Александр Пушкин - Евгений Онегин Страница 19

XXXI

Она его не замечает,Как он ни бейся, хоть умри.Свободно дома принимает,В гостях с ним молвит слова три,Порой одним поклоном встретит,Порою вовсе не заметит;Кокетства в ней ни капли нет —Его не терпит высший свет.Бледнеть Онегин начинает:Ей иль не видно, иль не жаль;Онегин сохнет, и едва льУж не чахоткою страдает.Все шлют Онегина к врачам,Те хором шлют его к водам.

XXXII

А он не едет; он заранеПисать ко прадедам готовО скорой встрече; а ТатьянеИ дела нет (их пол таков);А он упрям, отстать не хочет,Еще надеется, хлопочет;Смелей здорового, больнойКнягине слабою рукойОн пишет страстное посланье.Хоть толку мало вообщеОн в письмах видел не вотще;Но, знать, сердечное страданьеУже пришло ему невмочь.Вот вам письмо его точь-в-точь.

Предвижу всё: вас оскорбитПечальной тайны объясненье.Какое горькое презреньеВаш гордый взгляд изобразит!Чего хочу? с какою цельюОткрою душу вам свою?Какому злобному веселью,Быть может, повод подаю!

Случайно вас когда-то встретя,В вас искру нежности заметя,Я ей поверить не посмел:Привычке милой не дал ходу;Свою постылую свободуЯ потерять не захотел.Еще одно нас разлучило…Несчастной жертвой Ленский пал…Ото всего, что сердцу мило,Тогда я сердце оторвал;Чужой для всех, ничем не связан,Я думал: вольность и покойЗамена счастью. Боже мой!Как я ошибся, как наказан…

Нет, поминутно видеть вас,Повсюду следовать за вами,Улыбку уст, движенье глазЛовить влюбленными глазами,Внимать вам долго, пониматьДушой все ваше совершенство,Пред вами в муках замирать,Бледнеть и гаснуть… вот блаженство!

И я лишен того: для васТащусь повсюду наудачу;Мне дорог день, мне дорог час:А я в напрасной скуке трачуСудьбой отсчитанные дни.И так уж тягостны они.Я знаю: век уж мой измерен;Но чтоб продлилась жизнь моя,Я утром должен быть уверен,Что с вами днем увижусь я…

Боюсь, в мольбе моей смиреннойУвидит ваш суровый взорЗатеи хитрости презренной —И слышу гневный ваш укор.Когда б вы знали, как ужасноТомиться жаждою любви,Пылать – и разумом всечасноСмирять волнение в крови;Желать обнять у вас колениИ, зарыдав, у ваших ногИзлить мольбы, признанья, пени,Всё, всё, что выразить бы мог,А между тем притворным хладомВооружать и речь и взор,Вести спокойный разговор,Глядеть на вас веселым взглядом!..Но так и быть: я сам себеПротивиться не в силах боле;Всё решено: я в вашей воле,И предаюсь моей судьбе.

XXXIII

Ответа нет. Он вновь посланье:Второму, третьему письмуОтвета нет. В одно собраньеОн едет; лишь вошел… емуОна навстречу. Как сурова!Его не видят, с ним ни слова;У! как теперь окруженаКрещенским холодом она!Как удержать негодованьеУста упрямые хотят!Вперил Онегин зоркий взгляд:Где, где смятенье, состраданье?Где пятна слез?.. Их нет, их нет!На сем лице лишь гнева след…

XXXIV

Да, может быть, боязни тайной,Чтоб муж иль свет не угадалПроказы, слабости случайной…Всего, что мой Онегин знал…Надежды нет! Он уезжает,Свое безумство проклинает —И, в нем глубоко погружен,От света вновь отрекся он.И в молчаливом кабинетеЕму припомнилась пора,Когда жестокая хандраЗа ним гналася в шумном свете,Поймала, за ворот взялаИ в темный угол заперла.

XXXV

Стал вновь читать он без разбора.Прочел он Гиббона, Руссо,Манзони, Гердера, Шамфора,Madame de Staёl, Биша, Тиссо,Прочел скептического Беля,Прочел творенья Фонтенеля,Прочел из наших кой-кого,Не отвергая ничего:И альманахи, и журналы,Где поученья нам твердят,Где нынче так меня бранят,А где такие мадригалыСебе встречал я иногда:Е sempre bene[77], господа.

XXXVI

И что ж? Глаза его читали,Но мысли были далеко;Мечты, желания, печалиТеснились в душу глубоко.Он меж печатными строкамиЧитал духовными глазамиДругие строки. В них-то онБыл совершенно углублен.То были тайные преданьяСердечной, темной старины,Ни с чем не связанные сны,Угрозы, толки, предсказанья,Иль длинной сказки вздор живой,Иль письма девы молодой.

XXXVII

И постепенно в усыпленьеИ чувств и дум впадает он,А перед ним воображеньеСвой пестрый мечет фараон.То видит он: на талом снеге,Как будто спящий на ночлеге,Недвижим юноша лежит,И слышит голос: что ж? убит.То видит он врагов забвенных,Клеветников и трусов злых,И рой изменниц молодых,И круг товарищей презренных,То сельский дом – и у окнаСидит она… и всё она!..

XXXVIII

Он так привык теряться в этом,Что чуть с ума не своротилИли не сделался поэтом.Признаться: то-то б одолжил!А точно: силой магнетизмаСтихов российских механизмаЕдва в то время не постигМой бестолковый ученик.Как походил он на поэта,Когда в углу сидел один,И перед ним пылал камин,И он мурлыкал: Benedetta[78]Иль Idol mio[79] и ронялВ огонь то туфлю, то журнал.

XXXIX

Дни мчались: в воздухе нагретомУж разрешалася зима;И он не сделался поэтом,Не умер, не сошел с ума.Весна живит его: впервыеСвои покои запертые,Где зимовал он, как сурок,Двойные окна, камелекОн ясным утром оставляет,Несется вдоль Невы в санях.На синих, иссеченных льдахИграет солнце; грязно таетНа улицах разрытый снег.Куда по нем свой быстрый бег

XL

Стремит Онегин? Вы заранеУж угадали; точно так:Примчался к ней, к своей Татьяне,Мой неисправленный чудак.Идет, на мертвеца похожий.Нет ни одной души в прихожей.Он в залу; дальше: никого.Дверь отворил он. Что ж егоС такою силой поражает?Княгиня перед ним, одна,Сидит, не убрана, бледна,Письмо какое-то читаетИ тихо слезы льет рекой,Опершись на руку щекой.

XLI

О, кто б немых ее страданийВ сей быстрый миг не прочитал!Кто прежней Тани, бедной ТаниТеперь в княгине б не узнал!В тоске безумных сожаленийК ее ногам упал Евгений;Она вздрогнула и молчитИ на Онегина глядитБез удивления, без гнева…Его больной, угасший взор,Молящий вид, немой укор,Ей внятно всё. Простая дева,С мечтами, сердцем прежних дней,Теперь опять воскресла в ней.

XLII

Она его не подымаетИ, не сводя с него очей,От жадных уст не отымаетБесчувственной руки своей…О чем теперь ее мечтанье?Проходит долгое молчанье,И тихо наконец она:«Довольно; встаньте. Я должнаВам объясниться откровенно.Онегин, помните ль тот час,Когда в саду, в аллее насСудьба свела, и так смиренноУрок ваш выслушала я?Сегодня очередь моя.

XLIII

«Онегин, я тогда моложе,Я лучше, кажется, была,И я любила вас; и что же?Что в сердце вашем я нашла?Какой ответ? одну суровость.Не правда ль? Вам была не новостьСмиренной девочки любовь?И нынче – Боже! – стынет кровь,Как только вспомню взгляд холодныйИ эту проповедь… Но васЯ не виню: в тот страшный часВы поступили благородно,Вы были правы предо мной.Я благодарна всей душой…

XLIV

Тогда – не правда ли? – в пустыне,Вдали от суетной молвы,Я вам не нравилась… Что ж нынеМеня преследуете вы?Зачем у вас я на примете?Не потому ль, что в высшем светеТеперь являться я должна;Что я богата и знатна,Что муж в сраженьях изувечен,Что нас за то ласкает двор?Не потому ль, что мой позорТеперь бы всеми был замеченИ мог бы в обществе принестьВам соблазнительную честь?

XLV

Я плачу… если вашей ТаниВы не забыли до сих пор,То знайте: колкость вашей брани,Холодный, строгий разговор,Когда б в моей лишь было власти,Я предпочла б обидной страстиИ этим письмам и слезам.К моим младенческим мечтамТогда имели вы хоть жалость,Хоть уважение к летам…А нынче! – что к моим ногамВас привело? какая малость!Как с вашим сердцем и умомБыть чувства мелкого рабом?

XLVI

А мне, Онегин, пышность эта,Постылой жизни мишура,Мои успехи в вихре света,Мой модный дом и вечера,Что в них? Сейчас отдать я радаВсю эту ветошь маскарада,Весь этот блеск, и шум, и чадЗа полку книг, за дикий сад,За наше бедное жилище,За те места, где в первый раз,Онегин, видела я вас,Да за смиренное кладбище,Где нынче крест и тень ветвейНад бедной нянею моей…

XLVII