Даниил Хармс - Том 1. Авиация превращений Страница 19

Тётя:

Здравствуй, здравствуй,путьша пегий,уж не ты ли, путник, тутхочешь буквам абевегииз чернил приделать кнут?Я — старуха, ты — плечо,я — прореха, ты — свеча.То-то будет горячо,коли в ухо мореча!

Мыс Афилей:

Не вдавайтесь,а вдавейтесь,не пугайтесь,а пугейтесь.Всё настигнет естега:есть и гуки, и снега.

Тётя:

Ну ползи за воротник.Ты родник и ты крутник.

Мыс Афилей:

А ты, тётя, не хиле,ты микука на хиле.

Тётя:

Врозь и прямо и вседней,мокла радости видней.Хоть и в Библи был потоп,но не тупле, а котоп.

Мыс Афилей:

Хваду глёвла говори.Кто, — сказали, — главари?Медень в оципе гадайили <нрзб.>

Тётя:

Я — старуха без очков,не видать мне пятачков, —вижу в морде бурачок, —Ну так значит — пятачок!

Мыс Афилей:

Ты, старуха, не виляй,коку-маку не верти,покажу тебе — гуляй! —будешь киснуть взаперти.Где контыль? и где монтыль?Где двудлинная мерла?

Тётя (трясясь):

Ой-де, люди, не бундыль,я со страху померла.

Мыс Афилей (доставая карандаш):

Прочь, прочь, прочь!Отойди,тётя, радости река,наземь вилы поклади!Пожалейте моряка.

Тётя:

Ты не ври и не скуври,вижу в жиле шушность я,ты мой дух не оскверни,потому что скушность я.

Мыс Афилей:

Потому что скушность я.

Тётя:

Е, еда мне ни к чему:ешь, и ешь, и ешь, и ешь.Ты подумай, почемувсё земное — плешь и грешь?

Мыс Афилей (подхватывая):

Это верно, плешь и грешь!Когда спишь, тогда не ешь,когда ешь, тогда не спишь,когда ходишь, то гремишь,а гремишь, — так и бежишь.Но варенье — не еда,сунешь ложку в рот, глядишь —надо сахару.Беда!

Тётя:

Ты, гордыни печенег,полон ласки, полон нег,приласкай меня за грудь,только сядем где-нибудь.

Мыс Афилей:

Дай мне руку и цветок,дай мне зубки и свисток,дай мне ножку и графин,дай мне брошку и парафин.

Тётя:

Ляг и спи, и види сон,будто в поле ходит слон,нет! не слон, а доктор Булль,он несёт на палке нуль,только это уж не по-,уж не поле и не ле-,уж не лес и не балко-,не балкон и не чепе-,не чепец и не свинья, —только ты да только я.

Мыс Афилей:

Ах, как я рад и как счастлив,тётя, радости река,тётя, слива между слив,пожалейте моряка.

Тётя:

Ну, влепи мне поцелуйчикпрямо в соску и в ноздрю,мой бубенчик, херувимчик,на коленки посади,сбоку шарь меня глазами,а руками позади.

Мыс Афилей:

Это, тётя — хм! — чуднаяосенила тебя мысль.Что ты смотришь, как Даная,мне в глаза, ища блаженство,что твердишь ты мне: «одна ядля тебя пришла с вершиныСан-Бернара… — тьпфу! — Алтая,принесла тебя аршином…»

Тётя:

Ну аршины, так аршины,ну с вершины, так с вершины.Дело в том, что я нагая.Любит кто тебя другая?

Мыс Афилей:

Да, другая, и получше,и получше, и почище,посвежей и помоложе!

Тётя:

Боже! Боже! Боже! Боже!

Мыс Афилей (переменив носки):

Ты сама пойми, — я молод,молод, свеж, тебе не пара,я ударю, будто молот,я дышу — и много пара.

Тётя:

Я одна дышу, как рота,но в груди моей мокрота,я ударю, как машина,куб навылет в пол-аршина.

Мыс Афилей:

Верно, вижу, ты упряма,тётя, радости река,тётя, мира панорама,пожалейте моряка.

Тётя:

Погляди — ведь я, рыдая,на коленях пред тобой,я как прежде, молодая,с лирой в пальцах и с трубой.

Мыс Афилей (прыгая от радости):

То-то радости поток!Я премудрости моток!

11 ноября 1930

«Фадеев, Калдеев и Пепермалдеев…»

Фадеев, Калдеев и Пепермалдеев[3]однажды гуляли в дремучем лесу.Фадеев в цилиндре, Калдеев в перчатках,а Пепермалдеев с ключом на носу.Над ними по воздуху сокол каталсяв скрипучей тележке с высокой дугой.Фадеев смеялся, Калдеев чесался,а Пепермалдеев лягался ногой.Но вдруг неожиданно воздух надулсяи вылетел в небо горяч и горюч.Фадеев подпрыгнул, Калдеев согнулся,а Пепермалдеев схватился за ключ.Но стоит ли трусить, подумайте сами, —давай мудрецы танцевать на траве.Фадеев с картонкой, Калдеев с часами,а Пепермалдеев с кнутом в рукаве.И долго, веселые игры затеяв,пока не проснутся в лесу петухи,Фадеев, Калдеев и Пепермалдеевсмеялись: ха-ха, хо-хо-хо, хи-хи-хи!

18 ноября 1930

«четыре дня над Римом летал пророк»

Аларих:

четыре дня над римом летал пророки двести тысяч кельтов через альпывёл под уздечку Радагеся видел гибель Стилихонаон в бездну, друг, скакал на стулеза ним Евхерий в бездну падалнеся в руках железный крестя под сосной лежал во мхув лесу шакал кричал ху хумне снился рим в кругу зелёных опахалсам император на коне в бобровой шляпе хохотали я во сне подумал «прощеего убить, какой нахал»

и я проснулся в тёмной рощеи как безумный хохотал…

«всякую мысль оставь…»

Всякую мысль оставьвсякое дело забудьмир от тебя отвернётсямы же на помощь придём.

<Ноябрь 1930>

«Ревекка, Валентина и Тамара…»

«Ревекка, Валентина и ТамараРаз два три четыре пять шесть семьСовсем совсем три грации совсем

Прекрасны и ленивыРаз два три четыре пять шесть семьСовсем совсем три грации совсем

Тодстушка, Коротышка и ХудышкаРаз два три четыре пять шесть семьСовсем совсем три грации совсем!

Ах если б обнялись они, то было бРаз два три четыре пять шесть семьСовсем совсем три грации совсем

Но если б и не обнялись бы они то даже такРаз два три четыре пять шесть семьСовсем совсем три грации совсем.»

<ноябрь 1930>

«был он тощь высок и строен…»

Был он тощь высок и строенвзглядом женщин привлекалел по-барски и порой онизумительно икал.

ну она была попрощетоже стройна и тонкадухом немка, с виду мощиростом вверх до потолка.

раз в писательской столовойдве склонились головыподовившись лбом коровыоба умерли увы.

но забыть они могли лидруг про друга? Это вра —ки! Покойники в могилеоба встретились Ура

Тут она сказала: Божекак покойник пропищави в могиле ты всё тожетакже гнусен и прыщав

он ответил зеленея:дух свободен от прыщейты же стала лишь длиннеяи глупея и тощей.

Но она сказала: Знаешьбудь рябым и будь немымбудь бесплотным понимаешьты мне душка м м м

О! — вскричал он. — Ты мне душка!Что за чудный оборот!Ты царица! ты индюшка«Аромат» наоборот!

И всю ночь соседний прахлежа пристально в гробуслышал будто бы в рукахтерли пшенную крупу.

<Ноябрь 1930>