Елена Хаецкая - Котэрра Страница 18

Анна Мария заплакала. Она хотела заплакать. Давно хотела, но не получалось. Она натягивала платье на плечо и плакала. И лихорадка ушла. Пришла Мария. А чуть позже Толстая Молли. А еще попозже Старая Мисс.

В доме потеплело.

Спустя две недели в нем появилась еще одна девочка. Ее назвали Роза. В честь прабабушки и маленькой сестренки, которой у Анны и Марии никогда не было. «Роза, Роза, — напевала Анна. — Я сорвала тебя, несмотря на шипы. И ты самая красивая на свете».

Потом Мария и молодой миссионер уехали обратно в Китай. А Роза взялась за то, что у нее получалось пока лучше всего, — принялась кушать, плакать и расти. И с ней в доме стало еще теплее. Несмотря на ворчание родни, несмотря на шепоток знакомых и незнакомых… А Анна Мария научилась терпеть. И не злиться. Ведь некоторые люди — глупые, они считают, что раз человек совершил ошибку, он будет совершать ее всю жизнь. Но они глупые, поэтому мы с Анной не осуждали их.

Роза любила сидеть в гостиной со мной на руках. И, как хозяйка, уходя, она прикладывала палец к губам, а затем прикасалась им к моему носу. Ей исполнилось тринадцать, когда порог нашего дома снова переступил доктор. На дворе было холодно, и лил ноябрьский дождь. Почему я это знаю? Потому что доктор приехал в открытой коляске — так уж получилось — и под зонтом. С зонта он стряхнул целый водопад (я слышала, как сокрушается об этом Толстая Молли). Это был тот же доктор, что уже приходил к Анне. Но в тот ноябрьский день у него ничего не вышло… Не из-за того, что он был плохим доктором, нет. Просто Анна Мария болела очень давно. И что поделать, если болезнь оказалась совершенно запущена.

Роза принесла меня в комнату Анны. Анна в тот момент была очень похожа на хозяйку. Она погладила мою лапу и улыбнулась. «Береги ее, Роза, — сказала Анна. — Это кошка твоей бабушки и тети». Роза поставила меня на столик рядом с кроватью и обняла маму. На следующее утро Анна Мария ушла туда, где ее ждали хозяйка, хозяин и маленькая сестренка. А я вернулась на каминную полку.

Роза долго ходила в черном. До тех пор, пока в доме вновь не раздался голос Марии Анны. И молодого миссионера, только уже не молодого, а совсем взрослого. Оба они стали еще более смуглыми и еще более близкими друг другу. И Роза не была дома одна.

Я жила на своей полке и приглядывала за всеми. Я видела, как приходят и уходят грусть и радость, как вспыхивает иногда, словно лучик солнца, улыбка Розы. Как она читает «Историю дома Стюартов» и рассматривает географические атласы. Как черное сменяется сиреневым-васильковым-малиновым… Как Мария Анна дарит все, что у нее есть, этой девочке. Потому что других девочек или мальчиков у нее нет и не будет никогда.

Я видела, как поменялся дом, оставшись при этом домом. Как попрощалась и ушла навсегда Старая Мисс, в конце концов она же была старой Старой Мисс. Как незаметно выросла Роза. И как к ней — уже к ней — однажды пришел молодой человек, светловолосый и курносый. Молодой человек был одет в военную форму, и он нравился Розе. Понравился он и нам с Марией. Но молодой человек должен был уйти, и Розе оставалось только ждать.

Через год Марии Анне и ее мужу снова пришлось уехать в страну бело-синего фарфора и многолапых драконов. Нет, они вовсе не собирались. Просто иногда бывают дела, которые лучше делать. Это случилось на исходе июня, когда в саду расцвели пурпурные розы. Почему я это знаю? Потому что Роза нарвала их целую охапку и отдала Марии Анне, когда та уже стояла на пороге. Они обнялись. И стояли долго-долго. Удалилась Толстая Молли, удалился немолодой миссионер, удалилась провожающая родня. А они все не размыкали рук, будто если отпустят — исчезнут навсегда.

Мария Анна уехала. А на следующий день я прочитала в газете, оставленной на каминной полке, что где-то далеко убили одного эрцгерцога по имени Франц Фердинанд.

Прошло полгода, и Роза позвала в гостиную Толстую Молли и всю свою родню. «Я еду работать в Красном Кресте, — сказала Роза. — На материк. И да поможет мне Бог».

«Храни тебя Господь, мой птенчик», — заплакала Толстая Молли. «Храни тебя Господь, моя дорогая», — написала Мария Анна. «Храни тебя Господь, моя Роза», — передал через своего друга курносый светловолосый молодой человек, который нравился нам с Марией.

И она правда уехала. В то утро ее указательный палец привычно коснулся моего носа. «Пока, кошка, — сказала она. — Не шали здесь без меня и с полки не прыгай. Я вернусь, тогда мы с тобой и потанцуем».

Она писала нам письма, а Толстая Молли читала их вслух. Я знала, что Роза смогла увидеться с тем курносым молодым человеком. Что дел для медицинских сестер и докторов Красного Креста становится с каждым днем все больше и больше. Что линия фронта подошла к их лазарету совсем близко.

Других известий не было.

Некоторые люди — глупые, они считают, что Роза не вернется. Но они глупые, поэтому я не осуждаю их.

Я просто мысленно обнимаю ее, крепко-крепко, будто если отпущу — она исчезнет навсегда.

Михаил Бабкин

Шархон

Кот была громадный и доставал в холке почти до колена, вернее, до глубокого пореза на прочных штанах, полученного Камилем в сегодняшнем бою с шархонами. В котором погибла умница Эльза, а он еле-еле выбрался из лабиринта нор, где шархоны загрызли ездовую кошку и едва не сожрали его самого — в надёжной, проверенной лабораторией дератизации униформе. Можно сказать, в скафандре высшей защиты.

И всё одно чуть не сожрали.

Скафандр оказался полным барахлом: при штатном уменьшении он становился излишне жёстким, давил в плечах и крепко тёр в промежности, шагать в нём было неудобно и болезненно. Что отвлекало от работы и из-за чего погибла кошка Эльза — погибла, спасая его, прикрывая от семихвостого, которого они никак не ожидали встретить. Камиль просто не успел дотянуться до меча (автомат против шархонов бесполезен), а не успел потому, что скафандр помешал. Вот и…

Так оно будет звучать в официальном варианте. Камиль, пока возвращался, успел хорошенько обдумать версию, не бросающую тень на самого Камиля и вполне убедительную для комиссии.

Потеря была ощутимой — в лаборатории скорбно молчали, разрезая на Камиле испорченную униформу и сдирая с тела шархоновые сопли, которые были хуже пластика, стоило им немного подсохнуть. Скафандр слегка потрескивал под лезвиями резаков, вполголоса матерился Камиль. А больше звуков не было.

И лишь потом седой Василий Петрович вздохнул тяжело:

— Эльзу жалко, — и отвернулся, Камиль его не интересовал. Шархоны, впрочем, тоже; Василия Петровича интересовали только кошки-разведчицы и результат. А результата не было. И опытной кошки тоже.

— Петрович, я не нашёл третье логово, — невнятно сказал Камиль, загубник прилип напрочь и выкинуть его никак не получалось. — Но уверен что семихвостый скрывается именно там.

— Ну да, — скорбно кивнул Василий Петрович. — Вместе с очередной маткой. Несомненно.

Камиль наконец выплюнул загубник, хорошо не с кожей; техники снимали остатки скафандра, осторожно, по лоскутку, но всё одно было больно.

— Общий час отдыха, — равнодушно сказал Василий Петрович, неинтересен ему был наёмник Камиль. — И в нору. Если не врёшь насчёт гнезда.

— Не вру, — Камиль кряхтя поднялся со стола-реминимакса: тело болело, сильно хотелось выпить водки. А вновь уменьшаться и лезть в нору не хотелось.

— Всё понимаю, но надо, — сказал Василий Петрович, хотя ничего-то он не понимал, в норы никогда не ходил да и водку не пил. — Твой новый напарник, — он поднял с пола кота, прижал к груди: чёрного, лохматого, с острыми ушами, хвостом-сарделькой и высунутым ленивым язычком. — Тосс. Знакомьтесь.

— Мне в туалет нужно, — мрачно сказал Камиль. — Какое там знакомство.

Петрович сунул кота в руки Камиля.

— Этого не угробь, — то ли попросил, то ли приказал он.

— Не угроблю, — пообещал Камиль.

Кот был громадный и тяжёлый, куда такому здоровяку в нору? Эльза, миниатюрная, из специально выведенной породы, могла пройти под брюхом Тосса… ну, слегка прогнувшись и на согнутых лапах — но могла.

— Урод, — Камиль опустил кота на пол.

— Сам ты урод, — неприятным голосом сказал Василий Петрович. — Угробил Эльзу, а туда же! — И тем же тоном продолжил: — Защитный костюм на дезинфекцию и в испытательную. Всем спасибо.

Техники, загрузив остатки скафандра в специальный куль, молча вышли из комнаты. Даже «до свидания» Камилю не сказали. Но он уже привык, не в первый раз.

— Часа мало, — угрюмо сообщил Камиль. — Вечно вы торопитесь.

— А семихвостый? — Василий Петрович погладил кота. — Он-то как? На нём всё шархонье племя держится. Убить его надо всенепременно, иначе застрянем тут на полгода, пока местные спецы туннели не зачистят. Нам их работу принимать, с нас и спрос в случае чего будет.