Светлолунный сад - Каролина Карловна Павлова Страница 16

«В чужбине той

Иная каждой будет доля

И суд иной.

Огнь вдохновения святого

Даю я вам;

Восторгам вашим будет слово

И власть мечтам.

Младую грудь наполню каждой,

В краю земном

Понятьем правды, чистой жаждой,

Живым лучом.

И если дух падет ленивый

В мирском бою, –

Да не винит ваш ропот лживый

Любовь мою».

И на заветное призванье

Тогда сошли

Три женские души в изгнанье

На путь земли.

Одной из них судило провиденье

Впервые там увидеть дольный мир,

Где, воцарясь, земное просвещенье

Устроило свой Валфазарский пир.

Ей пал удел познать неволи светской

Всю лютую и пагубную власть,

Ей с первых лет велели стих свой детской

К ногам толпы смиренной данью класть;

Свои нести моления и пени

В житейский гул, на площадь людных зал,

Потехою служить холодной лени,

Быть жертвою бессмысленных похвал.

И с пошлостью привычной, безотлучной

Сроднилася и ужилась она,

Заветный дар ей стал гремушкой звучной,

Заглохли в ней святые семена.

О днях благих, о прежней ясной думе

Она теперь не помнит и во сне;

И тратит жизнь в безумном светском шуме,

Своей судьбой довольная вполне.

Другую бросил бог далеко

В американские леса;

Велел ей слушать одиноко

Пустынь святые голоса;

Велел бороться ей с нуждою,

Противодействовать судьбе,

Всё отгадать самой собою,

Всё заключить в самой себе.

В груди, испытанной страданьем,

Хранить восторга фимиам;

Быть верной тщетным упованьям

И неисполненным мечтам.

И с данным ей тяжелым благом

Она пошла, как бог судил,

Бесстрашной волью, твердым шагом,

До истощенья юных сил.

И с высоты, как ангел веры,

Сияет в сумраке ночном

Звезда не нашей полусферы

Над гробовым ее крестом.

Третья – благостию бога

Ей указан мирный путь,

Светлых дум ей было много

Вложено в младую грудь.

Сны в ней гордые яснели,

Пелись песни без числа,

И любовь ей с колыбели

Стражей верною была.

Все даны ей упоенья,

Блага все даны сполна,

Жизни внутренней движенья,

Жизни внешней тишина.

И в душе, созрелой ныне,

Грустный слышится вопрос:

В лучшей века половине

Что ей в мире удалось?

Что смогла восторга сила?

Что сказал души язык?

Что любовь ее свершила,

И порыв чего достиг? –

С прошлостью, погибшей даром,

С грозной тайной впереди,

С бесполезным сердца жаром,

С волей праздною в груди,

С грезой тщетной и упорной,

Может, лучше было ей

Обезуметь в жизни вздорной

Иль угаснуть средь степей…

Ноябрь 1845

Везде и всегда

Где ни бродил с душой унылой,

Как ни текли года, –

Всё думу слал к подруге милой

Везде я и всегда.

Везде влачил я, чужд забавам,

Как цепь, свою мечту:

И в Альбионе величавом,

И в диком Тимбукту,

В Москве, при колокольном звоне

Отчизну вновь узрев,

В иноплеменном Лиссабоне,

Средь португальских дев,

И там, где снится о гяуре

Разбойнику в чалме,

И там, где пляшет в Сингапуре

Индейская альмэ,

И там, где города под лавой

Безмолвствуют дома,

И там, где царствует со славой

Тамеа-меа-ма,

Когда я в вальсе мчался с дамой,

Одетою в атлас,

Когда пред грозным далай-ламой

Стоял я, преклонясь,

Когда летел я в авангарде

На рукопашный бой,

Когда на мрачном Сен-Готарде

Я слушал ветра вой,

Когда я в ложе горе Теклы

Делил, как весь Берлин,

Когда глядел на пламень Геклы,

Задумчив и один,

В странах далеких или близких,

В тревоге тяжких дней,

На берегах миссисипийских,

На высях Пиреней,

На бурном море, без компаса,

В лесу, в ночной поре,

В глухих степях на Чимборасо,

В столице Помаре, –

Где ни бродил с душой унылой,

Как ни текли года, –

Всё думу слал к подруге милой

Везде я и всегда.

<1846>

«Зовет нас жизнь: идем, мужаясь, все мы…»

Зовет нас жизнь: идем, мужаясь, все мы;

Но в краткий час, где стихнет гром невзгод,

И страсти спят, и споры сердца немы, –

Дохнет душа среди мирских забот,

И вдруг мелькнут далекие эдемы,

И думы власть опять свое берет.

 –

Остановясь горы на половине,

Пришлец порой кругом бросает взгляд:

За ним цветы и майский день в долине,

А перед ним – гранит и зимний хлад.

Как он, вперед гляжу я реже ныне,

И более гляжу уже назад.

Там много есть, чего не встретить снова;

Прелестна там и радость и беда;

Там много есть любимого, святого,

Разбитого судьбою навсегда.

Ужели всё душа забыть готова?

Ужели всё проходит без следа?

Ужель вы мне – безжизненные тени,

Вы, взявшие с меня, в моей весне,

Дань жарких слез и горестных борений,

Погибшие! ужель вы чужды мне

И помнитесь, среди сердечной лени,

Лишь изредка и темно, как во сне?

Ты, с коей я простилася, рыдая,

Чей путь избрал безжалостно творец,

Святой любви поборница младая, –

Ты приняла терновый свой венец

И скрыла глушь убийственного края

И подвиг твой, и грустный твой конец.

И там, где ты несла свои страданья,

Где гасла ты в несказанной тоске, –

Уж, может, нет