Аполлон Григорьев - Избранные произведения Страница 11

<1847>

«Опять, как бывало, бессонная ночь…»

Опять, как бывало, бессонная ночь!Душа поняла роковой приговор:Ты Евы лукавой лукавая дочь,Ни хуже, ни лучше ты прочих сестер.

Чего ты хотела?.. Чтоб вовсе с умаСошел я?.. чтоб все, что кругом нас, забыл?Дитя, ты сама б испугалась, сама,Когда бы в порыве я искренен был.Ты знаешь ли все, что творилось со мной,Когда не холодный, насмешливый взор,Когда не суровость, не тон ледяной,Когда не сухой и язвящий укор,Когда я не то, что с отчаяньем ждал,Во встрече признал и в очах увидал,В приветно-тревожных услышал речах?Я был уничтожен, я падал во прах…Я падал во прах, о мой ангел земной,Пред женственно-нежной души чистотой,Я падал во прах пред тобой, пред тобой,Пред искренней, чистой, глубокой, простой!Я так тебя сам беззаветно любил,Что бодрость мгновенно в душе ощутил,И силу сковать безрассудную страсть,И силу бороться, и силу не пасть.Хоть весь в лихорадочном был я огне,Но твердости воли достало во мне —Ни слова тебе по душе не сказать,И даже руки твоей крепче не сжать!Зато человека, чужого почти,Я встретил, как брата лишь встретить мог брат,С безумным восторгом, кипевшим в груди…По-твоему ж, был я умен невпопад.

Дитя, разве можно иным было быть,Когда я не смею, не вправе любить?Когда каждый миг должен я трепетать,Что завтра, быть может, тебя не видать,Когда я по скользкому должен пути,Как тать, озираясь, неслышно идти,Бессонные ночи в тоске проводить,Но бодро и весело в мир твой входить.Пускай он доверчив, сомнений далек,Пускай он нисколько не знает тебя…Но сам в этот тихий земли уголокВхожу я с боязнью, не веря в себя.

А ты не хотела, а ты не моглаПонять, что творилось со мною в тот миг,Что если бы воля мне только была,Упал бы с тоской я у ног у твоихИ током бы слез, не бывалых давно,Преступно-заглохшую душу омыл…Мой ангел… так свято, глубоко, полноВедь я никого никогда не любил!..

При новой ты встрече была холодна,Насмешливо-зла и досады полна,Меня уничтожить хотела совсем…И точно!.. Я был безоружен и нем.Мне раз изменила лишь нервная дрожь,Когда я в ответ на холодный вопрос,На взгляд, где сверкал мне крещенский мороз, —Борьба, так борьба! — думал грустно, — ну что ж!И ты тоже Евы лукавая дочь,Ни хуже, ни лучше ты прочих сестер.И снова бессонная, длинная ночь, —Душа поняла роковой приговор.

1847, январь, 29

«О! кто бы ни был ты, в борьбе ли муж созрелый…»

Oh! Qui que vous soyez, jeune ou vieux, riche ou sage.

О! кто бы ни был ты, в борьбе ли муж созрелыйИль пылкий юноша, богач или мудрец —Но если ты порой ненастный вечер целыйВкруг дома не бродил, чтоб ночью наконец,Прильнув к стеклу окна, с тревожной лихорадкойМечтать, никем не зрим и в трепете, что вотТы девственных шагов услышишь шелест сладкий,Что милой речи звук поймаешь ты украдкой,Что за гардиною задернутой мелькнетХоть очерк образа неясным сновиденьемИ в сердце у тебя след огненный прожжетМгновенный метеор отрадным появленьем…

Но если знаешь ты по слуху одномуИль по одним мечтам поэтов вдохновенныхБлаженство, странное для всех непосвященныхИ непонятное холодному уму,Блаженство мучиться любви палящей жаждой,Гореть па медленном, томительном огне,Очей любимых взгляд ловить случайный каждый,Блаженство ночь не спать, а днем бродить во сне…

Но если никогда, печальный и усталый,Ты ночь под окнами сиявшей ярко залыНеведомых тебе палат не проводил,Доколе музыка в палатах не стихала,Доколь урочный час разъезда не пробилИ освещенная темнеть не стала зала;Дыханье затаив и кутаясь плащом,За двери прыгая, не ожидал потом,Как отделяяся от пошлой черни светской,Вся розово-светла, мелькнет она во мгле,С усталостью в очах, с своей улыбкой детской,С цветами смятыми на девственном челе…

Но если никогда ты не изведал муки,Всей муки ревности, когда ее другойСвободно увлекал в безумный вальс порой,И обвивали стан ее чужие руки,И под томительно-порывистые звукиОбоих уносил их вихорь круговой,А ты стоял вдали, ревнующий, несчастный,Кляня веселый бал и танец сладострастный…

Но если никогда, в часы, когда заснетС дворцами, башнями, стенами вековымиИ с колокольнями стрельчатыми своимиГромадный город весь, усталый от забот,Под мрачным пологом осенней ночи темной,В часы, как смолкнет все и с башни лишь огромной,Покрытой сединой туманною веков,Изборожденной их тяжелыми стопами,Удары мерные срываются часов,Как будто птицы с крыш неровными толпами;

В часы, когда на все наляжет тишина,В часы, когда, дитя безгрешное, онаЗаснет под сенью крил хранителей незримых,Ты, обессилевший от мук невыразимых,В подушку жаркую скрываясь, не рыдалИ имя милое сто раз не повторял,Не ждал, что явится она на зов мученья,Не звал на помощь смерть, не проклинал рожденья…

И если никогда не чувствовал, что взгляд,Взгляд женщины, как луч таинственный сияя,Жизнь озарил тебе, раскрыл все тайны рая;Не чувствовал порой, что за нее ты рад,За эту девочку, готовую смеятьсяПри виде жгучих слез иль мук твоих немых,Колесования мученьям подвергаться, —Ты не любил еще, ты страсти не постиг,

<1853, 1857>

«Прости меня, мой светлый серафим…»

Прости меня, мой светлый серафим,Я был на шаг ужасного признанья;Отдавшись снам обманчивым моим,Едва я смог смирить в себе желаньеС рыданием упасть к ногам твоим.Я изнемог в борьбе с безумством страсти,Я позабыл, что беспощадно строгЗакон судьбы неумолимой власти,Что мера мук и нравственных несчастийЕще не вся исполнилась… Я могЗа звук один, за милый звук привета,За робкий звук слетевший с уст твоихВ доверчивый самозабвенья миг, —Взять на душу тяжелый гнет ответа

Перед судом небесным и земнымВ судьбе твоей, мой светлый серафим!Мне снился сон далеких лет волшебный,И речь младенчески приветная твояВ больную грудь, мне влагою целебнойЛилась, как животворная струя……Мне грезилось, что вновь я молод и свободен…Но если б я свободен даже был…….Бог и тогда б наш путь разъединил,И был бы прав суровый суд господень!Не мне удел с тобою был бы дан……Я веком развращен, я внутренне развратен;На сердце у меня глубоких много ранИ несмываемых на жизни много пятен….Пускай могла б их смыть одна слеза твоя, —Ее не принял бы правдивый судия!

(1857)

«Доброй ночи!.. Пора!..»

Доброй ночи!.. Пора!Видишь: утра роса небывалая тамРаскидала вдали озера….И холмы поднялись островами по тем озерам.Доброй ночи!.. Пора!Посмотри: зажигается яркой каймойНа востоке рассвета заря…Как же ты хороша освещенная утра зарей!

Доброй ночи!.. Пора!Слышишь утренний звон с колоколен церквей;Тени ночи спешат до утра,До урочного часа вернуться в жилище теней…

Доброй ночи!.. Засни.Ночи тайные гости боятся росы заревой,До луны не вернутся они…Тихо спи освещенная утра зарей.

(1843, 1857)

«Вечер душен, вечер воет…»

Вечер душен, вечер воет,  Воет пес дворной;Сердце ноет, ноет, ноет,  Словно зуб больной.

Небосклон туманно-серый,  Воздух так сгущен….Весь дыханием холеры,  Смертью дышит он.

Все одна другой страшнее  Грезы предо мной;Все слышнее и слышнее, —  Похоронный вой.

Или нервами больными  Сон играет злой?Но запели: «Со святыми, —  Слышу, — упокой!»

Все сильнее ветер воет,  В окна дождь стучит….Сердце ломит, сердце ноет,  Голова горит!

Вот с постели поднимают,  Вот кладут на стол…Руки бледные сжимают  На груди крестом.

Ноги лентою обвили,  А под головойДве подушки положили  С длинной бахромой.

Темно, темно… Ветер воет…  Воет где то пес…Сердце ноет, ноет, ноет…  Хоть бы капля слез!

Вот теперь одни мы снова  Не услышат нас…От тебя дождусь ли слова  По душе хоть раз?

Нет! Навек сомкнула вежды,  Навсегда нема…Навсегда и нет надежды  Мне сойти с ума!

Говори тебя молю я,  Говори теперь…Тайну свято сохраню я  До могилы верь.

Я любил тебя такою,  Страстию немойЧто хоть раз ответа стою…  Сжалься надо мной.

Не сули мне счастья встречи  В лучшей стороне…Здесь, хоть звук бывалой речи  Дай услышать мне.

Взгляд один, одно лишь слово…  Холоднее льда!Боязлива и сурова  Так же как всегда!

Ночь темна и ветер воет,  Глухо воет пес…Сердце ломит, сердце ноет!..  Хоть бы капля слез!..

(1857)