Шарль Бодлер - Цветы зла Страница 18

ВЫКУП

Чтоб выкуп уплатить, даноДва тучных поля человеку.Сохою разума от векаЕму пахать их суждено.

Чтоб возрастить одну хоть розуИль два-три колоса собрать,Он должен вечно орошатьИх потом, тягостным как слезы.

Любовь одно из тех полей.Другое — Творчество. В день судный,Чтоб у Судьи за подвиг трудныйПросить он воли мог смелей,

Богатых жатв запас осеннийСберечь он должен и цветыМногообразной красоты,Достойной ангельских хвалений.

ДАЛЕКО ОТСЮДА

Там хижина стоит святая,Где эта дева молодая,Гостей спокойно ожидая,

Стан овевает смуглый свойИ, наклонившись головой,Внимает плач воды живой:

Там комната, мечтам родная.— Вода и ветер за стенойПоют, свой стон и песнь сливаяИ резвое дитя лаская.

Она умелою рукойУмащена и, страсть рождая,Елеем дышит и смолой.— Цветы льют где-то мед густой.

РОМАНТИЧЕСКИЙ ЗАКАТ

Как Солнце нас манит, когда зарею раннейОно нам громкий шлет и свежий свой привет!— Блажен, кому дано с любовью встретить светЗаката, славного, как гордые мечтанья!

Я помню!.. Всё — цветок, и борозда, и ключ —Под глазом огненным, как сердце, трепетало…— Уж поздно, побежим скорей стезею алой,Чтоб уловить еще косой, последний луч!

Вотще преследую ушедшего я Бога;Ночь необорная вошла в его чертоги,Сырая, черная и савана мертвей;

Могильный смрад плывет в сгущающейся тени,И трогаю ногой, дрожа от омерзенья,Жаб непредвиденных и скользких я червей!

БЕЗДНА

Паскаль всю жизнь свою зрел бездну пред собой.— Увы! Она во всем — в делах, в мечтах, в стремленьи,В словах! И чувствовал Испуга дуновеньеЯ тоже над своей дрожавшей головой.

Вверху, внизу, везде могильный берег, тени,Молчание, простор манящий и глухой…На тьме моих ночей искусной Бог рукойРисует смутные, томящие виденья.

Как ямы гибельной без света и без дна,Ведущей в жуткую страну, боюсь я сна.Я в окнах вижу всех провалы мирозданья,

И дух мой, на краю той пропасти стоя,Завидует слепым дарам небытия.— Ах! Быть всегда средь Числ, вне мысли, вне сознанья!

ЖАЛОБЫ НОВОГО ИКАРА

Те, кто продажных дев любили,Счастливы, сыты и вольны.А я — я обнял только сныИ руки опустил бессильно.

Горит на дне моих ночейОгонь светил, мечтой зажженных,Но жив в зеницах опаленныхЛишь призрак солнечных лучей.

Напрасно я хотел простораНайти средину и предел;Взмах крыльев смелых ослабелВ сверканьи огненного взора.

Я страстью к Красоте сожжен,Но не позволит мне богиняНавеки имя дать пучине,В которой буду погребен.

ЗАДУМЧИВОСТЬ

Будь тихой, Скорбь моя, и кроткой, заклинаю!Прихода Вечера просила ты; вот он.Над шумным городом нависла мгла густая,Одним неся ярмо, другим даруя сон.

Пока на грешный пир бежит толпа тупаяИ под бичом Страстей свой изливает стон,На рабском празднике раскаянье рождая,Дай руку, Скорбь моя, покинем мы притон.

Смотри, склоняются покойные ГодиныС небесной выси к нам, надев убор старинный;С морского дна Печаль прозрачная встает;

Ложится Солнце спать на западе туманном;И длинный саван свой с востока Ночь влечет;Внемли, мой друг, внемли шагам ее желанным.

Парижские картины

ПЕЙЗАЖ

Чтоб в тишине слагать невинные эклоги,Поближе к небу спать хочу, как астрологи,И, колоколен друг, в тиши святых часовВнимать могучий гимн их медных голосов.Я с выси чердака, лицо склонив на руки,Услышу мастерских немолкнущие звуки,Мне будет виден труб и колоколен лесИ вечная лазурь безбережных небес.

Отрадно сквозь туман следить за восхожденьемСветил на небеса и первым появленьемЛамп в окнах, наблюдать дым, вьющийся струей,И чары месяца над бледною землей.Увижу я весну, дни летние и осень;Когда ж придут снега и сон зимы морозной,Закрою ставни, дверь запру и в темнотеОтдамся всей душой я творческой мечте.

Там стану грезить я о далях синеватых,Фонтанах, плачущих средь лавров и гранатов,Объятьях, соловьях, поющих без конца,И всем, что радует наивные сердца.Мятеж в окно мое стучать напрасно станет,И лоб мой над столом склоняться не устанет;Ведь будет мне тогда власть дивная дана —На зов мой расцветет нездешняя весна,Из сердца извлеку лучи, и вдохновеньеДум жгучих мне вернет зефира дуновенье.

СОЛНЦЕ

Вдоль старой улицы, где дремлют одинокоПриюты жалкие печального порока,Когда льет солнце луч, пронзительный как нож,На город и поля, на крыши и на рожь,Один я предаюсь безумным упражненьям,За рифмой бегая повсюду с вожделеньем,В исканьях нужных слов бредя по мостовойИ находя подчас стих звонкий и живой.

Отец кормилец тот — враг бледного мороза,И к жизни он в полях зовет червей и розы;Снимает он легко ярмо земных заботИ в ульи, как в умы, вливает свежий мед;Дает он молодость душе калек печальных,Им бодрость возвратив их лет первоначальных,И жатвам он велит пленительным растиНа ниве сердца, вновь готового цвести.

Когда он, как поэт, является средь града,Последним он вещам несет свои наградыИ входит, как король, без шума и гонцов,В палаты всех больниц и залы всех дворцов.

РЫЖЕЙ НИЩЕНКЕ

Пламя кос твоих слилосьС белой кожею, и сквозьПлатье светит беднотаИ красота.

Мрамор плеч твоих худых,Весь в веснушках золотых,Юной прелестью маня,Пленил меня.

Твой уверен легкий шаг,И тела принцесс не такБыли грацией полныВ дни старины.

Если б волей добрых фей,Вместо ветоши твоей,Падал шелковый нарядТебе до пят;

И, для взора знатока,Вместо рваного чулкаНа ноге твоей сверкалЗлатой кинжал;

Если б не держался лиф,Соблазнительно раскрывКожу, молока белей,Твоих грудей;

Если б всё же ты тогдаНе сдавалась без трудаЛаскам смельчака, борясьС ним и смеясь;

Нити светлых жемчугов,Строфы звучные стихов,Приняла бы ты из рукПокорных слуг;

Племя стало б рифмачейПосвящать плоды ночейИ ловить исподтишкаБлеск башмачка.

Паж в расцвете юных лет,И вельможа, и поэт,Bсе бы стали, о поверь,Стучаться в дверь.

Насчитал бы твой альковЛаск не больше, чем гербов,Власти покорив твоейРод королей!

— Но к чему мои мечты?Ведь с утра не ела тыИ всё смотришь, кто бы могПодать кусок;

Ты любуешься тайкомНа стекляшки за окном(Не могу тебе — прости! —Их поднести);

Так ступай же без другихУкрашений дорогих,Кроме юной наготыИ красоты!

ЛЕБЕДЬ

Где, Андромаха, вы? — Зардевшийся от кровиСкамандр, в чьем зеркале была отраженаСкорбь ваших горьких мук и доли вашей вдовьей,И зашумевшая от слез его волна

На память мне пришли, печальная царица,Когда я проходил по площади Дворца.— Парижа старого уж нет (лицо столицыМеняется, увы, быстрее, чем сердца!).

Воскресши вновь в уме моем, зашелестелиПалатки, хлам блестел за окнами лачуг,Лес незаконченных колонн и капителей,Заросших плесенью, покрыл широкий луг.

Зверинец, помню, там свои расставил клетки,И в час, когда, дрожа под ранней синевой,Труд просыпается и тучи пыли едкойВстают под метлами вдоль мертвой мостовой,

Я видел лебедя, бежавшего из плена.Он лапою своей сухие плиты тер,И по земле влачил он грудь, белее пены.В канаве высохшей, раскрывши клюв, простер

Он крылья царские над пыльными камнямиИ словно говорил, об озере родномСкорбя: «Когда же, дождь, польешься ты ручьямиНа землю скудную; когда же грянешь, гром?»

И, символ наших душ, несчастный тот пороюК немым, насмешливым, жестоким небесамТянулся жадною, дрожащей головою,Как будто посылал упреки он богам.

Париж меняется, но всё в моей печалиОсталось! Новые дворцы, леса, гранит,Кварталы старые меня околдовали,И память о былом дух давит и щемит.

Пред Лувром я стою в раздумии, и сноваЯ вспомнил лебедя в тот ранний, горький час,Как все изгнанники, святого и смешногоИ вечною тоской томимого; и вас,

Вдова великого супруга, Андромаха,Рабыней ставшая надменного царяПодруга Гектора, вдали родного прахаЖить осужденная, другим любовь даря.

Мне негритянки жаль, беспомощно бредущейПо грязи города, в просторах площадейИща высоких пальм страны своей цветущейЗа мутною стеной туманов и дождей.

Жаль всех, к кому любовь уже не возвратится,Кто ядом напоен обманутой мечтыИ скорбь сосет, как мать иль добрую волчицу;Жаль немощных сирот, увядших, как цветы.

Так, в сумрачном лесу, где дух живет в изгнаньи,Воспоминание трубит победно в рог.О тех я думаю, кому грозят страданья,И горемыках всех, кого замучил Рок.

СЕМЬ СТАРИКОВ