Андрей Дементьев - Избранное Страница 2

Баллада о матери

Постарела мать за двадцать лет.А вестей от сына нет и нет.

Но она все продолжает ждать.Потому что верит. Потому что мать.

И на что надеется она?Много лет, как кончилась война.

Много лет, как все пришли назад.Кроме мертвых, что в земле лежат.

Сколько их в то дальнее село,Мальчиков безусых, не пришло.

Раз в село прислали по веснеФильм документальный о войне.

Все пришли в кино – и стар, и мал.Кто познал войну и кто не знал.

Перед горькой памятью людскойРазливалась ненависть рекой.

Трудно было это вспоминать.Вдруг с экрана сын взглянул на мать.Мать узнала сына в тот же миг.И пронесся материнский крик:

– Алексей, Алешенька! Сынок… –Словно сын ее услышать мог.

Он рванулся из траншеи в бой.Встала мать прикрыть его собой.

Все боялась – вдруг он упадет.Но сквозь годы мчался сын вперед.

– Алексей! – кричали земляки. –– Алексей, – просили, – добеги…

Кадр сменился. Сын остался жить.Просит мать о сыне повторить.

И опять в атаку он бежит.Жив-здоров, не ранен, не убит.

Дома все ей чудилось кино.Все ждала – вот-вот сейчас в окно

Посреди тревожной тишиныПостучится сын ее с войны.

«Люблю пейзаж проселочных дорог…»

Люблю пейзаж проселочных дорогС их живописными изгибами,С белесой пылью из-под ног…

Как жаль – всему приходит срок –Проселки под асфальтом сгинули.

Но если вдруг в чужой странеЯ натыкаюсь на проселок,Вновь возвращается ко мнеБылая память дней веселых –С тверской рыбалкой поутру,Но чаще все ж – с грибным скитаньем.И с благодарностью костру,Когда гроза в лесу застанет…

Люблю пейзаж проселочных дорог.Как жаль – всему отпущен срок.

Мой хлеб

Тверской областной библиотеке имени А. М.Горького

Я с книгой породнился в дни войны.О, как же было то родство печально!Стянув потуже батькины штаны,Я убегал от голодаВ читальню.

Читальня помещалась в старом доме.В ту пору был он вечерами слеп…Знакомая усталая мадоннаСнимала с полки книгу,Словно хлеб.

И подавала мне ее с улыбкой.И, видно, этим счастлива была.А я настороженною улиткойПрилаживался к краешку стола.

И серый залС печальными огнямиВмиг уплывал…И всё казалось сном.Хотя мне книги хлеб не заменяли,Но помогали забывать о нем.Мне встречи теЗапомнятся надолго…И ныне –В дни успехов иль невзгод –Я снова здесь,И юная мадоннаНасущный хлебМне с полки подает.

«Когда я долго дома не бываю…»

Когда я долго дома не бываю,То снится мне один и тот же сон:Я в доме нашем ставни открываю,Хотя давно живет без ставен он.

Но всё равно я открываю ставни,Распахиваю окна на рассвет.Потом, во сне же, по привычке давнейЯ рву жасмин и в дом несу букет.

Отец не доверяет мне жасминаИ ветви все подравнивает сам.И входит мама.Говорит: «Как мило…»,Цветы подносит к радостным глазам.

А после ставит тот букет пахучийВ кувшин, который я давно разбил.И просыпаюсь я на всякий случай,Поскольку раз уже наказан был.

И всё меня в то утро беспокоит,Спешат тревоги вновь со всех сторон.И успокоить может только поезд,Что много раз разгадывал мой сон.

Торжокские золотошвеи

Смотрела крепостная мастерицаНа вышитую родину свою…То ль серебро, то ль золото искрится,То ли струятся слезы по шитью.

И лишь ночами вспоминала грустно,Что жизнь ее ни в чем не берегла…Откуда же пришло твое искусство?Чьим колдовством помечена игла?

А было так… Проснувшись на печи,Она по-детски улыбнулась солнцу,Когда сквозь закопченное оконцеПробились к ней весенние лучи.

Как нити золотые – всю избуОни прошили радостным узором.Она смотрела воскрешенным взоромИ утро принимала за судьбу.

Все в ней дрожало, волновалось, пело.И белый свет – как россыпи огней.Она к оконцу оглушенно села…И вот тогда пришло искусство к ней.Пришло от солнца, от любви…Оттуда,Где ей открылась бездна красоты.Она в иголку вдела это чудо,Ниспосланное Небом с высоты.

И не было на ярмарке товараИскусней, чем торжокское шитье.Она надежду людям вышивала,И слезы, и отчаянье свое…

«Срывают отчий дом…»

Срывают отчий дом.Как будто душу рушат.Всё прошлое – на слом.Прощаемся с минувшим.

Прощаемся с собой.Ведь столько лет послушно,Как маленький собор,Хранил он наши души!

Всю жизнь мы жили в нем,Беду и радость знали.Охвачены огнемМои воспоминанья.

Как жаль, что довелосьДожить до дня такого…Отец не прячет слез.Застряло в горле слово.

И дом в последний разГлядит на всех незряче.То ли жалеет нас,То ль о минувшем плачет.

Отец

Отец мой сдает.И тревожная старостьУже начинает справлять торжество.От силы былой так немного осталось.

Я с грустью смотрю на отца своего.

И прячу печаль, и смеюсь беззаботно,Стараясь внезапно не выдать себя…Он, словно поняв, поднимается бодро,Как позднее солнце в конце октября.

Мы долгие годы в разлуке с ним были.Пытались друг друга понять до конца.Года, как тяжелые камни, побилиВеселое, доброе сердце отца.

Когда он идет по знакомой дороге,И я выхожу, чтобы встретить его,То сердце сжимается в поздней тревоге.

Уйдет…

И уже впереди никого.

«В актовом зале литинститута…»

От студенческих общежитий до бессмертья – рукой подать.

В актовом зале литинститутаМы сдаем экзамены на самих себя.Винокуров Женя, как юный Будда,В кресле притих, листки теребя.

Здесь вся будущая литература –Трифонов, Друнина, Соколов…Смотрят классики то светло, то хмуроНа тех, кто их потеснить готов.

Мы получим с годами свои литпремииЗа книги, за искренность и войну.И останемся в том героическом времени,Которое нам поставят в вину.

«Нас остается все меньше…»

Нас остается все меньше –Сверстников прошлых побед.С фронта со славой пришедшихВ будни надежды и бед.

Нас остается все меньше –Сверстников давних невзгод.Добрых, выносливых женщин,Живших в нужде на измот.

Мы ни о чем не жалеем.Мы – поколенье войны.Над клеветой и елеемСудьбы вознесены.

Чтобы доверьем минувшимНе обманули страну,Наши солдатские душиСнова идут на войну.

Тверской пейзаж

Я люблю апрельские рассветы.Над округой – праздник тишины.Старый дуб навесил эполетыИ река полна голубизны.

Здравствуй, день!Побудь еще со мною.Воздух льется в душу, как бальзам.Этот свет и волшебство лесноеРасплескались по твоим глазам.

Скоро вновь сирень раскроет завязьИ поднимет голубой букет.Я опять тебе в любви признаюсь,Словно не промчалось столько лет.

Словно я тебя вчера увидел,Увидал нежданно в первый раз.Ты надела свой весенний свитерЦвета неба, цвета грустных глаз.

Ты сейчас, как девочка, прелестнаВ искренней наивности своей.Лес расставил на поляне кресла –Модную округлость тополей.Я люблю апрельские рассветы.Я люблю их – если рядом ты.Тих наш лес, как в кризисе поэты.И красив, как в праздники менты.

Калязинская колокольня

Калязинская колокольняСтоит причудливо в реке.И всякий раз я жду невольно –Зайдется колокол в тоске.

А по ночам над тихой ВолгойВосходит музыка ее.И принимают молча волныТот звон в безмолвие свое.

Вновь оживает колокольня.И слышу я в тиши ночной,Что кто-то радостью и больюТревожно делится со мной.

В протяжном гуле колокольниМне слышен зов былых веков:И песня пахаря на поле,И стон идущих бурлаков.

Хлеб

Трудно родится хлеб.Трудно хлеб достается.Тот, кто душою слеп,Может быть, усмехнется.

И похохмит над тем,Как я, с достатком в доме,Хлеб суеверно ем,Крошки собрав в ладони.

Это живет во мнеПамять о той войне…

Горькие времена!Худенький мальчик, где ж ты?В сутки – лишь горсть зерна,Триста граммов надежды.

Бабушка нам пеклаХлеб из скупой мучицы.Жизнь,Что давно прошла,В сердце мое стучится.

Хлеб нас от смерти спас.Он и сейчас бессмертен…Всё настоящее в насЭтою мерой мерьте.

«Где-то около Бреста…»