Александр Алейник - Абрис Страница 13

7

Купанье на Узоле летом,Хорошее для всех ребят,Вдруг обернулось культпросветом,В котором я пред небом свят.Купаюсь, а Брунова с ГалейТамойкиной, без всех регалий,Плывут сажёнками ко мне,Хватают причиндал, занеТихонько отплывают, зная,Что я догадлив в меру сил,Я тоже кое-что схватил,О чём мечтал? Как все, о Рае,В котором ожидают нас.Нескоро, в наш недобрый час.

8

Мы ехали с отцом и братомВ Крым, в Севастополь; после всехУчёб моих ко мне возвратомЯвился снова мой успехВ том, что хотел я – море с ветром.Не видел моря. КилометромЗа километром вширь и вдальРаскинувшися, пасторальУравнивала нас с другими.Палатка. Море. Мы сидим.Костёрчик. Выше сладкий дым.Прекрасно, мы неколебимыВ желаньи моря, ветра, дняХорошего, для вас, меня.

9

Отец бинокль взял, и в бинокльСмотрел я, время подошлоСтоловаться нам, и много льНарода? Нет, обереглоНас эта штука, смотришь-видишь,Столовая стояла выше,Чем мы. – Да никого, пойдём? —Мы шли, а так-то мы прождёмДо ужина. Мы входим, видим:Вертинская! Как хорошо!Я ем свой суп. – Тебе ещё?– Да, папа. – Точно, пирамидуВоздвиг бы я на месте том,Она купалась бы – фантом!

10

Шторм ночью. Я иду купаться.Вхожу, наверно, полчаса(Потратил глупо я на танцы,Чтобы увидеть чудесаВолны огромной, что крутила —Она меня поколотила).Я вылезаю, не могу!Не пожелаю и врагуВ такой проделке оказаться,И рёв свирепейшей волны,Которой все права даныЗаставить вас погибнуть, сдаться.Но выбрался я на песок:Помиловал меня мой Бог.

11

Взяв чемодан, пошёл я с братомНа низкий холм за миндалём.Пришли мы в рощу, тут каратомУвидел в небе голубомМиндаль, полез и сразу скинул.Брат расколол, потом отринул.Сказал мне: «Горький». Сразу слез.Другой попробовал: «Да, есть!»Часа за два набрали кучуОрехов, так что чемоданТугой, почти как барабан.Мы донесли его, измучась.Отец попробовал его.Сначала вроде б ничего.

12

Попробовал его другой раз,Коля меж камней тот орех,И Лёва, брат мой, удивит вас,Он корчится – хороший смех.Мы объяснили папе промах:– Ты хочешь? Вот тебе соломаЗа сено. Папа понял нас,Погневался чуток, угас.А Севастополь, мой любимый,Из всех российских городов,Он как родимое гнездоВ веках минувших, нелюдимоСтоит у моря, высший шик,И память прошлым ворошит.

13

Вернулся в Горький и пошёлНа почту, потрудился малость.Я в восемь, ровно, как щегол,По зову птичьего ПегасаХватал все письма на плечоИ шёл трудиться. Мне ничоТаскаться с тяжеленной сумкой.На телеграмме закорюка —И дальше шёл до двух часов,Когда пустела почтовая,И день в разгаре, припевая,И не считая ни шагов,Ни километров, снова яИду по краю бытия.

14

В июле я и Юра СмолинОтбыли вместе в Ленинград,Приехали и откололи:Пошли в жилупр. Без всех бравадМы двое робко объявились.Начальники нам удивились.Подумали и взяли нас.Мы вышли, тут мой пыл угас.Товарищ мой заныл, мол, плохоС желудком, я сказал ему,Что лучше было б, по уму,Отправиться, чем чаще охать,Назад, в деревню, чем стонать.Я понял: грань перейдена.

15

Когда садился в Юрой в поезд,Он начал жаловаться мне,Мол, то да сё… Я, успокоясь,Сказал себе: всё это внеТого, что едем с ним – и дальшеВсё путешествие и нашеОбщение друг с другом шлоНеровно, душу мне скреблоНытьё его, но ехал, думал:Всё блажь, не может он брюзжать.Я должен друга уважать.Он на меня смотрел угрюмо.Наверное, он в те часыУзнал себя – и на весы.

16

Мы поругались, но мы в банюПошли в надежде всё спасти.Разделись. Пар. Я оболванюсь,А надо бы и нам схватитьСекунду. Быть или удасться.Не надо нам вовсю бодатьсяС тем, что прекрасно знает нас,Что тут поделаешь, наказДолжны сейчас же мы исполнить.Судьба всё правильно вершит,И только-то её смешит —Попытка явная упомнить,Что привело нас вот сюда:Надежда? Истина? Беда?

17

Мы мылись в бане Ленинграда,Когда ко мне сквозь пар прошёлКакой-то парень. Как цикада,Средь тысячи людей нашёлМеня. Мы пообщались малость,Потом всё это прожевалось.Мы с Юрой порешили врозьПродолжить наш двойной наркоз.Я остаюсь тут, в Ленинграде.Он двигает тотчас домой.Не может быть нам жизнь тюрьмой.Всё обоюдно, при параде.Он едет в Горький, я – вперёд,Пока труба меня зовёт.

18

Мы вышли с этим парнем вместеИз бани. Он постарше был.Он не понравился в ответе,По-моему, он лебезилПередо мной. Решил я плюнутьНа нового лейб-гвард-драгуна.Он не помеха мне во всём,Ни ночью, утром, днём.Я буду сочинять поэмы,Стишки, возможно, всё подряд.Передо мной стояли в рядТри важных и глубоких темы:Во-первых, что-то про себя,Другое-третье шло, знобя.

19

Он накормил меня отменноВ квартире, близкой от тогоМестечка. В счастье незабвенномМы с Юрой говорили: «Во!».Три дня как Ленинград стал чудом,Доведшим и меня до зуда,Вода его, его мостыНепредставимы и златыДля этого тугого неба,В которое и я смотрю,Встречая летнюю зарю,Когда как пламенная ГебаДоступна в юные часы.Потом их порастащат псы.

20

Три дня прошло, и стало жаркоВ квартирке маленькой его.Стал ныть, и утлая хибаркаСтоит совсем не для тогоЧтоб умерли мы: «Лучше смытьсяНа Сиверскую». «Там, моя киса,Мы славно проживём с тобой.Договорились? Сразу в бой!»Поехали из ЛенинградаНа электричке. Сорок пятьМинут. И надо мне опять,Во славу собственного задаРасчухать так, чтоб объяснить,Что требует по гроб лечить.

21

Неделю прожил я. Но вечерПеревернул меня: «ПошлиНа танцы». Я, как нужный дренчер,За ним сёйчас же повалил.Приходим. Девочки. Скучаем.И холодно. Согреться б чаем.Пошли назад. Что видел я:Поляна, тропка, все краяЗаполнены, повсюду пары,Совокупляются, не вру!А сверху точно серебру,Луна, и звон ночной гитары,И пенье звонкое звучит.«Свалились здесь! Где ихний стыд!»

21

Одна стояла на коленях.Другая, задом шевеля,Лежала будто на сиренях,Глаза закрыты, распалясьОт парня, что округлой попой —Наверное, он был без трёпа —Всё приводил её в экстаз,За разом – раз! За разом – раз!Я перешагивал, мне стыдноОб этом вам писать сейчас,Но ночь была, и поздний час,Который вам совсем не видно.Но мне перед глазами блуд.Не грех, что люди перечтут.

23

Я перешагивал, как шпалы,Когда идёшь ты по земле.Луна над всеми так сияла,Что путь неблизкий побелел.А им плевать, у них охота,Какое дело до кого-то,Желают – тут же бух в постель,И электрички близкой трельТревожит ухо их не больше,Чем ваше ухо шум машин,Или какой-нибудь раввин,Живущий в Вашингтоне, в Польше.Какое дело до него?Вы что, сдурели? Ничего.

24

Пришли домой, попили чаю,Согрелись, а потом мы спатьОтправились. Я замечаюВо время сна – ого! – опятьКакое-то вдруг шевеленье.Я вскакиваю. ПобеленьеЕго лица, ах, гад! За мной,Его ждут счастие и зной!Я собираюсь на рассвете.Вот электричка. Я сажусь.Я еду в Горький. Я так злюсьНе в сторону его, ответьте,Что я совсем пропащий фрукт,Там роза, там вонючий лук.

25

Приехал, братик сумасшедший!Я видел, как он тут рыдал.Он утешался, друг сердешный,Жену Раису проклинал.Он плакал так, как вам не сниться!К нему, сердешному, все птицы,Вороны из далёких местСпешили, но ни бе ни меОни в печали не сказали.Горюет, лапочка, пусть так:– Ворона, дай, дружок, пятак,Пока тебя не увязалиЗа ним. Рыдания. Удар.Ворона клюв раскрыла: ка-р-р-р.

26