Владимир Михановский - Дорога к Пушкину (сборник) Страница 12

Память природы

Осень пророчит безумье –Свой хоровод расписной.Стынет природа в раздумье,К спячке готовясь зимой.Зорька над старой ветлою –Не было в мире алей,Ветер проходит с метлоюВдоль царскосельских аллей.Радостей или печалиТяжкий неведом ей крест.Только слова отзвучали –Звук замирает окрест.Что ни возникнет однажды –Облики и облака,Лица увядших от жаждыОтображает река.Ив подведенные веки,Летних ночей благодать… —И забывает навеки,Что довелось увидать.Скажешь: есть память природы –Капель апрельских трезвон…Кольца древесные – годы…Это не память, а сон.

Побудка

И долго еще Гулливер грохотал,Аукал среди заблудившихся скалИ сыпал раскатистым смехом.Как видно, побудку сыграли не зря!Крылом перебитым взмахнула заряИ горы разбужены эхом.Туда бы шагнуть, где лавины в огне,Там страшно и весело стало бы мне,Там льдины прозрачны и зорки.Там я альпеншток свой на снег положуИ бережно-бережно перевяжуКрыло перебитое зорьки.

Ночью

Путь звезд покоен и размерен,Точны вселенские часы.И мир в самом себе уверен –Не дрогнут чуткие Весы.Звезда в Тригорское упала –Заранее расчислен путь.Луна мерцает в полнакала.Предчувствия стесняют грудь.Нет, не покой и не блаженствоСулят вселенские пути.И даже в небе совершенствоВовек не суждено найти.

Жажда

Жара жирует в средней полосе;Лежит, как пес, у самого порога.Давно забыли травы о росе.Ведет во Псков иссохшая дорога,Зовет поэта – но к чему мне Псков?Не отпускает опустелый кров.Тропинки задыхаются в пылиИ тени, как листы железа, плоски.К дороге, словно к речке, подошлиОт зноя разомлевшие березки.А даль дрожит, и хмурится простор,Все гуще синь, и контуры все строже.Закат лучи прощальные простер,Прощальные – и страждущие тоже.Слепой грозе не нужен поводырь!И молний синих набухают жилы.На ждущий мир, на страждущую ширьИдет стихия неизбывной силы.

Бородино

Вечный шепот молвы.Опаленные дали.Поколенья травыПрошумели и пали.Век прошел или пять?В час дождя или знояЭта самая пядьСотрясалась от боя?Что ж тебя привелоВ край, где время застыло?Все, твердишь ты, прошло,Но ведь все это – было!Кровь стекала к ручью.Сумрак жаловал милость.Бой закончив вничью,Здесь войска расходились.Месяц жатвы пылал.В час отчаянный летнийЗдесь погиб генералДвадцатишестилетний.Жизнь права ль, не права,Положившись на пушку?Молодая вдоваТут воздвигла церквушку.Что могла – продала,Что могла – одолжила.А пора подошла –Тут и веки смежила.И плывут облака,Даль обманчиво манит,Но растают века –И церквушки не станет.Вот и вечер в селоПробирается с тыла.Да, что было – прошло,Но ведь все это – было!

Прощание

Итак, прощай и ты, Одесса.Ход пешкой сделал Воронцов.В края Михайловского лесаЯ завтра двинуться готов.Закат златою поволокойДаль окоема затянул.И чудится такой далекий,Такой невнятный моря гул.Никак, готовит город к буре?Теперь уж, братцы, без меня.В волнах колеблемой лазуриРазливы лунного огня.

Горит на западе багряноГраница неба и воды.На узкой полосе песчанойИщу знакомые следы.Железным сваям штормы снятся,И чайки стонут на беду.Мне тяжко с морем расставаться.Авось, к нему еще приду!..Мой долгий путь еще не начат.Бегут, бегут мгновенья прочь.Волна ревет – а это значит,Что будет штормовая ночь.Пусть хватит сил мне без обманаВзглянуть в лицо своей судьбы.Пусть для меня цветут багряноЦвета надежды и борьбы!

Вечер

Выпь в болоте ухает протяжно,Меркнет свет ромашковых полян.Дышит лес и сумрачно и влажно,К горлу подбирается туман.Что я должен городу и миру,Что ему с лихвою возверну?Что еще мою встревожит лиру,Трогая звенящую струну?Пахнет медом, грешною гречихой,Нет пространству края и конца,И ложится на дорогу тихоМедленная звездная пыльца.

Гармония

В природе, как в клавиатуре,В железном распорядке гаммДо времени уснули бури,И плеск реки, и птичий гам.Их может пробудить лишь гений,Являя нам простую суть,Чтобы гармонию явленийФальшивой нотой не спугнуть.

Поэт и царь

Отмечено не нами встарь –Извивы времени коварны.Но что б там ни было – полярныПевец и князь, поэт и царь.Самодержавный попугай,К поэту злобой пламенея,Его, едва не из Лицея,Швыряет в ссылку, в чуждый край.Вольнолюбивая строкаОстрее тайного оружья.Степей молдавских полукружьяШагами меряет тоска.По трактам тягостным летятДоносы в Третье отделенье,И Дубельт им дает движеньеИ строит козней длинный ряд.Скользит, скользит судьбины нить,С другой сплетается при этом.Но никогда не примиритьПевца с царем, царя с поэтом.Из вороненого стволаДохнула стынущая мгла.Как сгусток ненависти, смертьВломилась в Пушкина незряче.И долго осыпалась твердьВ сугроб у Комендантской дачи.На белый снег упал поэт,Стал для России день тот черным.Но и погибнув, много летОн оставался поднадзорным.2.45… Последний миг –И гаснет как свеча страданье.Еще предсмертное дыханьеНе заблудилось среди книг,Еще жена от слез слепаИ дышит Петербург морозно,Еще растерянно и грозноНа Мойку движется толпа,Еще бессмертие грядетСвоей дорогою неторной,И вихрь никак не замететКровавый след у речки Черной…

Хлеб царский Дубельт ест не зря –Начканц, исполненный отваги.Служебным рвением горя,Он нумерует все бумаги.Клеймит, клеймит листы рука,Важнее нет на свете дела,Чтоб только ни одна строкаК тем, за окном, не улетела.Но новый времени изломПеред потомками явился,И отпрыск Дубельта потомНа дочке Пушкина женился.

О время, странный лицедей!Как разгадать твою личину,Явлений истую причину,Поступки и пути людей?Что ж, пусть потомки, как хотят,Путь ищут свой – душа свободна.Вольно им строить, как угодно,Свой дом, свой быт и свой уклад.Еще немного протащилсяДесятилетий ржавый плуг, —И вот самодержавный внукНа внучке Пушкина женился!..Но только ныне, как и встарь, —Пусть волны времени коварны, —Два полюса вовек полярны:Певец и князь, поэт и царь.

Над бездной

Декабрь в упор расстрелян на Сенатской.Маячат за метелью залихватскойПять виселиц, сто двадцать каторжан.Ползет к Неве пороховой туман.Бьют пушки со сноровкою солдатской.А Пушкин был далеко от столицыИ стать в каре с друзьями он не мог.Мели снега, стокрылы и столицы,Взлетали на Михайловский порог.Пока тянулись следствия недели,Царь усомнился – было от чего:А может, и поэт замешан в деле?Прощупать не мешало бы его.Всевидящее око проглядело,Сколь вредоносен молодой пиит.Недаром на допросах то и делоФамилия короткая звучит.Да ведает ли все свои грехи?Извлек ли из прошедшего уроки?Что ни дневник – прельстительные строки,Что ни письмо – преступные стихи.Таится в рифмах некая причинаТого, что заговорщики сплели.В них мысль блеснет –Острей, чем гильотина,В них – пот и стоны крепостной земли,Злокозненного бунта сердцевина!..А вдруг замыслит Псков поднять набатомПоэт опальный, беззаветно лих?А может, бродит по крестьянским хатам,Склоняя к бунту нищих крепостных?Ступени скользки новенького трона,Слетишь в два счета – только прозевай!…И в Псковскую губернию шпионаШлет тайно император Николай.Шпион? Помилуй Бог! Бошняк – ботаник,И жизнь растений – вот его удел.Он бродит не спеша, науки данник,Ведя свои расспросы между дел.Добычи жаждет питерский рыбак,Влача паучьи спутанные мрежи.Что молвил Пушкин?Как, кому и где же?Словцо – не воробей и не пустяк.Фамилия, вопрос, ответ и дата.Игумен сам свидетельствует, свят,Мол, с крепостными он запанибрата,Мужик ему иной – и кум, и брат.А то еще по ярмарке шатался,Пел песни и с цыганами плясал.В кругу как зверь зафлаженный, метался…Улов, короче, вышел и немал.По нитке с миру – голому сорочка!А толков о певце – невпроворот.Корпит Бошняк, ползет за строчкой строчка.Пакет с доносом медленно растет, —Его давно уже державный ждет.И вот состряпан Бошняком донос.Но в нем – лишь то, что слышал, и не боле,А выдумки злокозненной – ни доли:Шпион цареву службу честно нес!..Как хорошо, когда доносчик честен,Шпион достойно выполняет долг,При этом жертве вовсе неизвестенСвою добычу стерегущий волк.Меж тем поэт не ведывал нималоНаедине с тревогой и тоской,Что виселицы тень над ним витала,Да вроде миновала стороной.Донос изучен – новая забота:Зачем в глуши таланту гибнуть зря?Не приручить ли лучше рифмоплета,Дабы восславил нового царя?…Бьет в окна осень тупо и жестоко.Уснул средь изб усталый барский дом.Он у камина, Полночь недалеко.Вдруг колокольчик грянул невесом.Фельдъегерь с тройкой… Дальнюю дорогуНе зря цыганка прочила ему!Но вот в Москве они, и слава Богу.Теперь куда? В застенок ли, в тюрьму?Ах нет, к царю!И Пушкин в кабинете.Державного самодоволен вид.Сплетаются невидимые сетиИ голос царский вкрадчиво журчит.Четыре. Тени над Москвою сини.Грядет сентябрь с тревогой пополам.– Да, знаю: ты благоразумен ныне –Все ведать нам положено, царям!А где бы был ты, Пушкин, в день восстанья?– Там, с ними на Сенатской, государь!…В короткий миг прощенья и прощанья,Привстав из-за стола, опешил царь.Хоть был Бошняк в своем доносе точен,Но, к счастию, умишком недалек:Он главного не понял, видит Бог,Бредя сквозь тьму губернских червоточин.Царь думал: вольнодумство позабудет,Ужо получит он свои права!А нет – и Петербург Нерчинском будет,Читою станет старая Москва.…Выходит царский гость – гони, извозчик!Свободы зыбкой дорог каждый миг.Царь ничего той встречей не достиг,И ничего не угадал доносчик!Посулами не купишь у поэта,Как ни старайся, ни одной строки.В сибирские проникнет рудникиНеуловимый стих лучом привета.Его прочтут от края и до края,Те, кто не сломлен, как его строка,Из уст в уста тайком передавая,Хоть в каторгу дорога нелегка.

Робинзон