Владислав Ходасевич - Тяжёлая лира Страница 16

Джон Боттом

Джон Боттом славный был портной,   Его весь Рэстон знал.Кроил он складно, прочно шил   И дорого не брал.

В опрятном домике он жил   С любимою женойИ то иглой, то утюгом   Работал день-деньской.

Заказы Боттому несли,   Порой издалека.Была привинчена к дверям   Чугунная рука.

Тук-тук — заказчик постучит,   Откроет Мэри дверь, —Бери-ка, Боттом, карандаш,   Записывай да мерь.

Но раз… Иль это только так   Почудилось слегка? —Как будто стукнула сильней   Чугунная рука.

Проклятье вечное тебе,   Четырнадцатый год!..Потом и Боттому пришел,   Как всем другим, черед.

И с верной Мэри целый день   Прощался верный Джон,И целый день на домик свой   Глядел со всех сторон.

И Мэри так ему мила,   И домик так хорош,Да что тут делать? Всё равно:   С собой не заберешь.

Взял Боттом карточку жены   Да прядь ее волос,И через день на континент   Его корабль увез.

Сражался храбро Джон, как все,   Как долг и честь велят,А в ночь на третье февраля   Попал в него снаряд.

Осколок грудь ему пробил,   Он умер в ту же ночь,И руку правую его   Снесло снарядом прочь.

Германцы, выбив наших вон,   Нахлынули в окоп,И Джона утром унесли   И положили в гроб.

И руку мертвую нашли   Оттуда за верстуИ положили на груди…   Одна беда — не ту.

Рука-то плотничья была,   В мозолях. Бедный Джон!В такой руке держать иглу   Никак не смог бы он.

И возмутилася тогда   Его душа в раю:«К чему мне плотничья рука?   Отдайте мне мою!

Я ею двадцать лет кроил   И на любой фасон!На ней колечко с бирюзой,   Я без нее не Джон!

Пускай я грешник и злодей,   А плотник был святой, —Но невозможно мне никак   Лежать с его рукой!»

Так на блаженных высотах   Всё сокрушался Джон,Но хором ангельской хвалы   Был голос заглушен.

А между тем его жене   Полковник написал,Что Джон сражался как герой   И без вести пропал.

Два года плакала вдова:   «О Джон, мой милый Джон!Мне и могилы не найти,   Где прах твой погребен!..»

Ослабли немцы наконец.   Их били мы, как моль.И вот — Версальский, строгий мир   Им прописал король.

А к той могиле, где лежал   Неведомый герой,Однажды маршалы пришли   Нарядною толпой.

И вырыт был достойный Джон,   И в Лондон отвезен,И под салют, под шум знамен   В аббатстве погребен.

И сам король за гробом шел,   И плакал весь народ.И подивился Джон с небес   На весь такой почет.

И даже участью своей   Гордиться стал слегка.Одно печалило его,   Одна беда — рука!

Рука-то плотничья была,   В мозолях… Бедный Джон!В такой руке держать иглу   Никак не смог бы он.

И много скорбных матерей   И много верных женК его могиле каждый день   Ходили на поклон.

И только Мэри нет как нет.   Проходит круглый год —В далеком Рэстоне она   Всё так же слезы льет:

«Покинул Мэри ты свою,   О Джон, жестокий Джон!Ах, и могилы не найти,   Где прах твой погребен!»

   Ее соседи в Лондон шлют,В аббатство, где один   Лежит безвестный, общий всемОтец, и муж, и сын.

Но плачет Мэри: «Не хочу!   Я Джону лишь верна!К чему мне общий и ничей?   Я Джонова жена!»

Всё это видел Джон с небес   И возроптал опять.И пред апостолом Петром   Решился он предстать.

И так сказал: «Апостол Петр,   Слыхал я стороной,Что сходят мертвые к живым   Полночною порой.

Так приоткрой свои врата,   Дай мне хоть как-нибудьЯвиться призраком жене   И только ей шепнуть,

Что это я, что это я,   Не кто-нибудь, а ДжонПод безымянною плитой   В аббатстве погребен.

Что это я, что это я   Лежу в гробу глухом —Со мной постылая рука,   Земля во рту моем».

Ключи встряхнул апостол Петр   И строго молвил так:   «То — души грешные. Тебе ж —Никак нельзя, никак».

И молча, с дикою тоской   Пошел Джон Боттом прочь,И всё томится он с тех пор,   И рай ему невмочь.

В селенье света дух его   Суров и омрачен,И на торжественный свой гроб   Смотреть не хочет он.

Звезды

Вверху — грошовый дом свиданий.Внизу — в грошовом «Казино»Расселись зрители. Темно.Пора щипков и ожиданий.Тот захихикал, тот зевнул…Но неудачник облыселыйВысоко палочкой взмахнул.Открылись темные пределы,И вот — сквозь дым табачных тучПрожектора зеленый луч.На авансцене, в полумраке,Раскрыв золотозубый рот,Румяный хахаль в шапоклякеО звездах песенку поет.И под двуспальные напевыНа полинялый небосводВедут сомнительные девыСвой непотребный хоровод.Сквозь облака, по сферам райским(Улыбочки туда-сюда)С каким-то веером китайскимПлывет Полярная Звезда.За ней вприпрыжку поспешая,Та пожирней, та похудей,Семь звезд — Медведица БольшаяТрясут четырнадцать грудей.

И, до последнего раздета,Горя брильянтовой косой,Вдруг жидколягая кометаВыносится перед толпой.Глядят солдаты и портныеНа рассусаленный сумбур,Играют сгустки жировыеНа бедрах Etoile d'amour[4],Несутся звезды в пляске, в тряске,Звучит оркестр, поет дурак,Летят алмазные подвязкиИз мрака в свет, из света в мрак.И заходя в дыру всё ту же,И восходя на небосклон, —Так вот в какой постыдной лужеТвой День Четвертый отражен!..Не легкий труд, о Боже правый,Всю жизнь воссоздавать мечтойТвой мир, горящий звездной славойИ первозданною красой.

Ночь