Адам Мицкевич - Стихотворения и поэмы Страница 18

Не знаем, что в сердцах, что в помыслах у нас.

Восторгом ли назвать иль мукой жребий мой?

Твои объятия, твой поцелуй живой

Ужель, о милая, могу назвать мученьем?

Но если в час любви рыдаем мы с тобой

И если каждый вздох предсмертным стал томленьем,

Могу ли я назвать все это наслажденьем?

В венце багряных туч с востока солнце встало,

Луна на западе печальна и бледна,

Фиалка клонится, росой отягчена,

А роза от зари румянцем запылала.

И златокудрая Лаура мне предстала

В окне, а я стоял, поникший, у окна.

"Зачем вы все грустны – фиалка, и луна,

И ты, возлюбленный?" – так мне она сказала.

Я вечером пришел, едва ниспала мгла,

Луна восходит ввысь, румяна и светла,

Фиалка ожила от сумрака ночного.

И ты, любимая, ты, нежная, в окне,

Вдвойне прекрасная, теперь сияешь мне,

А я у ног твоих тоскую молча снова.

Где струи прежние, о Неман мой родной?

Как в детстве я любил их зачерпнуть горстями!

Как в юности любил, волнуемый мечтами,

Ища покоя, плыть над зыбкой глубиной!

Лаура, гордая своею красотой,

Гляделась в их лазурь, увив чело цветами,

И отражение возлюбленной слезами

Так часто я мутил, безумец молодой!

О Неман, где они, твои былые воды?

Где беспокойные, но сладостные годы,

Когда надежды все в груди моей цвели,

Где пылкой юности восторги и обеты,

Где вы, друзья мои, и ты, Лаура, где ты?

Все, все прошло, как сон… лишь слезы не прошли. охотник

Я слышал, у реки охотник молодой

Вздыхал, остановись в раздумий глубоком:

"Когда б, невидимый, я мог единым оком,

Прощаясь навсегда с любимою страной,

Увидеть милую!" Чу! Кто там за рекой?

Его Диана? Да! Она в плаще широком

Несется на коне – и стала над потоком,

Но обернулась вдруг… глядит… Иль там другой?

Охотник побледнел, дрожа, к стволу прижался,

Глазами Каина смотрел и усмехался..

Забил заряд, – в лице и страх и торжество,

Вновь опустил ружье, на миг заколебался,

Увидел пыль вдали и вскинул – ждет его!

Навел… все ближе пыль… и нет там никого.

Несчастен, кто, любя, взаимности лишен,

Несчастней те, чью грудь опустошенность гложет,

Но всех несчастней тот, кто полюбить не может

И в памяти хранит любви минувшей сон.

О прошлом он грустит в кругу бесстыдных жен,

И если чистая краса его встревожит,

Он чувства мертвые у милых ног не сложит,

К одеждам ангела не прикоснется он.

И вере и любви равно далекий ныне,

От смертной он бежит, не подойдет к богине,

Как будто сам себе он приговор изрек.

И сердце у него – как древний храм в пустыне,

Где все разрушил дней неисчислимый бег,

Где жить не хочет бог, не смеет – человек.

Ты смотришь мне в глаза, страшись, дитя, их взгляда:

То взгляд змеи, в нем смерть невинности твоей.

Чтоб жизни не проклясть, беги, беги скорей,

Пока не обожгло тебя дыханьем яда.

Верь, одиночество – одна моя отрада,

И лишь правдивость я сберег от юных дней,

Так мне ль судьбу твою сплести с судьбой моей

И сердце чистое обречь на муки ада!

Нет, унизительно обманом брать дары!

Ты лишь в преддверии девической поры,

А я уже отцвел, страстями опаленный.

Меня могила ждет, тебя зовут пиры…

Обвей же, юный плющ, раскидистые клены,

Пусть обнимает терн надгробные колонны!

Впервые став рабом, клянусь, я рабству рад.

Все мысли о тебе, но мыслям нет стесненья,

Все сердце – для тебя, но сердцу нет мученья,

Гляжу в глаза твои – и радостен мой взгляд.

Не раз я счастьем звал часы пустых услад,

Не раз обманут был игрой воображенья,

Соблазном красоты иль словом оболыценья,

Но после жребий свой я проклинал стократ.

Я пережил любовь, казалось, неземную,

Пылал и тосковал, лил слезы без конца.

А ныне все прошло, не помню, не тоскую,

Ты счастьем низошла в печальный мир певца.

Хвала творцу, что мне послал любовь такую,

Хвала возлюбленной, открывшей мне творца!

Мне грустно, милая! Ужели ты должна

Стыдиться прошлого и гнать воспоминанья?

Ужель душа твоя за все свои страданья

Опустошающей тоске обречена?

Иль в том была твоя невольная вина,

Что выдали тебя смущенных глаз признанья,

Что мне доверила ты честь без колебанья

И в стойкости своей была убеждена?

Всегда одни, всегда ограждены стенами,

С любовной жаждою, с безумными мечтами

Боролись долго мы – но не хватило сил.

Все алтари теперь я оболью слезами

Не для того, чтоб грех создатель мне простил.

Но чтобы мне твоим раскаяньем не мстил!

День добрый! Дремлешь ты, и дух двоится твой:

Он здесь – в лице твоем, а там – в селеньях рая.

Так солнце делится, близ тучи проплывая:

Оно и здесь и там – за дымкой золотой.

Но вот блеснул зрачок, еще от сна хмельной:

Вздохнула, – как слепит голубизна дневная!

А мухи на лицо садятся, докучая.

День добрый! В окнах свет, и, видишь, я с тобой.

Не с тем к возлюбленной спешил я, но не скрою:

Внезапно оробел пред сонной красотою.

Скажи, прогнал твой сон тревог вчерашних тень?

День добрый! Протяни мне руку! Иль не стою?

Велишь – и я уйду! Но свой наряд надень

И выходи скорей. Услышишь: добрый день!

Спокойной ночи! Спи! Я расстаюсь с тобой.

Пусть ангелы тебе навеют сновиденье.

Спокойной ночи! Спи! Да обретешь забвенье!

И сердцу скорбному желанный дашь покой.

И пусть от каждого мгновения со мной

Тебе запомнится хоть слово, хоть движенье,

Чтоб, за чертой черту, в своем воображенье

Меня ты вызвала из темноты ночной!

Спокойной ночи! Дай в глаза твои взглянуть,

В твое лицо… Нельзя? Ты слуг позвать готова?

Спокойной ночи! Дай, я поцелую грудь!

Увы, застегнута!.. О, не беги, два слова!

Ты дверь захлопнула… Спокойной ночи снова!

Сто раз шепчу я: "Спи", – чтоб не могла уснуть.

О добрый вечер, ты обворожаешь нас!

Ни пред разлукой, в миг прощания ночного,

Ни в час, когда заря торопит к милой снова,

Не умиляюсь я, как в тот прекрасный час,

Когда на небесах последний луч погас,

И ты, чта целый день таить свой жар готова,

Лишь вспыхивая вдруг, не проронив ни слова,

То вздохом говоришь, то блеском нежных глаз!

День добрый, восходи, даруй нам свет небесный

И людям озаряй их жизни труд совместный,

Ночь добрая, укрыть любовников спеши,

В их чаши лей бальзам забвения чудесный!

Ты, добрый вечер, друг взволнованной души,

Красноречивый взор влюбленных притуши!

визит

Едва я к ней войду, подсяду к ней – звонок!

Стучится в дверь лакей, – неужто визитеры?

Да, это гость, и вбт – поклоны, разговоры…

Ушел, но черт несет другого на порог!

Капканы бы для них расставить вдоль дорог,

Нарыть бы волчьих ям, – бессильны все затворы!

Ужель нельзя спастись от их проклятой своры?

О, если б я удрать на край вселенной мог!

Докучливый глупец! Мне дорог каждый миг,

А он, он все сидит и чешет свой язык…

Но вот он привстает… ух, даже сердце бьется!

Вот встал, вот натянул перчатку наконец,

Вот шляпу взял… ура! уходит!.. О творец!

Погибли все мечты: он сел, он остается!

Чтоб милым гостем быть, послушай мой совет:

Не вваливайся в дом с непрошенным докладом

О том, что знают все: что хлеб побило градом,

Что в Греции – мятеж, а где-то был банкет.

И если ты застал приятный tete-a-tete,

Заметь, как встречен ты: улыбкой, хмурым взглядом,

И как сидят они, поодаль или рядом,

Не смущены ль они, в порядке ль туалет.

И если видишь ты: прелестнейшая панна,

Хоть вовсе не смешно, смеется непрестанно,

А кавалер молчит, скривив улыбкой рот,

То взглянет на часы, то ерзать вдруг начнет,

Так слушай мой совет: откланяйся нежданно!

И знаешь ли, когда прийти к ним? Через год!

Ты гонишь? Иль потух сердечный пламень твой?

Его и не было. Иль нравственность виною?

Но ты с другим. Иль я бесплатных ласк не стою?

Но я ведь не платил, когда я был с тобой!

Червонцев не дарил я щедрою рукой,

Но ласки покупал безмерною ценою.

Ведь я сказал "прости" и счастью и покою,

Я душу отдавал – за что ж удар такой?

Теперь я понял все! Ты в жажде мадригала

И сердцем любящим, и совестью играла.

Нет, музу не купить! Мечтал я, чтоб венком

Тебя парнасская богиня увенчала,

Но с каждой рифмы я скользил в пути крутом,