыркой.Быть без тебя – как руку отрубить.

1971

РЕКВИЕМ

Requiescat in pace!

Со святыми упокой!

Вечная память!

I

Из воды – на ненужный воздух,когда всё ничему равно.

(А вечер был в снегу и в звездах,когда тебя коснулось дно.)

Плыло тело. Был только Волхов.Воды – волоком. Час – как нож.И само пространство заволгло –не отворишь, не протолкнешь!

Стар простор. Но стал он сужен,стиснут, сплющен и размозжен.Отчего же он стал ненужен?Кем кому и зачем был сужени навалил стопудовый сон?

(Не с гитарой на веслахпод весенний восторг –на носилках безмозглыхпрямо смолоду в морг!

Тут бесшумно, как в детской,и вопросом не тронь!Отвечает в мертвецкойтолько сиплая вонь.

И в лицо ты, и с тыла,словно камень, молчишь.В пальцах песня застыла,как задушенный чиж.)

Было молодости немного,было радости на пятак.Далеко-далеко до Бога,но всегда за какой-то такот порога и до порога,а живет человек-простак.

II

Нечем стало мне помолиться!Тряпки с тайны совлечены.Только хочется умалитьсядо ничтожной величины.

И чтоб к черту вам провалиться,вам, ученой правды чины!Подавиться бы вам, окаянным,распоследним куском мертвеца!

Смыло нацело океаном,замело до конца туманом, –нет лица на тебе, нет лица!

Просто ты в простыни закутан,а выходит – как ангел бел.И любой бы Эйнштейн и Ньютонот безличия оробел.

Человек невелик. Но одно яне могу, хоть убей, понять:как же может свое, родное,так безжалостно провонять?

И не знаю я, как лукавитьи кому пустить подлеца.И зубов тебе не оскалить –нет лица на тебе, нет лица!

Пусть исплакан мир и исплаван –ну, а горе прет напролом.И всего ты лишь белый саванна невидном своем былом.

III

Ум со святыми не упокоит,и начинаю я ворожить(как на ромашке): житьстоит – не стоит,стоит – не стоит?

Юг, Север, Запад и Восток,да были ли вы намедни?На чем оборвется лепестоксамый последний?

IV

Из воды по воздуху – в землю!Гроб, одетый в чертов кумач,на сочувственное глазенье –гроб, багровый, будто палач.

Кумач задыхается в черноземе,ком кулаком стучит о ком...Кончилось! Боже, а что же кроме?Холмик – как холод. А под бугоркомнечто такое, чего не надо.

Вечная память! О, как ты зла!Вечная память – как канонадаили как выстрел из-за угла.Вечная память – как каталажка.Вечная память – до самого дна!Вечною памятью монашкатебя отпевает, совсем одна.

И как же лелеять Божью обиду?И за нее сыскать на ком?(Служит теперь по тебе панихидуинокиня одиноко, тайком.)

Если бы время переупрямить!Но не развязать на горе узла.Вечная память! Вечная память!Вечная память! Ох, как ты зла!

V

Холмик стал как вселенский холодс теплотою родной земли.Через заупокойный городс вечной памятью люди шли...

Как далёко еще до Богаи как близко нам до креста!В черствой глине лежит так много –многоглавая пустота!

31 мая – 25 июня 1972

ЛЕТНИЙ САД

Летний сад сквозит, как воздух, емкий,понабрался статуй и людей.На пруду с зеленою каемкойподают здесь свежих лебедей.

Без лица, но чем-то длинноглаза,как впервые вышедшая в мир,в лебедей глядится дева-ваза,тихо приодетая в порфир.

И аллеи ходят как столетья.Вечер настает во весь размах.Фейерверки – точно междометьяи взлетают, как за ахом ах!

16 июня 1972

ЖЕНСКИЙ ПОРТРЕТ

Дочурку чудную баюкая,разнеженная в прах и в пух,тысячегрудая, сторукая,стоишь под завистью старух,

блестишь здоровьем в палисаднике,свежа, как утренний надой,и за тобою день на задникенаписан краской молодой.

На нем в воздушной пене мылятсяпеленки или облака,и ты сияешь, мать кормилица,слепой бутылью молока.

("Вкруг пагоды висит осенняя погода")

Вкруг пагоды висит осенняя погодана черных сучьях и на тусклых клочьях туч.У колеса времен совсем не стало хода,и бронзовый баран – как позабытый ключ.

И мнится, белый свет ни сладок и ни горек,а в вечный будень он обыденный обед.В буддийской тишине лежит мощеный дворик,и снится кирпичам заоблачный Тибет.

Стоит на Севере большой и косоротыйиз камня сложенный кроваво-серый мрак,как древней мудростью, скудея позолотой, –и нет вокруг него ни горсточки зевак.

        Только вывеска из тени        извещает вдруг, что тут        морфологии растений        (неподвижный) институт.

октябрь 1972

("Когда живется мне, и я тогда живусь")

Когда живется мне, и я тогда живусь,переживаясь от стены к обрыву.А то скачу себе, не дуя даже в ус,зато уж – до горы, и в хвост, и в гриву!И, погоняя своего коня,без шапки, без креста, без чекменяя еду от меня ко мне через меня.И, каждой Божьей вере изменяи ничего вокруг не присеня,я думаю, как бы остаться живу.

Воистину, я круглый дурачинапосередине своего ума!А жизнь – одна сплошная кортома.Срядилась жить – готова котома,и догорай, моя лучина!

Сильней всех истин – смерть. Но то-то и кручина,что истина сама и есть кончина,иначе ведь она и не сама.

1972

ТРЕТЬЯ РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ФУГА

Возсия мирови свет разума

Свет раскромсал полтьмы, как добрый каравай.Свет полоснул тебя. Не прячься в плечи!Горячего нутра во мраке не скрывай,последний хлебец, вынутый из печи!Да плачут по тебе горячим воском свечи!

Она была одна, орлиная звезда!Она сияла, как исчадье мысли.(Беспомощней птенцов из темного гнездадругие звезды падали и висли).Бог с вами! – жалобно вопила благостыня.Ласкал владычной лапой агнца лев.И по прямой дороге шла пустыняв загон коровий и в овечий хлев.

        Помилуй сираго,        наполни праздного!        Возсия мирови        (эхма!) свет разума.

И над землей стояло Рождество,как бы вселенная у черного причала.А крохотное Божествоеще не плакало и не кричало.

Добру по мелочи недолго наблошниться.(Тем паче во хлеву). Добра везде что блох.Вселенная моя, ужели ты божница?Моленная моя, ужели ты блажница,где колобродит лекарь-знахарь Бог?

        Помилуй сираго,        наполни праздного!        Возсия мирови        (эхма!) свет разума.

Блажному Мирушке свет разума сиял,огромный пламенный кулак,и весь народ земной завопиялна радостях от сих невыносимых благ.Седея, мудрецы учились у звездыи в хлевушок добрались до зари,вещая, как пророки и цари,с текучего престола бороды.И небо и земля дорогою предлиннойвытягивались за звездой орлиной.

        С похода Кирова        до боя Крассова        возсия мирови        (эхма!) свет разума.

Свет разума сиял, как праздничная ель.Блистал хрусталь в слезах от водки.Земля ложилась в зиму, как в постель,и слушала рождественские сводки.А сводки пели, жили, просто былии, будто волки на овечек, выли.

И разум электрический сиялво всей вселенной, как в пустой гостиной(иль во хлеву). И на столе зиялогромной раною фиалс непретворенною в мадеру кровью...И гнал мужик предлинной хворостинойораву кроткую коровью,не зная сам куда.И шла над ним орлиная звезда,и шла за ними нищая планида.От света разума зажегся мир ночнойи погорел! И плакала обидатурбинным воем станции речной.

        Любила милого,        дошла до разного!        Возсия мирови        (эхма!) свет разума.

У мудрецов росла в запруде борода,орлиная звезда болталась при петлице,и как галактики горели города,бочком пристраиваясь к небылице.

Как гусь рождественский, свет разума сиял,товарищ поросенку с хреном,и вдохновенным девкам-иппокренамвливали в глотку ярости фиал.

Свет разума сиял. Кружилось Рождество.Трегубый труд пришел на торжество,и рыла высунули из мечей орала,а крохотное Божествов хлеву истошным голосом орало.

7 января 1973