Владимир Набоков - Стихотворения Страница 17

28. «Позволь мечтать… Ты первое страданье…»{*}

Позволь мечтать… Ты первое страданьеи счастие последнее мое.Я чувствую движенье и дыханьетвоей души… Я чувствую ее,как дальнее и трепетное пенье…Позволь мечтать, о, чистая струна!Позволь рыдать и верить в упоенье,что жизнь, как ты, лишь музыки полна.

29. «Ее душа, как свет необычайный…»{*}

Ее душа, как свет необычайный,как белый блеск за дивными дверьми,меня влечет. Войди, художник тайный,          и кисть возьми.

Изобрази цветную вереницуволшебных птиц; огнисто распишивсю белую, безмолвную светлицу          ее души.

Возьми на кисть росинки с розы чайнойи красный сок раскрывшейся зари.Войди, любовь, войди, художник тайный,          мечтай, твори.

30. «Когда захочешь, я уйду…»

Когда захочешь, я уйду,утрату сладостно прославлю, —но в зацветающем саду,во мгле пруда тебе оставлюодну бесценную звезду.

Заглянешь ты в зеркальный пруди тронешь влагу, и движеньябеспечных рук звезду вспугнут;но зыбь утихнет; отраженьевернется вновь, шепнет: я тут…

Ты кинешь камешек, и вновьзыбь круговая гладь встревожит.О нет, — звезде не прекословь, —растаять в сумраке не можетмой лучший луч, моя любовь…

Над влагой душу наклоня,так незаметно ты привыкнешьк кольцу тончайшего огня;и вдруг поймешь, и тихо вскрикнешь,и тихо позовешь меня…

31. «О светлый голос, чуть печальный…»{*}

О светлый голос, чуть печальный,слыхал я прежде отзвук твой,пугливый, ласково-хрустальный,в тени, под влажною листвой,и в старом доме, в перезвонеподвесок-искорок… Звени,и будут ночи, будут дниполны видений, благовоний;забуду ветер для тебя,игравший в роще белоствольной,навек забуду ветер вольный,твой лепет сладостный любя…Очарованье звуковое,не умолкай, звени, звени.Я вижу прошлое живое,между деревьями огнив усадьбе прадеда, и окнаоткрыты настежь, и скользят —как бы шелковые волокна —цветные звуки в темный сад,стекая с клавишей блестящихпод чьей-то плещущей рукойи умолкая за рекой,в полях росистых, в синих чащах.

32. «Все окна открыв, опустив занавески…»

Все окна открыв, опустив занавески,       ты в зале роялю сказала: живи!Как легкие крылья во мраке и в блеске       задвигались руки твои.

Под левой — мольба зазвенела несмело,       под правою — отклик волнисто возник,за клавишем клавиш, то черный, то белый,       звеня погружался на миг.

В откинутой крышке отливы лоснились,       и руки твои, отраженные там,как бледные бабочки, плавно носились       по черным и белым цветам.

И звуки холмились во мраке и в блеске,       и ропот взбирался, и шепот сбегал,и ветер ночной раздувал занавески       и звездное небо впускал.

33. «В полнолунье, в гостиной пыльной и пышной…»

В полнолунье, в гостиной пыльной и пышной,где рояль уснул средь узорных теней, —опустив ресницы, ты вышла неслышно        из оливковой рамы своей.

В этом доме ветхом, давно опустелом,над лазурным креслом, на светлой стенемежду зеркалом круглым и шкапом белым,        улыбалась ты некогда мне.

И блестящие клавиши пели ярко,и на солнце глубокий вспыхивал пол,и в окне, на еловой опушке парка,        серебрился березовый ствол.

И потом не забыл я веселых комнат,и в сиянье ночи, и в сумраке дня,на чужбине я чуял, что кто-то помнит        и спасет и утешит меня.

И теперь ты вышла из рамы старинной,из усадьбы любимой, и в час тоския увидел вновь платья вырез невинный,        на девичьих висках завитки.

И улыбка твоя мне давно знакомаи знаком изгиб этих тонких бровей,и с тобою пришло из родного дома        много милых, душистых теней. —

Из родного дома, где легкие льдинкичуть блестят под люстрой, и льется в окноголубая ночь, и страница из Глинки        на рояле белеет давно…

34. «О любовь, ты светла и крылата…»{*}

О любовь, ты светла и крылата, —но я в блеске твоем не забыл,что в пруду неизвестном, когда-то,я простым головастиком был.

Я на первой странице твореньятолько маленькой был запятой, —но уже я любил отраженьяв полнолунье и в день золотой.

И, дивясь темно-синим стрекозкам,я играл, и нырял, и всплывал,отливал гуттаперчевым лоскоми мерцающий хвостик свивал.

В том пруду изумрудно-узорном,где змеились лучи в темноте,где кружился я живчиком черным, —ты сияла на плоском листе.

О любовь. Я за тайной твоеювозвращаюсь по лестнице лет…В добрый час водяную лилеюполюбил головастик-поэт…

35. ГЛАЗА{*}

Под тонкою луной, в стране далекой, древней,так говорил поэт смеющейся царевне:

«Напев сквозных цикад умрет в листве олив,погаснут светляки на гиацинтах смятых,но сладостный разрез твоих продолговатыхатласно-темных глаз, их ласка, и отливчуть сизый на белке, и блеск на нижнем веке,и складки нежные над верхним, — верь, навекиостанутся в моих сияющих стихах,и людям будет мил твой длинный взор счастливый,пока есть на земле цикады и оливыи влажный гиацинт в алмазных светляках».

Так говорил поэт смеющейся царевнепод тонкою луной, в стране далекой, древней…

36. «Пускай всё горестней и глуше…»{*}

Пускай всё горестней и глушеуходит мир в стальные сны…Мы здесь одни, и наши душиодной весной убелены.

И вместе, вместе, и навеки,построим мир — незримый, наш;я в нем создам леса и реки,ты звезды и цветы создашь.

И в этот век огня и гневамы будем жить в веках иных, —в прохладах моего напева,в долинах ландышей твоих.

И только звуки наших внуков, —мой стих весенний полюбя, —сквозь тень и свет воздушных звуковувидят — белую — тебя…

III. УШЕДШЕЕ

37. ПАСХА{*}

На смерть отца

Я вижу облако сияющее, крышу,блестящую вдали, как зеркало… Я слышу,как дышит тень и каплет свет…Так как же нет тебя? Ты умер, а сегоднясинеет влажный мир, грядет весна Господня,        растет, зовет… Тебя же нет.

Но если все ручьи о чуде вновь запели,но если перезвон и золото капели —не ослепительная ложь,а трепетный призыв, сладчайшее «воскресни»,великое «цвети», — тогда ты в этой песне,        ты в этом блеске, ты живешь!..

38. «Молчи, не вспенивай души…»{*}

Молчи, не вспенивай души,не расточай своей печали, —чтоб слезы душу расцвечалив ненарушаемой тиши.

Слезу — бесценный самоцвет, —таи в сокровищнице черной…В порыве скорби непокорнойты погасил бы тайный свет.

Блаженно бережно таидар лучезарный, дар страданья, —живую радугу, рыданьянеизречимые свои…

Чтоб в этот час твои уста,как бездыханные, молчали…Вот целомудрие печали,глубин священных чистота.

39–40. ТРИСТАН