Алексей Константинович Толстой - Стихотворения и поэмы Страница 16

* * *

Как часто ночью в тишине глубокойМеня тревожит тот же дивный сон:В туманной мгле стоит дворец высокийИ длинный ряд дорических колонн,Средь диких гор от них ложатся тени,К реке ведут широкие ступени.

И солнце там приветливо не блещет,Порой сквозь тучи выглянет луна,О влажный брег порой лениво плещет,Катяся мимо, сонная волна,И истуканов рой на плоской крышеСтоит во тьме один другого выше.

Туда, туда неведомая силаВдоль по реке влечет мою ладью,К высоким окнам взор мой пригвоздила,Желаньем грудь наполнила мою.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я жду тебя. Я жду, чтоб ты склонилаНа темный дол свой животворный взгляд, —Тогда взойдет огнистое светило,В алмазных искрах струи заблестят,Проснется замок, позлатятся горыИ загремят невидимые хоры.

Я жду, но тщетно грудь моя трепещет,Лишь сквозь туман виднеется луна,О влажный берег лишь лениво плещет,Катяся мимо, сонная волна,И истуканов рой на плоской крышеСтоит во тьме один другого выше.

Гаральд Свенгольм

His voice it was deep

like the wave of the sea[15].

Его голос звучал как морская волна,             Мрачен взор был грозящих очей,И была его длань как погибель сильна,             Сердце зыблемой трости слабей.

Не в кровавом бою он врагами убит,             Не грозою повержен он в прах,Под могильным холмом он без раны лежит,             Сам себе разрушитель и враг.

Струны мощные арфы певец напрягал,             Струны жизни порвалися в нем,И начатую песню Гаральд не скончал,             И лежит под могильным холмом.

И сосна там раскинула силу ветвей,             Словно облик его, хороша,И тоскует на ней по ночам соловей,             Словно песню кончает душа.

В альбом

Стрелок, на той полянеКто поздно так бежит?Что там в ночном туманеКлубится и кипит?Что значит это пенье,И струн в эфире звон,И хохот, и смятенье,И блеск со всех сторон?

– Друзья, то вереницаВолшебниц и сильфид;Пред ними их царицаВоздушная бежит;Бежит глухой дорожкой,Мелькает вдоль реки, —Под маленькою ножкойНе гнутся стебельки.

Ей нет красавиц равных,Ее чудесен вид,И много бардов славныхЛюбовью к ней горит;Но бойся, путник смелый,В ее попасться сетьИль кончик ножки белойНечаянно узреть.

Когда луна златаяГлядит в зерцало вод,В лучах ее играя,Как сон она плывет;Наступит ли денница,Она спешит уж прочь;Пушок – ей колесница,Ее отчизна – ночь.

Лишь в сумерках застанетВ лесу она стрелка,Зовет его и манитК себе издалека;Скользит над влагой зыбкойСреди глухих болотИ странника с улыбкойНад пропастию ждет.

Сильфид она всех краше,Волшебниц всех милей;Седые барды нашиГорят любовью к ней;Но бойся, путник смелый,В ее попасться сетьИль кончик ножки белойНечаянно узреть.

Поэмы, баллады, былины

Волки

Когда в селах пустеет,Смолкнут песни селянИ седой забелеетНад болотом туман,Из лесов тихомолкомПо полям волк за волкомОтправляются все на добычу.

Семь волков идут смело.Впереди их идетВолк осьмой, шерсти белой;А таинственный ходЗаключает девятый.С окровавленной пятойОн за ними идет и хромает.

Их ничто не пугает.На село ли им путь,Пес на них и не лает;А мужик и дохнуть,Видя их, не посмеет:

Он от страху бледнеетИ читает тихонько молитву.

Волки церковь обходятОсторожно кругом,В двор поповский заходятИ шевелят хвостом,Близ корчмы водят ухомИ внимают всем слухом,Не ведутся ль там грешные речи?

Их глаза словно свечи,Зубы шила острей.Ты тринадцать картечейКозьей шерстью забейИ стреляй по ним смело,Прежде рухнет волк белый,А за ним упадут и другие.

На селе ж, когда спящихВсех разбудит петух,Ты увидишь лежащихДевять мертвых старух.Впереди их седая,Позади их хромая,Все в крови... с нами сила господня!

1840-е годы

* * *

Ходит Спесь, надуваючись,С боку на бок переваливаясь.Ростом-то Спесь аршин с четвертью,Шапка-то на нем во целу сажень,Пузо-то его все в жемчуге,Сзади-то у него раззолочено.А и зашел бы Спесь к отцу, к матери,Да ворота некрашены!А и помолился б Спесь во церкви божией,Да пол не метён!Идет Спесь, видит: на небе радуга;Повернул Спесь во другую сторону:Не пригоже-де мне нагибатися!

Курган

В степи, на равнине открытой.Курган одинокий стоит;Под ним богатырь знаменитыйВ минувшие веки зарыт.

В честь витязя тризну свершали,Дружина дралася три дня,Жрецы ему разом заклалиВсех жен и любимца коня.

Когда же его схоронилиИ шум на могиле затих,Певцы ему славу сулили,На гуслях гремя золотых:

«О витязь! делами твоимиГордится великий народ,Твое громоносное имяСтолетия все перейдет!

И если курган твой высокийСровнялся бы с полем пустым,То слава, разлившись далеко,Была бы курганом твоим!»

И вот миновалися годы.Столетия вслед протекли,Народы сменили народы,Лицо изменилось земли.

Курган же с высокой главою,Где витязь могучий зарыт,Еще не сровнялся с землею,По-прежнему гордо стоит.

А витязя славное имяДо наших времен не дошло...Кто был он? венцами какимиСвое он украсил чело?

Чью кровь проливал он рекою?Какие он жег города?И смертью погиб он какою?И в землю опущен когда?

Безмолвен курган одинокий...Наездник державный забыт,И тризны в пустыне широкойНикто уж ему не свершит!

Лишь мимо кургана мелькаетСайгак, через поле скача,Иль вдруг на него налетает,Крилами треща, саранча.

Порой журавлиная стая,Окончив подоблачный путь,К кургану шумит подлетая,Садится на нем отдохнуть.

Тушканчик порою проскачетПо нем при мерцании дня,Иль всадник высоко маячитНа нем удалого коня;

А слезы прольют разве тучи,Над степью плывя в небесах,Да ветер лишь свеет летучийС кургана забытого прах...

1840-е годы

Правда

Ах ты гой еси, правда-матушка!Велика ты, правда, широка стоишь!Ты горами поднялась до поднебесья,Ты степями, государыня, раскинулась,Ты морями разлилася синими,Городами изукрасилась людными,Разрослася лесами дремучими!Не объехать кругом тебя во сто лет,Посмотреть на тебя – шапка валится!

Выезжало семеро братиев,Семеро выезжало добрых молодцев,Посмотреть выезжали молодцы,Какова она, правда, на свете живет?А и много про нее гово́рено,А и много про нее писано,А и много про нее лыгано.

Поскакали добры молодцы,Все семеро братьев удалыих,И подъехали к правде со семи концов,И увидели правду со семи сторон.

Посмотрели добры молодцы,Покачали головами уда́лымиИ вернулись на свою родину;А вернувшись на свою родину,Всяк рассказывал правду по-своему;Кто горой называл ее высокою,Кто городом людным торговыим,Кто морем, кто лесом, кто степию.

И поспорили братья промеж собой,И вымали мечи булатные,И рубили друг друга до смерти,И, рубяся, корились, ругалися,И брат брата звал обманщиком.Наконец полегли до единогоВсе семеро братьев удалыих;Умирая ж, каждый сыну наказывал,Рубитися наказывал до смерти,Полегти за правду за истину;То ж и сын сыну наказывал,И доселе их внуки рубятся,Все рубятся за правду за истину,На великое себе разорение.

А сказана притча не в осуждение,Не в укор сказана – в поучение,Людям добрым в уразумение.

Василий Шибанов

Князь Курбский от царского гнева бежал,       С ним Васька Шибанов, стремянный[16].Дороден был князь. Конь измученный пал.       Как быть среди ночи туманной?Но рабскую верность Шибанов храня,Свого отдает воеводе коня:       «Скачи, князь, до вражьего стану,       Авось я пешой не отстану».

И князь доскакал. Под литовским шатром       Опальный сидит воевода,Стоят в изумленье литовцы кругом,       Без шапок толпятся у входа,Всяк русскому витязю честь воздает;Недаром дивится литовский народ,       И ходят их головы кругом:       «Князь Курбский нам сделался другом».

Но князя не радует новая честь,        Исполнен он желчи и злобы;Готовится Курбский царю перечесть        Души оскорбленной зазнобы[17]:«Что долго в себе я таю и ношу,То все я пространно к царю напишу,        Скажу напрямик, без изгиба,        За все его ласки спасибо».

И пишет боярин всю ночь напролет,        Перо его местию дышит,Прочтет, улыбнется, и снова прочтет,        И снова без отдыха пишет,И злыми словами язвит он царя,И вот уж, когда занялася заря,        Поспело ему на отраду        Послание, полное яду.

Но кто ж дерзновенные князя слова        Отвезть Иоанну возьмется?Кому не люба на плечах голова,        Чье сердце в груди не сожмется?

Невольно сомненья на князя нашли...Вдруг входит Шибанов в поту и в пыли:        «Князь, служба моя не нужна ли?        Вишь, наши меня не догнали!»

И в радости князь посылает раба,        Торопит его в нетерпенье:«Ты телом здоров, и душа не слаба.        А вот и рубли в награжденье!»Шибанов в ответ господину: «Добро!Тебе здесь нужнее твое серебро,        А я передам и за муки        Письмо твое в царские руки».

Звон медный несется, гудит над Москвой;        Царь в смирной одежде[18] трезвонит;Зовет ли обратно он прежний покой        Иль совесть навеки хоронит?Но часто и мерно он в колокол бьет,И звону внимает московский народ,        И молится, полный боязни,        Чтоб день миновался без казни.

В ответ властелину гудят терема,        Звонит с ним и Вяземский[19] лютый,Звонит всей опрични кромешная тьма,        И Васька Грязной, и Малюта,И тут же, гордяся своею красой,С девичьей улыбкой, с змеиной душой,        Любимец звонит Иоаннов,        Отверженный богом Басманов.

Царь кончил; на жезл опираясь, идет,        И с ним всех окольных[20] собранье.Вдруг едет гонец, раздвигает народ,        Над шапкою держит посланье.И спрянул с коня он поспешно долой,К царю Иоанну подходит пешой        И молвит ему, не бледнея:        «От Курбского князя Андрея!»

И очи царя загорелися вдруг:        «Ко мне? От злодея лихого?Читайте же, дьяки, читайте мне вслух        Посланье от слова до слова!

Подай сюда грамоту, дерзкий гонец!»И в ногу Шибанова острый конец        Жезла своего он вонзает,        Налег на костыль – и внимает:

«Царю, прославляему древле от всех,        Но тонущу в сквернах обильных!Ответствуй, безумный, каких ради грех        Побил еси добрых и сильных?Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны,Без счета твердыни врагов сражены?        Не их ли ты мужеством славен?        И кто им бысть верностью равен?

Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас,        В небытную ересь прельщенный?Внимай же! Приидет возмездия час,        Писанием нам предреченный,И аз, иже[21] кровь в непрестанных бояхЗа тя[22], аки воду, лиях[23] и лиях,

        С тобой пред судьею[24] предстану!» —        Так Курбский писал к Иоанну.

Шибанов молчал. Из пронзенной ноги        Кровь алым струилася током,И царь на спокойное око слуги        Взирал испытующим оком.Стоял неподвижно опричников ряд;Был мрачен владыки загадочный взгляд,        Как будто исполнен печали;        И все в ожиданье молчали.

И молвил так царь: «Да, боярин твой прав,        И нет уж мне жизни отрадной,Кровь добрых и сильных ногами поправ,        Я пес недостойный и смрадный!Гонец, ты не раб, но товарищ и друг,И много, знать, верных у Курбского слуг,        Что выдал тебя за бесценок!        Ступай же с Малютой в застенок!»

Пытают и мучат гонца палачи,        Друг к другу приходят на смену:«Товарищей Курбского ты уличи,        Открой их собачью измену!»

И царь вопрошает: «Ну что же гонец?Назвал ли он вора друзей наконец?»        «Царь, слово его все едино:        Он славит свого господина!»

День меркнет, приходит ночная пора,        Скрыпят у застенка ворота,Заплечные[25] входят опять мастера,        Опять зачалася работа.«Ну, что же, назвал ли злодеев гонец?»«Царь, близок ему уж приходит конец,        Но слово его все едино,        Он славит свого господина:

«О князь, ты, который предать меня мог        За сладостный миг укоризны,О князь, я молю, да простит тебе бог        Измену твою пред отчизной!Услышь меня, боже, в предсмертный мой час.Язык мой немеет, и взор мой угас,        Но в сердце любовь и прощенье,        Помилуй мои прегрешенья!

Услышь меня, боже, в предсмертный мой час,        Прости моего господина!

Язык мой немеет, и взор мой угас,        Но слово мое все едино:За грозного, боже, царя я молюсь,За нашу святую, великую Русь,        И твердо жду смерти желанной!»        Так умер Шибанов, стремянный.

1840-е годы