Алексей Недогонов - Дорога моей земли Страница 19

1947 г.

Байдарочка

Лодочка-байдарочкастрелой летит;в лодочке той парочкагребцов сидит.

Звезды, как фонарики,в воде горят:на родной Москва-рекецветной наряд.

Лодочка-байдарочкачуть-чуть скользит,в лодочке той парочкагребцов сидит.

Легкое движениечуть-чуть вперед:волею теченияее несет.

Не скользит байдарочка —чуть-чуть волна:в лодочке той парочка,а тень — одна.

Слушайте, товарочки,откроюсь я:то была в байдарочкес любимым я!

1947 г.

Вдоль реки Оки

Шутка

Дуют-веют на свободеве-тер-ки.Едет парень на подводевдоль реки Оки.

Видит парень — в отдаленьепе-ше-ход:в то же самое селеньепочтальон идет.

Бьет возница два поклона, —что за честь?Парень рядом почтальонаприглашает сесть.

Дуют-веют на свободеве-тер-ки.Едут, едут на подводедвое вдоль реки.

Едут с песней мимо клена:«…Сад — мой сад!»Атакует почтальона новый адресат.

Взором ласковым балуя,в свой кол-хозза два с лишним поцелуяпочту он привез.

1947 г.

Мороз

Пришел мороз в мохнатой шубеи, крякнув, взялся за дубок.Переломил. Измерив глубии убедившись, что глубокстуденый Дон, он с диким рвеньемволну с волною так роднил,что их при взлетедуновеньемпронизывал и леденил.

Всю ночь, как рыба, Дон метался.К утру его сковали льды.Посередине все ж осталсялоскут синеющей воды.

Бежали к Дону казачата,мороз встречал их на пути:— Лед тонок, детки, рановато! —и не давал вперед пройти:

то схватит за уши,то щекиколючим холодом обдаст(он четверть неба на востокекармином выкрасить горазд).

Весь день он чем-нибудьда занят:то ивняком стрельнет в бору,то в палисадах партизанитпо всей станице ввечеру…

Так в окнах день за днем мигал он,шел синим светом в высоту,и у колодцев воздвигал онволшебных замков красоту.

Но март запел свежо и звонко.А он, морозец, всем назло,последний раз нажал —и тонков светелке треснуло стекло.

А утром видели мы сами,как захмелевши от побед,под ветровыми парусамивесна гналась за ним вослед!

1947 г.

Камень

Водою горной камень точится,потом в пылинку превращается;ему лететь, как прежде, хочется:он снова к звездам возвращается.

Он старца астронома радуетнесмелой искрой появленияи снова метеором падает,след оставляя на мгновение.

Планет извечное отчаянье —в могучих линзах отражение:какое долгое молчание,какое светлое падение!

1947 г.

Голубь

Над зданием посольстваплещет флаг.Ему ветра Замоскворечья внемлют.

Тревожен греческий архипелаг.Британский сумрак Турцию объемлет.Солдат имперский —не в краю родном —в Босфоре воду мира пьет из фляги.

В посольстве люди спят вчерашним сном:косые шрамы   залегли     на флаге.Московский клен шумит перед окном.

Рассветом обрамленная стена,заря над всей Москвой(убей ее, попробуй!).Перед резьбой посольского окнасидит он —красноклювый, крутозобый, —глядит в квадрат стеклянно-голубой,довольный голубиною судьбиной:любуется как будто не собой,а совестью своею голубиной.

Бог весть, откуда в этот сад гоним,он помнит все:и свет и мир полночный.В окно следила девочка за ним,облокотись на подоконник прочный.Кремлевская заря взлетела на карниз,как та, что в будущемкоснется крыш Каира.Девчонка думала:«Вот — пидж оф пиис,по-русски это значит — голубь мира.Поэтому в Москве — покой и тишина…»

Наивная, она совсем не знала,что это голубь Кольки Шамшина —парнишки из соседнего квартала.

1947 г.

Роса благословения

Две войны я протопал в пехотепод началом твоим, Аполлон.Я изведал атаки в болоте,и кровавые нары в санроте,и мучительной музы полон.

Не пришлось мне о пулю споткнуться.Видно, писано мне на роду —дважды выжитьи дважды вернутьсяпод свою молодую звезду.

Я, умытый росой спозаранку,музе гнева не ставлю в вину,что рубаху надел наизнанкуперед тем, как идти на войну.

1947 г.

«Представь — я солнце атомом взорву…»

Представь — я солнце атомом взорвупо ходу стихотворного сюжета:оно, гудя, осыплется в травубильоном древних звезд — слезами света.

И ляжет вечным мраком на землепогибнувшее в вымысле светило…Но я найду тебя в кромешной мгле:твоя любовь при жизни мне светила.

1948 г.

Долг

Я не помню детской колыбели.Кажется:я просто утром встали, накинув бурку из метели,по большой дороге зашагал.

Как я мог пройти такие дали?Увеличь стократно все пути!Где я был?В газетах не писали.Где я шел?По звездам не найти.

Только очень помнится,что где-топод Мадридом,непогодь кляня,у артиллерийского лафетавстал пушкарь, похожий на меня.

А потом на финском,в штурмовыеночи, под раскатами огня(зимними глазами на Россию)пал стрелок, похожий на меня.

И еще я помню, помню внятно:над бессмертьем друга своегос ротою салютовал трикратноя,лицом похожий на него.

Ангелы спасенья не виталинадо мною на Большой войне:силы Родины меня питали —талисман возмездьябыл при мне.

Где сейчас я?Не ищи на карте…Только люди говорят, что яв Греции,в Чандуи в Джокьякартев дьвола стреляю из ружья!

Если верить людям в их святуюпроповедь,то на любом ветрудо ста лет, наверно, проживу я,коль своею смертью не умру.

1948 г.

Послание британскому капралу

Томми!Капрал сухопутных войск!Я слышал, мечтаете выГайд-парком назватьСокольники —березовый парк Москвы?

Чтоб слушать русские песнинаших русских девчат?

Простите, Томми,в московском домеони не для вас звучат!

И как бы вы ни мечталиустроить себе уют,напомним, что без пропискив Москве у нас не живут.

И если вас все-таки гложетпо нашей песне тоска, —мэд ин Инглянд такой, как вы,видно издалека.

Вот я бы хотел вам напомнитьпесню недавних дат,песню, с которой в битвушел советский солдат.

Мы ее пели четыре годав бою под ротным свисткомне соловьиным клювом —четырехгранным штыком.

Пели ее при любой погоде —в своих и чужих лесах —ртами семидюймовок,моторами в небесах,

пушкой прямой наводки,бомбамис высоты,танковой колесницей,летящейчерез мосты!

И знаем, за Эльбой где-тогневный голос басилнаших победоносныхВооруженных Сил.

В такую песню вместилосьбессмертных мильон легенд!Видимо, с удивленьемвнимал ей ваш континент?

Слышите, Томми! Еслив Греции вы сейчасс винтовкою Бирмингамаглядите в бинокль на нас, —что ж, выжидайте известный срок…

Но я бы хотел, чтоб выписьмо переслали своей невестес такой припиской Москвы:

«Я, гражданин Советской России,в Саксонии побывал.В скорбном доме жены фашистас ротою ночевал.

Я битый час разговаривал с нею,спросите ее, вдову:она, как и вы, о Москве мечтала,муж еешел на Москву.

В степи под Можайском его могила:черви по рукавам…»

Слышите, Томми!Вдова фашистане завидует вам!

Сообщите об этом леди —она вас поймет вполне…Гут бай!Пишите:СОВЕТСКИЙ СОЮЗ.МОСКВА.МНЕ.

Март 1948 г.