Александр Коренев - Черный алмаз Страница 17

Лишь конца ее хлыстик плясал бы, а чулки на полу спали змеями.

Не послание — стих,

А стихи — это грезы богов, а не всякая там байка бойкая,

Грежу я — чтоб воочью, на ощупь, вплотную, впритир:

А не то—ни строки тебе более, адресатка далекая.

ЧЕРНЫЙ ПРИЛИВ

(ПАМЯТИ ЛЮДЫ)

НАПОМИНАНИЕ

Когда в соседнем доме

      вор стащит вещь,

Мы начинаем тоже

      добро стеречь.

Так что ж мы забываем

            о ней,

     что каждый день

Обходит дом за домом

         и крадет

          людей!

ПЛАМЯ

Что же теперь?.. Понемногу тлеть?

Как дистрофик пленный

                                     к хлебу тянется,

Как нутром спаленным

                                   к водке пьяница,

Как солдат с окопов

                               к бабе рвется,

К гибели я рвусь! не быть! сгореть!

Ты отмучилась... боль затая,

Отсияла, как осенний лучик,

Хоть была всех белоснежней, лучше,

Не спасла тебя земля твоя!

И на Красной площади любви к тебе.

Памяти,

             моей

                      к тебе — любви —

Сам сожгусь, затрепетав, не вытерпев,

Пламенем себя обвив!

«Нет!» — любой обслуге и округе

Всяких мудрецов, певцов, толпе тупой.

Оболью себя бензином муки

И раскаяния перед тобой...

1977.

НАВЕЧНО

Открою шкаф — как все поникли платья!

Выдвину ящик — слезы бус ее, камней.

А рукопись... пришли прощаться, плача,

Стихи толпою — о ней, о ней!

И слов-то нет!.. Я полон горем, жалостью.

Так в поле воет вьюга, темнота.

Все — сберегу или раздам, — пожалуйста!

Но с этой ношей буду навсегда.

Наряды, редкости — родным и детям.

А боль свою, страданье — никому.

Не подарить, не поделиться этим!

И нежность к ней хранить мне одному.

1977.

РОЯЛЬ

Это не роща, это не рощи черный обрез,

Это не роща, что вписана в поле неровным овалом,

Это — огромный рояль под навесом небес

С лиственным плеском мгновенной игры небывалой!

Это сентябрь Софроницкий — взахлеб, наразрыв, дотла,

В клавишах веток неистов, в листве серебристой...

Это же, боже мой, ее же, ее же игра,

Людины пальцы проносятся вьюгой искристой!

Это не роща, это не роща, не роща — рояль,

Не ветер, не ветер, а скрябинский взлет и прорыв

В недра галактик, в такую лазурную ярь!

В еще не явную вам гениальность игры.

И то не небо, не нимб, а золотое кольцо

Кос ее светится, и в белом мареве дня

То ее облик, ее все в сияньи лицо

Близится, реет, жалеет, сжигает меня!

То ее светом сияют любые края

С облака, что клубится над головой...

Это не солнце — лицо! Это не роща — рояль!

Это сентябрь Софроницкий разрывает мне сердце игрой!

окт. 1977.

ЧЕРНЫЙ ПРИЛИВ

Черный прилив! Плещется море нефтью,

На сотни верст все берега отравив.

Смольные трупики птиц, сети нагружены смертью...

Только ли в море бывает черный прилив?

Жизнь наша тоже простерлась к закату полого.

Так получается, что иногда, хоть плачь,

Лодке судьбы твоей в бесконечных волнах

одиноко,

В мутных волнах обманов, обид, неудач,

Где же та гавань, любовь, спокойнее полдня,

Что светом своим, лаской лазоревых глаз,

Светом своей доброты как музыкой полнясь,

Смотрит на нас? Ждет и болеет за нас?

Танкеры тонут, все дохнет от мути зеленой.

Как я давно не знал передышки в пути.

Где я найду существо с душой озаренной?

Гавань такую разве на свете найти?

Может случиться, может, море глубоко, —

Господи боже мой, неужто пучину не минем?!

Ежели лодке твоей слишком уж плохо,

Черным приливом облепит ее, и аминь!

апр. 1978.

СТАРЫЙ ЯЩИК

Хоть вся эта ретра,

                              любовь к неновому,

Смешна мне,

хобби дурех и нерях,

Печалюсь по ящику почтовому,

Который висел на моих дверях.

Скворешник надежд,

                                 обещании, желаний:

Почтовый ящик

                        жилья моего.

Как много тогда открыток, посланий

Со света всего ныряло в него!

Он каждое утро

                         выкладывал вести,

Когда открывал я его —

                                     в пролет

Он гулко грохотал своей жестью,

Так жеребенок весело ржет.

Уедет, бывало, моя королевна.

Уже там белеет конверт большой.

Какой он был домовитый, верный,

Железный, а с доброй такой душой!

Пускай доставка

                          ведется иначе,

Пускай век блоков, схем, ЭВМ,

А я по старому ящику плачу.

Кому печаль свою повем?

Я плачу... по женщине настоящей.

Тогда я был счастлив и независим,

Тогда в скворешник почтового ящика

Так часто влетали птенцы ее писем!

1979.

КЛОУН

Ты мне близок, милый клоун, очень,

Потому что — так сосредоточен,

Так — на цыпочках, так тих,

Хочешь зайчик на полу схватить.

Хвать! А он увиливает снова,

Не поймать нам зайчика такого,

Он как сон! О, он как сон:

Слишком зыбок, слишком невесом.

Вновь крадешься, терпелив, как дервиш.

Ты мне близок, чудик ты мой милый:

Тем, что не лавируешь, а — веруешь!

Тем, что ловишь свет — неуловимый!

Что мечта влечет, а не любая...

Тем, что плюхаешься, расшибаясь.

Цирк смеется. Но творишь ты это

Ведь не ради смеха — ради света.

И глазеют все, и веселится каждый:

Вот какой забавный дурачок!

Слушай, клоун, а вот я однажды

Зайчика поймал... да не сберег...

янв. 1979.

РАЗЛУЧЕНИЕ

Если б — всего-навсего разлука:

В разных странах мы, краях, лесах:

Если бы мы были друг от друга

Хоть на самых крайних полюсах.

Вся война, эвакуация

(Как оно и было в прошлый раз),

Плен, который лагерем наказывается,

Если бы разъединили нас.

Если б лишь пространство или время

Не давали мне тебя любить…

О, все это пустяки, поверь мне!

Ведь жива надежда: «встрече быть!»

Господи, любые льды и реки,

Горы, можно все преодолеть!

Но меж нами, разлучив навеки,

Встала — смерть.

1979.

ИМЯ ТВОЕ

Мертвые зовут живых,

Один закон над нами:

Сначала теряем любимых своих,

Потом уходим сами.

Но ради них, любимых,

Ради их жизни — в нас, —

Чтоб ни было, жить должны мы.

Чтоб свет их не погас.

Теперь я Тебя носитель.

Я Имяносец твой.

Хоть режьте меня, казните,

Я должен шагать: живой.

Я знамя Твое простер

Над выправкой офицера.

Вот так — шаг держит — парламентер —

Уже в наводимых прицелах.

март 1986.

ПРОЩАНИЕ

(через десять лет)

Кончено. Ушла. Ушла напеки.

И меж нами: не моря, не твердь,

Господи, и не хребты, не реки...

То, что непреодолимо: смерть!

О, все кончено! Мы отлюбили.

Ты ушла, простилась с миром сим,

Не узнавши новых Черных былей

(С нас довольно войн и Хиросим).

Не услышав всех речей геройских,

Что там — может не гадать твой дух —

Только показуха перестройки?

Или перестройка показух?

Что сидеть чиновники, как дрофы,

Будут вечно, что дурак — турист,

Не аварии, не катастрофы,

Нет: безмозглость и авантюризм!

Господи, как хорошо, что сердцем

Не зайдешься вновь, от всех невзгод.

Там, где с мельницами бьется Ельцын,

Долговяз и худ, как Дон-Кихот.

Облака рыданьями разлуки

Где-то вновь прольются на поля...

А меж нами реки, словно руки,

Удивленно развела земля.

дек. 1987,

БРОДЯЧАЯ СОБАКА

По кладбищу бродит стороной

Собака, костлява и тосклива,

Все более мелькая у одной

Могилы, где пустынная крапива.