Том 4. Поэмы, сказки - Александр Сергеевич Пушкин Страница 14

Текла из воспаленных ран.

Поутру, взор открыв туманный,

Пуская тяжкий, слабый стон,

С усильем приподнялся он,

Взглянул, поник главою бранной –

И пал недвижный, бездыханный.

Песнь шестая

 Ты мне велишь, о друг мой нежный,

На лире легкой и небрежной

Старинны были напевать

И музе верной посвящать

Часы бесценного досуга…

Ты знаешь, милая подруга:

Поссорясь с ветреной молвой,

Твой друг, блаженством упоенный,

Забыл и труд уединенный,

И звуки лиры дорогой.

От гармонической забавы

Я, негой упоен, отвык…

Дышу тобой – и гордой славы

Невнятен мне призывный клик!

Меня покинул тайный гений

И вымыслов, и сладких дум;

Любовь и жажда наслаждений

Одни преследуют мой ум.

Но ты велишь, но ты любила

Рассказы прежние мои,

Преданья славы и любви;

Мой богатырь, моя Людмила,

Владимир, ведьма, Черномор,

И Финна верные печали

Твое мечтанье занимали;

Ты, слушая мой легкий вздор,

С улыбкой иногда дремала;

Но иногда свой нежный взор

Нежнее на певца бросала…

Решусь; влюбленный говорун,

Касаюсь вновь ленивых струн;

Сажусь у ног твоих и снова

Бренчу про витязя младого.

 Но что сказал я? Где Руслан?

Лежит он мертвый в чистом поле;

Уж кровь его не льется боле,

Над ним летает жадный вран,

Безгласен рог, недвижны латы,

Не шевелится шлем косматый!

 Вокруг Руслана ходит конь,

Поникнув гордой головою,

В его глазах исчез огонь!

Не машет гривой золотою,

Не тешится, не скачет он,

И ждет, когда Руслан воспрянет…

Но князя крепок хладный сон,

И долго щит его не грянет.

 А Черномор? Он за седлом,

В котомке, ведьмою забытый,

Еще не знает ни о чем;

Усталый, сонный и сердитый

Княжну, героя моего

Бранил от скуки молчаливо;

Не слыша долго ничего,

Волшебник выглянул – о диво!

Он видит: богатырь убит;

В крови потопленный лежит;

Людмилы нет, всё пусто в поле;

Злодей от радости дрожит

И мнит: свершилось, я на воле!

Но старый карла был неправ.

 Меж тем, Наиной осененный,

С Людмилой, тихо усыпленной,

Стремится к Киеву Фарлаф:

Летит, надежды, страха полный;

Пред ним уже днепровски волны

В знакомых пажитях шумят;

Уж видит златоверхий град;

Уже Фарлаф по граду мчится,

И шум на стогнах восстает;

В волненье радостном народ

Валит за всадником, теснится;

Бегут обрадовать отца:

И вот изменник у крыльца.

 Влача в душе печали бремя,

Владимир-солнышко в то время

В высоком тереме своем

Сидел, томясь привычной думой.

Бояре, витязи кругом

Сидели с важностью угрюмой.

Вдруг внемлет он: перед крыльцом

Волненье, крики, шум чудесный;

Дверь отворилась; перед ним

Явился воин неизвестный;

Все встали с шепотом глухим

И вдруг смутились, зашумели:

«Людмила здесь! Фарлаф… ужели?»

В лице печальном изменясь,

Встает со стула старый князь,

Спешит тяжелыми шагами

К несчастной дочери своей,

Подходит; отчими руками

Он хочет прикоснуться к ней;

Но дева милая не внемлет

И очарованная дремлет

В руках убийцы – все глядят

На князя в смутном ожиданье;

И старец беспокойный взгляд

Вперил на витязя в молчанье.

Но, хитро перст к устам прижав,

«Людмила спит, – сказал Фарлаф. –

Я так нашел ее недавно

В пустынных муромских лесах

У злого лешего в руках;

Там совершилось дело славно;

Три дня мы билися; луна

Над боем трижды подымалась;

Он пал, а юная княжна

Мне в руки сонною досталась;

И кто прервет сей дивный сон?

Когда настанет пробужденье?

Не знаю – скрыт судьбы закон!

А нам надежда и терпенье

Одни остались в утешенье».

 И вскоре с вестью роковой

Молва по граду полетела;

Народа пестрою толпой

Градская площадь закипела;

Печальный терем всем открыт;

Толпа волнуется, валит

Туда, где на одре высоком,

На одеяле парчевом

Княжна лежит во сне глубоком;

Князья и витязи кругом

Стоят унылы; гласы трубны,

Рога, тимпаны, гусли, бубны

Гремят над нею; старый князь,

Тоской тяжелой изнурясь,

К ногам Людмилы сединами

Приник с безмолвными слезами;

И бледный близ него Фарлаф

В немом раскаянье, в досаде

Трепещет, дерзость потеряв.

 Настала ночь. Никто во граде

Очей бессонных не смыкал;

Шумя, теснились все друг к другу;

О чуде всякий толковал;

Младой супруг свою супругу

В светлице скромной забывал.

Но только свет луны двурогой

Исчез пред утренней зарей,

Весь Киев новою тревогой

Смутился. Клики, шум и вой

Возникли всюду. Киевляне

Толпятся на стене градской…

И видят: в утреннем тумане

Шатры белеют за рекой;

Щиты, как зарево, блистают,

В полях наездники мелькают,

Вдали подъемля черный прах;

Идут походные телеги,

Костры пылают на холмах.

Беда: восстали печенеги!

 Но в это время вещий Финн,

Духов могучий властелин,

В своей пустыне безмятежной

С спокойным сердцем ожидал,

Чтоб день судьбины неизбежной,

Давно предвиденный, восстал.

 В немой глуши степей горючих,

За дальной цепью диких гор,

Жилища ветров, бурь гремучих,

Куда и ведьмы смелый взор

Проникнуть в поздний час боится,

Долина чудная таится,

И в той долине два ключа:

Один течет волной живою,

По камням весело журча,

Тот льется мертвою водою;

Кругом всё тихо, ветры спят,

Прохлада вешняя не веет,

Столетни сосны не шумят,

Не вьются птицы, лань не смеет

В жар летний пить из тайных вод;

Чета духов с начала