Борис Слуцкий - Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972 Страница 12

ДЕНЬ ПОБЕДЫ В АЛЬПАХ

Четыре верблюда на улицах Граца!Да как же они расстарались добратьсядо Альп               из родимой Алма-Аты!Да где же повозочных порастеряли?А сколько они превзошли расстояний,покуда дошли до такой высоты!

Средь западноевропейского людастепенно проходят четыре верблюда,худые и гордые звери идут.А впрочем,                    я никогда не поверю,что эти верблюды действительно звери.Достоин иного прозванья верблюд.

Дивизия шла на верблюжьей тяге:арбы или пушки везли работяги,двугорбые, смирные, добрые,покорные, гордые, бодрые.

Их было, наверное, двести четыре,а может быть, даже и триста четыре,но всех перебили,                             и только четыредо горного города Граца дошли.А сколько добра привезли они людям!Об этом распространяться не будем,но мы никогда,                           никогда                                         не забудемверблюдов из казахстанской земли.

В каком-то величьи,в каком-то прискорбьи,загадочно-тихие, как гороскоп,верблюдыпроходятсквозь шум городской.И белые Альпы видны в междугорбьи.Вдоль рельсов трамвайных проходит верблюд, трамваи гурьбой за арбою идут.

Трамвай потревожить верблюда не смеет.Неспешность                    приходится                                          извинить.Трамвай не решается позвонить.Целая очередь грацких трамваевстоит,           если тянется морда к кустам,стоит,              пока по листку обрываемвозросший у рельс превосходный каштан.

Средь западноевропейского людастепенно проходят четыре верблюда.

МАРШАЛ ТОЛБУХИН

У маршала Толбухина в войскахценили мысль и сметку,                                        чтоб стучала,и наливалась силою в висках,и вслед за тем победу источала.

Сам старый маршал, грузный и седой,интеллигент в десятом поколеньи,любил калить до белого каленьябатальных розмыслов железный строй.

То латы новые изобретети производство панцирей наладит,и этим утюгом по шву прогладитврагов. Сметет и двинется вперед.

То учредит подводную пехоту,которая проходит дном речными начинает страшную охотуна немца,                  вдруг возникши перед ним.

Водительство полков                                  не ремесломсчитал Толбухин,                               а наукой точной.Смысл западный                                   со сметкою восточнойспаяв,             он брал уменьем, не числом.

Жалел солдат                       и нам велел беречь,искал умы,                   и брезгал крикунами,и умную начальственную речьраскидывал, как невод,                                       перед нами.

В чинах, в болезнях, в ранах и в летах,с веселой челкой                              надо лбом угрюмымон долго думал,                думал,                думал,                думал,покуда не прикажет: делать так.

Любил порядок,                           не любил аврал,считал недоработкой смерть и раны,а все столицы — что прикажут —                                                       брал,освобождал все — что прикажут —                                                            страны.

«Слышу шелест крыл судьбы…»

Слышу шелест крыл судьбы,шелест крыл,словно вешние садыстелет Крым,словно бабы бьют бельена реке,так судьба крылами бьетвдалеке.

ДВАДЦАТЫЙ ВЕК

В девятнадцатом я родился,но не веке — просто году.А учился и утвердился,через счастье прошел и бедувсе в двадцатом, конечно, веке(а в году — я был слишком мал).В этом веке все мои вехи,все, что выстроил я и сломал.

Век двадцатый! Моя ракета,та, что медленно мчит меня,человека и поэта,по орбите каждого дня!

Век двадцатый! Моя деревня!За околицу — не перейду.Лес, в котором мы все деревья,с ним я буду мыкать беду.

Век двадцатый! Место рабочее!Мой станок! Мой письменный стол!Клич победный! Мучительный стон!Потому еще ближе, чем прочие,что меня ты тянул и ковал,словно провод меня протягивал,то подкручивал, то подтягивал,потому что с тобой — вековал.

«У времени вечный завод…»

У времени вечный завод,как будто Второй часзаводего собирал на конвейере.Заведено на века,как будто его в ОТКВторого завода проверили.Все кончится, что началось,хотя бы сначала, как лось,случайно забредший в Сокольники,шумело, ревело, тряслось.Все кончится, что началось.Все кончится. Тихо. Спокойненько.Полвека, что я проживу,треть века, что я проработаю,как лось, я сминаю травуи розы на клумбах заглатываю.Но время мое включено,песок мой все сыплется,сыплется, и надо дерзать или силиться —кому что дано.

ОТРОЧЕСТВО

Нынешние студентыгораздо лучше одеты,чем я, когда я училсяв конце тридцатых годов.Нынешние студентыреже читают газеты.Их занимают числа,цифры забитых голов.

Нынешние — сытее,шире в плечах, наверно.У них другие идеи:можно подумать неверно.Мне было невозможнохоть раз подумать ложно.

Страшное напряженьев наших гудело мозгах,чтобы ни нарушеньяв абрисе и мазках.Через все наши споры,помню, как сейчас,лозунг прошел: саперыошибаются только раз!

Мины, мины, минывыли вокруг меня.Мало было мира.Много было огня.Мало было мыла.Мало было хлеба.Много было пыла.Много было неба —неба голубогонад зеленями полей.Отрочества любогомне мое милей.

«А я не отвернулся от народа…»

А я не отвернулся от народа,с которым вместе                              голодал и стыл.Ругал баланду,обсуждал природу,хвалил           далекий, словно звезды,                                                     тыл.

Когда            годами делишь котелоки вытираешь, а не моешь ложку —не помнишь про обиды.Я бы мог.А вот — не вспомню.Разве так, немножко.

Не льстить ему,не ползать перед ним!Я — часть его.Он — больше, а не выше.Я из него действительно не вышел.Вошел в него —и стал ему родным.

«Интеллигенция была моим народом…»

Интеллигенция была моим народом,была моей, какой бы ни была,а также классом, племенем и родом —избой! Четыре все ее угла.

Я радостно читал и конспектировал,я верил больше сложным, чем простым,я каждый свой поступок корректировалЛьвом чувства — Николаичем Толстым.

Работа чтения и труд писаниябыла святей Священного писания,а день, когда я книги не прочел,как тень от дыма, попусту прошел.

Я чтил усилья токаря и пекаря,шлифующих металл и минерал,но уровень свободы измерялзарплатою библиотекаря.

Те земли для поэта хороши,где — пусть экономически нелепо —но книги продаются за гроши,дешевле табака и хлеба.

А если я в разоре и распылене сник, а в подлинную правду вник,я эту правду вычитал из книг:и, видно, книги правильные были!

ВЫСОКОМЕРИЕ