Алексей Недогонов - Дорога моей земли Страница 17

Осень

Звезд тишина неизменная.Сумерек зыбкая просинь.Первая послевоенная,милая, русская осень.

Тихо пришла она — вкрадчивая,судя по звукам — тугая,песни и дни укорачивая,свет в куренях зажигая.

В пору такую караичик лунным лучам приторочены,в пору такую, играючи,пробуют усики заячьитанковый след вдоль обочины…

Все мне и любо и дорого:и безразличьем просторасуженное до шорохасердцебиенье мотора;

и журавлиная ижица,что под луной вороватодревней дорогою движетсяк знойному устью Евфрата;

и неземная, отпетая,вешняя юность акаций…Осень относится к этомус невозмутимой прохладцей.

Кочет горластыйнеистовопрясла и птичник окликал.

…Осень сады перелистываетпосле учебных каникул.

Под Ростовом, осень 1945 г.

Земля

Как светлая память,бессмертна далекая быль.Сыновней любовьюя землю свою полюбилза сказку рассвета,в которой простор да ковыль,в которой над стрепетомкоршун погибель трубил;

за сказку рассвета,в которой запевки своидарили казачкичубатым лихим женихам,в которой ночамигремели в садах соловьи,последние звездынаоткуп отдав петухам.

Сыновней любовьюя землю свою полюбил:я в детстве на неймолодые деревья сажал,и зверя степногона ней я впервые убил,на ней в поединкевпервые бесстрашье стяжал…

Я ввек не забуду иную,суровую быль:на милой равнине —следы орудийных колес,следы отступлений,степная летучая пыль,да в небе над пыльюгерманский —с крестом —бомбовоз.

Проклятье фашисту!Он танком тюльпаны глушил,он листьями яблоньбаварских кормил лошадей,седых коммунистову двери петлею душил,пытал и пожаром,и мукой библейских гвоздей!

Что может быть злейи суровей возмездья земли,вскормившей своими хлебамитаких сыновей,которые с гневом еедо Берлина дошли,нигде не забывмилосердья России своей?

1945 г.

«За сотни верст, в России, сердцу милой…»

За сотни верст, в России, сердцу милой,лучами лун и солнц неодолим,зимы гигантский лебедь белокрылыйлетает над Отечеством моим.

Мы гордо вспоминаем на чужбиневсю красоту родных долин зимой:мороз в Москве, метель на Украине,сибирский кедр под звездной бахромой,

поземки ветра вдоль дорог похода,январский снег над шпилями Кремля…

Руси благословенная природа —священная советская земля!

1945 г.

Материнские слезы

Матери моей Федосье Дмитриевне

Как подули железные ветры Берлина,как вскипели над Русью военные грозы!Провожала московская женщина сына…Материнские слезы,материнские слезы!..

Сорок первый — кровавое, знойное лето.Сорок третий — атаки в снега и морозы.Письмецо долгожданное из лазарета…Материнские слезы,материнские слезы!..

Сорок пятый — за Вислу идет расставанье,землю прусскую русские рвут бомбовозы.А в России не гаснет огонек ожиданья —материнские слезы,материнские слезы!..

Пятый снег закружился, завьюжил дорогунад костями врага у можайской березы.Сын седой возвратился к родному порогу…Материнские слезы,материнские слезы!..

1945 г.

Дождь

К полудню дождик был обещаннещадным зноем тишины, —и вот полил он, как из трещинраздвинутой голубизны.

Он измывался над цветами,а те, смеясь, в садах живыхтянули узенькими ртамисоломки струек дождевых.

Скучал, под молнией белея,беседки зыбкий боровик.В конце заплаканной аллеи —пирамидальный дождевик.

По саду женщина бродила,ждала кого-то в полумгле…Не все ль равно, где это было:в Белграде, в Минске иль в Орле?

А мне б хотелось, мне б желалось,чтоб этой женщиной былата, что со мною расставаласьи перед боем согреваласьлампадкой моего тепла.

Под ветром, стонущим во мраке,в земле, под проливным дождемракеты иль свистка к атакемы все, как избавленья, ждем.

Тупая боль свела суставыи ломит в ледяной воде.(Я б внес в пехотные уставыпараграф о таком дожде!)

Боями местного значеньяне провести солдат, кто здесьмолчанием ожесточенья,как порохом, пропитан весь.

Не зря ведется счет минутамбезмолвным, пересохшим ртом:вторую ночь под ливнем лютыммы землю греем животом.

И проступает сквозь молчаньерешимость — встать и в полный ростидти сквозь дождь на одичаньенемецких пулеметных гнезд.

Идти вперед сквозь ливня чащи,забыть, что твой окоп — не дом:пусть нам не сладко, но не слащев траншеях немцу под дождем.

Пока не вспыхнули зарницыпод легким пухом облаков,нагрянь виденьем!До границыпоследний километр цветов!

А там пойдет земля чужая,подвластная твоим пятам:ты, все дожди опережая,пройдешь по вражеским цветам.

…Любовь моя!Вот здесь, в размытомокопе, выбранном на миг,своей тоскою, как магнитом,я к телу твоему приник.

Как мне тепло от расставанья,исчезнувшего вдруг в мечте,от сладкого воспоминаньяо недоступной теплоте!

Мне больно было в те мгновенья,когда, не овладев собой,я жил до умопомраченьяопасной нашею судьбой.

Но перед боем слабость этуя принимал как трубный звук:коль есть враги — покоя нету,коль нет покоя — нет разлук!

Походный отдых безотраден:сарматской тучей мрак примят;и гром и ядра крупных градинпо кровлям раненым гремят.

Мы вечером на полустанкев унгарской мызе для троихшинели чиним, а портянкибез печки сушим, сев на них.

До дремы сократив ночевку,в Коломну из чужой страныпишу я письма под диктовкунеосторожной тишины.

Как сторож писем на чужбине,«ТТ» улегся на столес восьмью в остывшем магазине,с девятым — запасным —в стволе.

Хозяйка, молча спички вынув,как стеклодув, дыша в золу,прикладами от карабиноврастапливает печь в углу.

И вижу я кусочек раяв огне, дремавшем, как сова:веселым пламенем играя,трещат шварцвальдские дрова.

Трещат! Стреляют без осечки.Сорочьим треском полон дом…

И потянуло вдруг от печкидымками панихидной свечки,смолою,краскойи дождем.

Мы шли домой по следу пятен:вдоль европейских городков —круги,ручьи,квадраты вмятинкопыт,колеси башмаков.

Через долины штурмовые,вдоль городов,садови рвов,без поездов —мы шли в Россию,назад,стрелою тех следов.

Тех, что остались от движеньямашин,людейи лошадей,что стали тенью отраженьянеумирающих дождей.

Мы шли в Россию. И над намилетело, весело гудя,из солнца сотканное знамяпобедоносного дождя.

В рукоплескание Державыполки спасителей Земличерез умытые заставына площадь Красную вошли…

Я верил, что мелькнут во взорелучи гранитного огня,что каска в черном лабрадорене отразится без меня!

Запомни дату:в сорок пятом,в июне, у Москвы-реки,на Красной площади квадратомстояли сводные полки.

Еще с утра, еще сначала,полудня не перегодя,на серебре фанфар звучаласвятая музыка дождя, —

дождя, знакомого солдатампо тем местам — подъемам, скатам,где каждый мок, стрелял, вставал,чтоб, сблизившись с врагом проклятым,убить, сразить его прикладомиль очередью.Наповал.Под адским ливнем.

Над парадомшел дождь и не переставал.

Дождь, под которым мы трудилисьна ратном поле, под свинцом,где врукопашную сходилисьс фашистами — к лицу лицом…

Качнув штыки,                        знамена,                                        каски,герои битв прошли во всемнеповторимом,словно в сказке,великолепии своем.

Дождь омывал знамена славы,шумевшие в чужом краюу Кенигсберга и Либавы,у Будапешта и Моравы, —в неостывающем бою;

шумевшие на поле браниот Альп до северной волныи кончившие путь на граниБерлина —на меридианеостановившейся войны.

За сводными — в конце колонны,опущенные на древках,качнулись прусские знаменау победителей в руках.

Они как будто слезным взглядомокидывали всех,кто рядомнад их концом торжествовал,склонив к ногам их…

Над парадомшел дождь.И не переставал.

Я вновь, мой друг, с тобой сегодня.Закрой глаза, со мной пройди:вот видишь — берег,пристань,сходня…В тот день над Волгой шли дожди…

Я не забуду час прощаньяс тобой, мой друг,любовь моя:в тот час слезою заклинаньяблагословила ты меня.

Не удержавшись от стремленья,дыханья не переводя,я поцелуем снял в волненьес твоих ресниц слезу терпенья.— Ты плачешь?— Это от дождя…

Все проясняется с годами.Пусть нынче верится тебе,что дождь был третьим между нами —в твоей судьбе,в моей судьбе.

Шумя, он вновь идет Москвою,ее проулками тесним.Ты с непокрытой головоювыходишь в дождь.Ты дружишь с ним.

Он — светлый знак в твоей надежде,незатемненный знак того,что ты пройдешь со мной, как прежде,садами счастья моего…

Не зря я видел сквозь метели,сквозь бой, сквозь ветер дождевой —на самой трудной параллели —с открытой дверью домик твой.

Вена, 1945 г. Москва, 1946 г.

Встреча друзей