Александр Гитович - Избранное Страница 12

«Не крупные ошибки я кляну…»

Не крупные ошибки я кляну,А мелкий день, что зря на свете прожит,Когда бывал я у молвы в пленуИ думал, что злословие поможет.

Ночь Зангезура сердце мне тревожит.Торжественного света пеленуРаскинет Млечный Путь — во всю длину —И до рассвета не сиять не сможет.

Да будет так, как я того хочу:И друг ударит друга по плечу,И свет звезды пронзит стекло стакана,

И старый Грин сойдет на братский пирИ скажет нам, что изменился мир,Что Зангезур получше Зурбагана.

«Мне снился пир поэтов. Вся в кострах…»

Мне снился пир поэтов. Вся в кострах,Вся в звездах, ночь забыла про невзгоды,Как будто лагерь Братства и СвободыПоэзия раскинула в горах.

И, отвергая боль, вражду и страх,Своих певцов собрали здесь народы,Чтобы сложить перед лицом ПриродыЕдиный гимн — на братских языках.

О старый мир, слепой и безобразный!Еще ты бьешься в ярости напрасной,Еще дымишься в пепле и золе.

Я не пророк, наивный и упрямый,Но я хочу, чтоб сон такой же самыйПриснился всем поэтам на земле.

«Конечно, критик вправе нас во многом…»

Конечно, критик вправе нас во многомСурово упрекнуть — но если он,К несчастью нашему, обижен богомИ с малолетства юмора лишен,

И шагу не ступал по тем дорогам,Где воевал наш бравый батальон,А в то же время, в домыслах силен,Пытать задумал на допросе строгом:

Где я шутил, а где писал всерьез,И правда ль, что, ссылаясь на мороз,Я пьянствую, на гибель обреченный?

Пусть спрашивает — бог ему судья,А бисера метать не буду яПеред свиньей, хотя бы и ученой.

«Не для того я побывал в аду…»

Не для того я побывал в аду,Над ремеслом спины не разгибая,Чтобы стихи вела на поводуОбозная гармошка краснобая.

Нет, я опять на штурм их поведу,И пусть судьба нам выпадет любаяНе буду у позорного столба яСтоять, как лжец, у века на виду.

Всю жизнь мы воевали за мечту,И бой еще не кончен. Я сочтуУбожеством не верить в призрак милый.

Он должен жизнью стать. Не трусь, не лгиИ ты увидишь, как течет ЗангиИ день встает над вражеской могилой.

Февраль 1944

Волховский фронт

Зимняя сказка

Поэзия и поэты с древнейших времен высоко почитались в Армении. Враги поэтов всегда были врагами армян.

«Когда мечту перебивала шутка…»

Когда мечту перебивала шутка,Сам замысел был весел и здоров,Но не учел масштабов промежуткаМежду Войной и Праздником Пиров.

И стал у музы ненадежен кров —Порою так бедняжке было жутко,Что сердце жило волею рассудка,И то — едва не наломало дров.

Все позади, мой добрый друг Кара,Беспечный курд в неправедном Ираке.Ты из окопов не попал в бараки,И вот, на самом деле, нам пора

Лететь туда, где все тебе знакомо,Где я — в гостях, а ты — хозяин дома.

«Ржаного хлеба ржавая коврига…»

Ржаного хлеба ржавая ковригаНам украшала фронтовые сны.Но долог путь от подвига до сдвига,И нам теперь, в преддверии весны,

Благих советов ханжеское игоИ скорбные упреки так нужны,Как, например, поваренная книгаВ условиях блокады и войны.

«Армения сказала нам: «Друзья…»

Армения сказала нам: «Друзья,Никто вас не обидит нарочито —Такая здесь налажена защита,Что даже пальцем тронуть вас нельзя.

Стоит на страже маршал Баграмян,Чтоб лезвием бесценного кинжалаНавек отсечь еще живое жалоАнтипоэтов и антиармян!»

Зангезур

К тебе, Владыка конного завода,Я обращаюсь, голову склоня:Ты дашь мне зангезурского коняС такою родословной, что порода

Кричит в зрачках, как бы из тьмы былинИ вместе с ним ворвусь я невозбранноТуда, где скрыты семьдесят долин,Как выкуп за царевича Тиграна.

Живопись

Трудился мастер, рук не опуская,Не требуя от ближних ничего,Чтобы собрала эта мастерскаяВесь свет, все краски Родины его.

Настанет день — и повлекутся к нейТе, что бредут за гранью океана,И Сароян вернется в дом Сарьяна,Как блудный сын Армении своей.

Хачатур Абовян

Обысканы кустарники и скалы,Бугры и шрамы выжженной земли, —Полиция его не отыскала,Но мы — потомки — все-таки нашли.

Нашли полуседого человека,Который, бросив старое жилье,Ушел из девятнадцатого века,Чтобы войти в бессмертие свое.

На левом берегу Аракса

Мое искреннее мнение, как частного лица, таково, что освобождение Армении от Турции станет возможным лишь тогда, когда будет сокрушен русский царизм.

«Текли века — и позабыть пора бы…»

Текли века — и позабыть пора быРелигию Погрома и Резни,Когда зеленая чалма арабаЗдесь заслоняла солнечные дни.

А там и ты пришел, Абдул-Гамид,Побаловаться в каменных деревнях —Поет зурна, и барабан гремит,И трупы коченеют на деревьях.

«Армения! Как путь в небытиё…»

Армения! Как путь в небытиё,Твой старый враг не покидает сцену,Лелея за кулисами изменуИ снаряжая воинство ее.

Еще тебя пометят смертным знаком,Поволокут с проклятьем и хулой,И поп облобызается с дашнаком,И сын попа обнимется с муллой.

«Но кто сказал — с презренного похмелья…»

Но кто сказал — с презренного похмелья,Что сломан меч и продырявлен щит?Молчит провал Аргинского ущелья,Но память у поэта не молчит.

Его звезда горит в беззвездном мраке,И он увидит, став на перевал,Что не подымут голову дашнакиИ будет так, как Ленин завещал.

«Армения! Бессмертен твой народ…»

Армения! Бессмертен твой народ,Он не числом прославлен, а уменьем —И на него глядят с недоуменьем:Что он предвидит? Что изобретет?

В какой еще посмотрит телескоп,Какое чудо вырастит в долине,Через какой перемахнет окоп,Чтоб вместе с нами ликовать в Берлине?!

«С балкона, сверху, видно было мне…»

С балкона, сверху, видно было мне,Как на дорожке, выметенной чисто,Стояли иностранные туристыУ памятника Павшим на Войне.

А зной плясал по черепице крыш,И сон пришел, незримо и нежданно,И снились мне Отвага, и Париж,И улица Мисака Манушяна.

1964

Прощальный пир

Вступление

Поэзия! Будь на ногу легка,Чтоб в гости ездили поэт к поэту,Чтоб разум не сидел у камелька,А бодро путешествовал по свету.Быть может, в этом-то и корень зла,Что — как признала братская беседа —Недалеко от глупости ушлаБезрадостная мудрость домоседа[1].

Тост