Алексей Константинович Толстой - Стихотворения и поэмы Страница 17

Василий Шибанов

Князь Курбский от царского гнева бежал,       С ним Васька Шибанов, стремянный[16].Дороден был князь. Конь измученный пал.       Как быть среди ночи туманной?Но рабскую верность Шибанов храня,Свого отдает воеводе коня:       «Скачи, князь, до вражьего стану,       Авось я пешой не отстану».

И князь доскакал. Под литовским шатром       Опальный сидит воевода,Стоят в изумленье литовцы кругом,       Без шапок толпятся у входа,Всяк русскому витязю честь воздает;Недаром дивится литовский народ,       И ходят их головы кругом:       «Князь Курбский нам сделался другом».

Но князя не радует новая честь,        Исполнен он желчи и злобы;Готовится Курбский царю перечесть        Души оскорбленной зазнобы[17]:«Что долго в себе я таю и ношу,То все я пространно к царю напишу,        Скажу напрямик, без изгиба,        За все его ласки спасибо».

И пишет боярин всю ночь напролет,        Перо его местию дышит,Прочтет, улыбнется, и снова прочтет,        И снова без отдыха пишет,И злыми словами язвит он царя,И вот уж, когда занялася заря,        Поспело ему на отраду        Послание, полное яду.

Но кто ж дерзновенные князя слова        Отвезть Иоанну возьмется?Кому не люба на плечах голова,        Чье сердце в груди не сожмется?

Невольно сомненья на князя нашли...Вдруг входит Шибанов в поту и в пыли:        «Князь, служба моя не нужна ли?        Вишь, наши меня не догнали!»

И в радости князь посылает раба,        Торопит его в нетерпенье:«Ты телом здоров, и душа не слаба.        А вот и рубли в награжденье!»Шибанов в ответ господину: «Добро!Тебе здесь нужнее твое серебро,        А я передам и за муки        Письмо твое в царские руки».

Звон медный несется, гудит над Москвой;        Царь в смирной одежде[18] трезвонит;Зовет ли обратно он прежний покой        Иль совесть навеки хоронит?Но часто и мерно он в колокол бьет,И звону внимает московский народ,        И молится, полный боязни,        Чтоб день миновался без казни.

В ответ властелину гудят терема,        Звонит с ним и Вяземский[19] лютый,Звонит всей опрични кромешная тьма,        И Васька Грязной, и Малюта,И тут же, гордяся своею красой,С девичьей улыбкой, с змеиной душой,        Любимец звонит Иоаннов,        Отверженный богом Басманов.

Царь кончил; на жезл опираясь, идет,        И с ним всех окольных[20] собранье.Вдруг едет гонец, раздвигает народ,        Над шапкою держит посланье.И спрянул с коня он поспешно долой,К царю Иоанну подходит пешой        И молвит ему, не бледнея:        «От Курбского князя Андрея!»

И очи царя загорелися вдруг:        «Ко мне? От злодея лихого?Читайте же, дьяки, читайте мне вслух        Посланье от слова до слова!

Подай сюда грамоту, дерзкий гонец!»И в ногу Шибанова острый конец        Жезла своего он вонзает,        Налег на костыль – и внимает:

«Царю, прославляему древле от всех,        Но тонущу в сквернах обильных!Ответствуй, безумный, каких ради грех        Побил еси добрых и сильных?Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны,Без счета твердыни врагов сражены?        Не их ли ты мужеством славен?        И кто им бысть верностью равен?

Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас,        В небытную ересь прельщенный?Внимай же! Приидет возмездия час,        Писанием нам предреченный,И аз, иже[21] кровь в непрестанных бояхЗа тя[22], аки воду, лиях[23] и лиях,

        С тобой пред судьею[24] предстану!» —        Так Курбский писал к Иоанну.

Шибанов молчал. Из пронзенной ноги        Кровь алым струилася током,И царь на спокойное око слуги        Взирал испытующим оком.Стоял неподвижно опричников ряд;Был мрачен владыки загадочный взгляд,        Как будто исполнен печали;        И все в ожиданье молчали.

И молвил так царь: «Да, боярин твой прав,        И нет уж мне жизни отрадной,Кровь добрых и сильных ногами поправ,        Я пес недостойный и смрадный!Гонец, ты не раб, но товарищ и друг,И много, знать, верных у Курбского слуг,        Что выдал тебя за бесценок!        Ступай же с Малютой в застенок!»

Пытают и мучат гонца палачи,        Друг к другу приходят на смену:«Товарищей Курбского ты уличи,        Открой их собачью измену!»

И царь вопрошает: «Ну что же гонец?Назвал ли он вора друзей наконец?»        «Царь, слово его все едино:        Он славит свого господина!»

День меркнет, приходит ночная пора,        Скрыпят у застенка ворота,Заплечные[25] входят опять мастера,        Опять зачалася работа.«Ну, что же, назвал ли злодеев гонец?»«Царь, близок ему уж приходит конец,        Но слово его все едино,        Он славит свого господина:

«О князь, ты, который предать меня мог        За сладостный миг укоризны,О князь, я молю, да простит тебе бог        Измену твою пред отчизной!Услышь меня, боже, в предсмертный мой час.Язык мой немеет, и взор мой угас,        Но в сердце любовь и прощенье,        Помилуй мои прегрешенья!

Услышь меня, боже, в предсмертный мой час,        Прости моего господина!

Язык мой немеет, и взор мой угас,        Но слово мое все едино:За грозного, боже, царя я молюсь,За нашу святую, великую Русь,        И твердо жду смерти желанной!»        Так умер Шибанов, стремянный.

1840-е годы

Богатырь

По русскому славному царству,На кляче разбитой верхом,Один богатырь разъезжаетИ взад, и вперед, и кругом.

Покрыт он дырявой рогожей,Мочалы вокруг сапогов,На брови надвинута шапка,За пазухой пеннику штоф.

«Ко мне, горемычные люди,Ко мне, молодцы, поскорей!Ко мне, молодицы и девки, —Отведайте водки моей!»

Он потчует всех без разбору,Гроша ни с кого не берет,Встречает его с хлебом-солью,Честит его русский народ.

Красив ли он, стар или молод —Никто не заметил того;Но ссоры, болезни и голодПлетутся за клячей его.

И кто его водки отведал,От ней не отстанет никак,И всадник его провожаетУслужливо в ближний кабак.

Стучат и расходятся чарки,Трехпробное льется вино,В кабак, до последней рубахи,Добро мужика снесено.

Стучат и расходятся чарки,Питейное дело растет,Жиды богатеют, жиреют,Беднеет, худеет народ.

Со службы домой воротилсяВ деревню усталый солдат;Его угощают родные,Вкруг штофа горелки сидят.

Приходу его они рады,Но вот уж играет вино,По жилам бежит и струитсяИ головы кружит оно.

«Да что, – говорят ему братья, —Уж нешто ты нам и старшой?Ведь мы-то трудились, пахали,Не станем делиться с тобой!»

И ссора меж них закипела,И подняли бабы содом;Солдат их ружейным прикладом,А братья его топором!

Сидел над картиной художник,Он Божию матерь писал,Любил как дитя он картину,Он ею и жил и дышал;

Вперед подвигалося дело,Порой на него с полотнаС улыбкой святая глядела,Его ободряла она.

Сгрустнулося раз живописцу,Он с горя горелки хватил —Забыл он свою мастерскую,Свою Богоматерь забыл.

Весь день он валяется пьяныйИ в руки кистей не берет —Меж тем, под рогожею, всадникНа кляче плетется вперед.

Работают в поле ребята,И градом с них катится пот,И им, в умилении, всадникОрленый свой штоф отдает.

Пошла между ними потеха!Трехпробное льется вино,По жилам бежит и струитсяИ головы кружит оно.

Бросают они свои сохи,Готовят себе кистени,Идут на большую дорогу,Купцов поджидают они.

Был сын у родителей бедных;Любовью к науке влеком,Семью он свою оставляетИ в город приходит пешком.

Он трудится денно и нощно,Покою себе не дает,Он терпит и голод и холод,Но движется быстро вперед.

Однажды, в дождливую осень,В одном переулке глухом,Ему попадается всадникНа кляче разбитой верхом.

«Здорово, товарищ, дай руку!Никак, ты, бедняга, продрог?Что ж, выпьем за Русь и науку!Я сам им служу, видит бог!»

От стужи иль от голодухиПрельстился на водку и ты —И вот потонули в сивухеРодные, святые мечты!

За пьянство из судной управыПовытчика выгнали раз;Теперь он крестьянам на сходкеЧитает подложный указ.

Лукаво толкует свободуИ бочками водку сулит:«Нет боле оброков, ни барщин;Того-де закон не велит.

Теперь, вишь, другие порядки.Знай пей, молодец, не тужи!А лучше чтоб спорилось дело,На то топоры и ножи!»

А всадник на кляче не дремлет,Он едет и свищет в кулак;Где кляча ударит копытом,Там тотчас стоит и кабак.

За двести мильонов РоссияЖидами на откуп взята —За тридцать серебряных денегОни же купили Христа.

И много Понтийских Пилатов,И много лукавых ИудОтчизну свою распинают,Христа своего продают.

Стучат и расходятся чарки,Рекою бушует вино,Уносит деревни и селаИ Русь затопляет оно.

Дерутся и режутся братья,И мать дочерей продает,Плач, песни, и вой, и проклятья —Питейное дело растет!

И гордо на кляче гарцуетТеперь богатырь удалой;Уж сбросил с себя он рогожу,Он шапку сымает долой:

Гарцует оглоданный остов,Венец на плешивом челе,Венец из разбитых бутылокБлестит и сверкает во мгле.

И череп безглазый смеется:«Призванье мое свершено!Недаром же им достаетсяМое даровое вино!»

1849