Роберт Рождественский - Эхо любви. Стихотворения. Поэмы (сборник) Страница 13

Из сборника

«Сын Веры»

(1966)

Стихи о хане Батые

А. Ковалеву

А все-таки ошибся           старикан!Не рассчитал всеговпервые в жизни.Великий хан.Победоносный хан.Такой мудрец и –           надо же! –                ошибся.

Текла,     ревя и радуясь,                орда.

Ее от крови          било и качало.Разбросанно горели города,и не хватало стрелв больших колчанах.Белели трупы           недругов босых.Распахивал огоньлюбые двери!Дразнил мороз.Смешил чужой язык.И саблиот работы не ржавели.И пахло дымом,           потом и навозом…Все, что еще могло гореть,                     спалив,к тяжелым пропылившимся повозкампришельцы гнали               пленников своих.Они добычею в пути менялись.И, сутолоку в лагерь принося,всех ставили к колесам.И смеялись:

«Смерть!» –          если ты был выше колеса.У воина рука не задрожит.Великий хан           все обусловил четко.

Везло лишь детям.Оставались житьславянские      мальчишки и девчонки.Возвышенные,как на образах.Что происходит –               понимали слабо…Но ненавистьв заплаканных глазахуже тогда –          не детская –                    пылала!Они молчали.Ветер утихал.Звенел над головами                рыжий полдень…И все-таки ошибся                мудрый хан!Ошибся хани ничего не понял!..

Они еще построятся                в полки.Уже грядет,уже маячит          битва!..

Колеса были          слишком высоки.А дети подрастают                очень быстро.

Другу, которому я не успел написать стихов

Есть на свете           такие парни –дышит громко,смеется громко,любит громкои шепчет      громко!Есть на свете           такие парни…Есть на свете           такие парни!К жизни      он припадает губами,Пьет ее.И напиться не хочет…

И когда –      такие! –                уходятвдруг,на взлете,на взмахе,на вздохе, –как земля в сентябре,                обильны, –ничего не чувствуешь.Толькожжет обида.          Одна обида.На кого – не знаю.Обида.И гадать не хочу.Обида.

Есть на свете           такие парни.Все для жизни в них –не для памяти!Память, в общем-то,                по иронии –вещьдостаточно односторонняя.И бубнить про нее округлов данном случаеслишком глупо,слишком горько           и бесполезно…

Мы –     живые.Мы –     из железа.Пусть намеком           пустые урныкрематорийдержит за пазухой.Вновь меня      заполняет утро,как улыбкаЖеньки Урбанского.

«Говорила мама…»

Говорила мама:«Сынок,      уймись!Чего тебе всенеймется?..»Говорила мама:           «Делом займись…Когда ж ты этоделомзаймешься?..»

Дело мое, дело –           маета моя.Мой восторг.           Мое любопытство.Давняя усталость.               И крепкая шлея.Торжество мое.           Моя пытка.

Может быть, и вправду                резона                     нетвыводитькорявые буковки!Может, где-то рук моихдожидается нефтьс краюот читательской публики.Пусть бы      где-нибудь у серьезной рекибригадир,бровастый, как демон,по ранжиру выстроя                крутые матюги,учил бы менязаниматься делом…

Это – не кокетство.Совсем не то.Не буду я      ни для кого обузой…Но уже проверил:никогда и ни за чтодело мое      меня не отпустит.Знаю,куда бы меня ни занесло –встанет на пути           неизменнодело мое, дело.Мое ремесло.Радостная      высшая мера.Но когда порою предзаревойникчемными           кажутся слова,я тихо усмехаюсь.

Качаю головой.И думаю,что мама была           права.

«Мне уже в который раз…»

Мне уже в который разснится тот же самый сон:затемненные домаспину горбят.До второго этажа           город снегом занесен –неживой,не простой,старый город.Долгой полночью накрыт.Звездным инеем согрет.На плечах моей земли –                снег налипший.Будто он –      за тыщу зим.Будто он –      на тыщу лет.

Только я и сквозь него –                     слышу!                          Слышу!Продирается трава.Продирается,           крича!Такпродрогшее зверье           рвется к снеди.У меня в ушах звенит           боль зеленого луча.Я ползу,я плыву      в темном снеге.Я хочу спасти в траве                молчаливых светляков.Но грохочет надо мноймир уставший.До травы,как до весны,           невозможно далеко.Далеко-далеко.Даже дальше.Нет еще других времен.Нет еще других погод.Лишь зыбучая метель                впала в ярость.

Это –     очень старый сон.Это –     сорок первый год.Это –     карточки на хлебпотерялись.

«Приходит врач, на воробья похожий…»

Приходит врач, на воробья похожий,и прыгает смешно перед постелью.И клювиком выстукивает грудь.И маленькими крылышками машет.– Ну, как дела? –           чирикает привычно. –Есть жалобы?.. –Я отвечаю:          – Есть.Есть жалобы.Есть очень много жалоб…Вот, – говорю, –           не прыгал с парашютом…Вот, – говорю, –           на лошади не ездил…По проволоке в цирке не ходил…Он морщится:– Да бросьте вы!

Не надо!Ведь я серьезно…– Я серьезно тоже.Послушайте, великолепный доктор:когда-то в Омске           у большой рекимальчишка жил,затравленный войною…Он так мечтал о небе –                синем-синем!О невозможно белом парашюте,качающемся в теплой тишине…Еще мечтал он           о ночных погонях!О странном,древнем ощущенье скачки,когда подпрыгивает сердце к горлуи ноги прирастают к стременам!..Он цирк любил.И в нем –      не акробатов,не клоунов,не львов,      больших и грустных,а девочку,      шагающую мягкопо воздуху,          спрессованному в нить.О, как он после представлений клялся:«Я научусь!И я пойду за нею!..»Вы скажете:          «Но это все наивно…»Да-да, конечно.Это все наивно.Мы –     взрослые –           мечтаем по-другомуи о другом…Мечта приходит к намеще неосязаемой,           неясной,невидимой,неназванной,           как правнук.И остается в нас до исполненья.Или до смерти.Это все равно.Мы без мечты немыслимы.                     Бессильны.Но если исполняется она,за ней – как ослепление –другая!..Исполнилось лишь самое начало.Любовь исполниласьи крик ребенка.Исполнились друзья,                дороги,                     дали.Не все дорогии не все друзья, –я это понимаю!..Только где – т оживут мечты –           наивные, смешные, –с которых мы и начали мечтать.Они нам в спины смотрят долго-долго –вдруг обернемсяи «спасибо!» скажем.Рукой взмахнем:           – Счастливо!..                     Оставайтесь…Простите за измену.Мы спешим… –Но, может, это даже не измена?!

…А доктор      собирает чемоданчик.Молчит и улыбается по-птичьи.Уходит.И уже у самой дверион тихо говорит:– А я мечтал…давно когда-то…           вырастить                     овчарку…А после      подарить погранзаставе…И не успел… –Действительно, смешно.

«Взял билет до станции Первая любовь…»

Взял билет до станции                Первая любовь.Взял его негаданно.Шутя.Невзначай.Не было попутчиков.Был дым голубой.Сигареты кислые.           И крепкий чай.А еще шаталась монотонная мгла.А еще задумчиво гудел паровоз….

Там, на этой станции,                вершина была.Тепла я верш и на.До самых звезд.Ты ее по имени сейчас не зови,хоть она осталась –                лицом на зарю…Встал я у подножия                Первой любви.Пусть не поднимусь уже –так посмотрю.Потянулся к камню раскаленной рукой,голову закинул,торопясь и дрожа…

А вершины вроде быи нет никакой.А она, оказывается,                в пол-этажа…Погоди,но, может быть, память слаба?..Снег слетает мудро.Широко.Тяжело.В слове      буквы смерзлись.Во фразе –      слова…Ах, как замело все!Как замело!..

И летел из прошлого                поезд слепой.Будто в долгий обморок,в метели нырял…Есть такая станция –Первая любовь.Там темно и холодно.                Я проверял.

«Где-то оторопь зноя с ног человека валит…»