Бенедикт Лившиц - Полутораглазый стрелец Страница 18

1925

98.

Покуда там готовятся для насОдежды тяжкие энциклопедий,Бежим, мой друг, бежим сейчас, сейчас,Вслед обезглавленной Победе!

Куда не спрашивай: не все ль равно?Все злаки золоты, все овцы тучны,На площадях кипящее виноИ голос лиры — неразлучны.

О милая, как дивно по волнамТвоим нестись за облачную овидьИ эту жизнь, дарованную нам,И проклинать, и славословить!

Все истина — о чем ни запоем,Когда, гортанное расторгнув пламя,Мы захлебнемся в голосе твоем,Уже клокочущем громами.

Куда ни глянь — курчавый произволВодоворотов, и в окно ковчегаВетхозаветным голубем глаголОпять врывается с разбега.

Масличное дыхание чумыИ паводью воркующая слава, —Бежим, мой друг, покуда живы мы,Смертельных радуг водостава!

Бежим, бежим! Уже не в первый разБезглавая уводит нас победаНазад, в самофракийский хризопразРазвоплотившегося бреда.

Все — только звук: пенорожденный брег,Жена, любовь, судьба родного края,И мы, устами истомленных рекПлывущие, перебирая.

1926

99.

Когда у вас дыханья не хватает,Земных ветров кузнечные меха,И даже магистерий в тиглях тает,Не превращаясь в золото стиха,

Я не хочу добычи беззаконной:Пусть лира задыхается в дыму —Над умирающею ПерсефонойЯ покрывала не приподыму.

Что плакальщиц заломленные рукиПред этой бездною глухонемой:Земной ли голос плачет о разлуке,Айдесский ли ответствует на мой?

Повремени, повремени, о лира,Не торопись судить, не суесловь:Мерило слова и мерило мира —Играющая временем любовь.

И в тишине, где нас никто не слышит,Где пеньем сфер мы сражены в упор,Не нашу ль жизнь, как легкий пар, колышет,Карбункулом пылая, атанор?

1926

100.

Еще не кончен путь печальный,А сердце, снова налегке,Откалывает пляс охальныйВ обросшем мясом костяке.

Ну что ж, стремись навстречу бури:Да здравствует распад, разброд!Отдай телурию телурийИ водороду — водород.

А я, от века неделимыйИ равный самому себе,Я изменю лишь облик зримый,Не изменив своей судьбе.

И там, за гранью ночи явной —Excelsior! Excelsior! * —Который раз в неравноправныйВступлю я с жизнью договор.

* Выше! Выше! (лат.) — Ред.

1927

КАРТВЕЛЬСКИЕ ОДЫ

101. ХЕВИС-КАРИ

Вдоль деки отвесной громадыЦиклопами укрепленыПохожие на водопадыМолочные струны зурны.

Несут облака, хорохорясь,Толпой водоносов грозу,Чтоб глаз притаившихся прорезьАрагвой сверкала внизу.

Ущелий бегут кривотолки,Слюдой осыпается ложь,Но в каждом гранитном осколкеТы правдой нагорной встаешь,

И судорогою порфираВ праматериковом бреду,Ощерившись, музыка мираЗастыла у всех на виду.

<Начало 1930-х годов>

102. ГУДАУРИ

Уже нельзя взбираться выше,Не проломив хребта у гор;Уже в самом зените слышенИх гетеански плавный спор.

Ты ждешь: ужели без размераГора с горой заговорит,Как беззаботная химера,Рождая сонмы химерид?

Но, над сознаньем возникаяИз навзничь сброшенных высот,Как Одиссею Навзикая,Нам утро мира предстает,

Когда за диким перевалом,Не понимая ничего,Мы видим в блеске небываломРожденье Слова самого.

<Начало 1930-х годов>

103. КАРТВЕЛЬСКАЯ РЕЧЬ

В гортанных гнездах горной речиНе клекот спорящих орлят,Не рокот отдаленной сечиВ сплошной ложится звукоряд.Нет, в них, как в доломитных гнездах,Еще и в наши дни живетНе голос — может быть, лишь воздухГрозой насыщенных высот,

Где вечером, в своей берлоге,Овечий подсчитав удой,Циклоп встречает на порогеНе месяц, к старости безрогий,А Эльбрус вечно молодой.

<Начало 1930-х годов>

104. ТЕБИЛИСИ

Я еще не хочу приближаться к тебе, Тебилиси,

Только имя твое я хочу повторять вдалеке,

Как влюбленный чудак, рукоплещущий бурно актрисе,

Избегает кулис и храбрится лишь в темном райке.

Пахнут пылью овечьей твои вековые румяна,

Под сурьмою ресниц угасает ленивый задор,

И в оливковой мгле, на подземном наречье духана,

Разрешают судьбу равнодушно толпящихся гор.

Первозданной Колхиды ворота найти невозможно,

Аргонавты давно заблудились в порфирном лесу,

И от истины горной я горсточку пыли дорожной,

Словно эристав, подать тебе, Тебилиси, несу.

<Начало 1930-х годов>

105. ТБИЛИСИ

Когда над высоким обрывомВ дремотно-молочной лазури,Как выкормок древней волчицы,К холмам присосался Тифлис,Все знаки судеб перепутавКурчавою вязью хуцури,Должно быть, навеки в то утроДва жребия переплелись.

Чрез тайнопись сонных виденийСтолетия перешагнули,Сквозь сумеречное сознаньеЧредою промчались миры —И вот я сегодня проснулсяУже не в пустынном ауле,А в нежной картвельской столицеНад водами желтой Куры.

Летят в абрикосовый городДорожные автомобили,Молчит абрикосовый город,Бледнея под слоем румян,А Нико Пиросманишвили,Возникнув из облака пыли,Клеенчатым манит бессмертьемИ прячет бессмертье в духан.

Но грузом верблюжьим ложатсяНа плечи полдневные ночи.Он лжет, предводитель попоек, —В Куре не иссякла вода!И я сквозь дремучее словоВхожу в подведенные очи,В твои ненаглядные очи,Где мне не указ тамада.

Пылают колхидскою славойВдали огнекрылые выси,Ласкает руно золотоеПодошву разутой горы,И кровосмесительства слащеМне имя твое, Тбилиси,Как память предсуществованьяВ объятьях забытой сестры.

<Начало 1930-х годов>

106. КАВКАЗ

От огня подводного отпрянув,Словно лик Кибелы в нем возник,С ложа первозданных океановВсплыл новорожденный материк.

Расщепленный на две сердцевины,Перешеек или пересказЕвразийской правды, двуединыйВ этом ли клянется мне Кавказ?

Для того ль преображало эхоГолоса разноплеменных гор,Чтоб вошел в бычачий щит месехаБактрии чудовищный узор?

И, промыты по тысячелетьюВ русле человеческой реки,Тонких жилок засинели сетьюГрузии прозрачные виски?

Нет возврата к ночи довременной,Мы живем с тобою первый раз,—Почему же я гляжу бессменноВ пламя неисповедимых глаз,

Словно в них, освободив прапамять,Времени расплавилась броняИ они, того не зная сами,Зарева подводного огня?

<Начало 1930-х годов>