Владимир Марков - Гурилевские романсы. Поэма Страница 2

3

На заре туманной юности

Всей душой любил я милую…

Часто в жизни, как в романах,Первый взгляд решает дело.Если б требовалась схема,Я б сказал: совсем глубокоГде-то — может быть, и в сердце –От внимательного взглядаОстается след неясный,Вроде шрама иль укола.Там-то все и возникает,Там растет, пускает корни,Наливается и зреет.Наконец, когда созрело, –Очень долго ищет слова.Сразу слова не подыщешь.Вот меня ты уверяла,Будто все на свете просто.Если б знала ты, как долго,С замыслом уже готовым,Полному и строк и звуков,Надо мысль, мечту и памятьНапрягать до отупенья,Примерять и сомневаться,В лупу наблюдать за словом,Как Адам, искать названьяДля вещей, для безымянных,И бродить по переулкам,И не знать, в каком обличьеНаконец предстанет образ.

Вот он на траве пестрящейРазвалился, смотрит в небо.Вырази единым словом,Что вокруг него творится —Точным словом, звонким словом,Не каким иным, а этим:Как голубизна струится.Как по капле жар крепчает,Как с пронзительным жужжаньемСиняя промчится муха,Как трава в изнеможеньеПоникает или сохнет —И беззвучно просит влаги.Как опишешь эти злаки,Этот горький одуванчик,Эту клейкую смолянку,Одинокий подорожник?Шелестят, лучи вбирают,Распускаются и пахнут;Между стеблей копошатсяПауки, жуки, стрекозы,Муравьи, улитки, пчелы,Черви, гусеницы, мошки —Стерегут и убегают,Ползают, летят, стрекочут,Роются, сосут и тащат.

Белый мотылек порхает, —Просто так, без всякой цели;То сверкнет на глади неба,То на легкий лист присядет.То опять над ярким лугомВ странном, ломаном полетеИ как будто насмехаясьНад симметрией, над смыслом.Так бы жить: не по кратчайшей,По прямой, логично, ясно,Устремлено, со значеньем,От осины до березы,За каким-то важным делом,Уважаемым, солидным, —А причудливым зигзагом,Самому себе нежданным.

Он следил полет капризный…Что он думал? Я не знаю.Вспоминал, быть может, локон,Черный локон у хозяйки, —Тот что справа, возле уха, —Как завит и чем надушен,Сколько волосков отстало,Не желая закруглиться.

А возможно, размышлял онОб изгнанье предстоящем:Все, к чему привык, покинуть;Словно капля океана,На песке чужом исчезнуть,Очутиться в новом мире,Где вольнее мыслить можно,Без угроз и без указок,И среди чужой свободыЗахиреть и задохнуться,Словно рыба на поляне.

Но зачем об этом думать?Думы редко помогают,Думы путают, сбивают,Отвлекают и тревожат,Главное — совсем не думы,Главное — вот эти травы,Знойный воздух и занятьяНеустанных насекомых.

А в руке — письмо-записка.Даже я совсем не знаю,Что в ней было, только фразу«Завтра я прошу прийти Вас…»Удалось заметить бегло.Дочитать конца не смог я,Потому что он поднялсяИ прислушался с улыбкой:Из усадьбы доносилисьТе же звуки, что в жужжаньеПчел, кружащихся у липы,Мне почудились в началеЭтой путаной поэмы.Вместе с ним я тоже слушалИ опять мне было чудно,Как простые вереницыТочек-звуков вырастаютВо всезначные напевы;Расходясь и сочетаясь,Строят храмы и палаццо,Где ты в этой жизни не был,Но которые ты помнишь,О которых смутно знаешь,Как о родине забытой.

В этих звучных сочетаньяхЯ когда-то жил монахомВ дремлющей и древней Сьене,Кистью набожной стараясьВсю свою любовь и веруВоплотить в глазах раскосыхНежной праздничной мадонныВ золоте небес нарядных.А потом, с народом вместе,В строгом сумрачном соборе,В унисон с органом пел я:О Maria benedetta!

Или плутоватой дамеВ парке шелковую рукуЦеловал с учтивой страстью.Там, среди нескромных статуйИ задумчивых деревьев,С менуэтным легким жестомЯ шептал ей: О Madame,Наш корабль готов к отплытьюНа прекрасную Цитеру!

Или в Гунтеровой свитеБыл оруженосцем верным;И в лесу под Оденвальдом,Увидав, как мрачный ХагенЦелит в крест, на яркой тканиВышитый рукой Кримхильды,Я воскликнул: Зигфрид смелый,Обернись, забудь о жажде!Но уж поздно. Кровь герояХлещет пламенным потоком.

Сколько родин ты находишьВ темных памяти глубинах,Где извилистые тропыПроходимы лишь для звуков…Знал ли родину Бетховен?Если да, то укажитеТу звезду иль ту планетуНа звучащем небосводе.Сколько их в пространстве черном,Светлых, искрящихся точек!Если б телескоп побольше,Я б свою узнал планету.Там сидит моя богиня —Неудачников, ленивцевИ не вовремя рожденных.Там под сводом темно-синимГлупо, добро и бесшумно.

В этом мире нам невольно,Непонятно, неуютно,Вот и ищем хоть крупицыСвета с той родной планетыВ сочетанье слов, в веснушкеНа носу моей любимой,Или, наконец, в прошедшем,В старом выцветшем романсе,В зайчике того, что былоИ уже не повторится.

4

Отгадай, моя родная,

Отчего я так грустна…

В этой комнате на стенкахСветотени от лампадки,И в окно стучатся липы.Стулья, важно подбоченясь,Темнотою недовольны.Свечку только что задули,И она, ко сну готовясь,Остывает и твердеет.И роман французский дремлет;В нем сафьянная закладка,У очередной страницыНа ночлег остановившись,Тихо с буквами болтает.Только зеркало ни разуНочью глаз сомкнуть не сможет,Отражая терпеливоКаждый угол, каждый лучик.На столе скучают перьяИ молчат всю ночь шкатулки;В тех шкатулках много писем,Тихих, теплых, строгих, светлых.

Я б хотел начать поэмуО столе из этой спальни:Что он думает, какиеУ него друзья и сколькоРазных трещин и царапинНа его дубовой ножке.И о трещинах подробно;Об одной, о самой главной,Что прилежной тонкой змейкойВдоль сухих волокон вьется,Как река на пестрой карте.

А под тонким одеяломТело как бы потерялось,Лишь лицо, уставясь в угол,Смотрит остро, напряженноНа икону золотуюС потемневшим ликом Девы.У стола — дорожки трещин,У людей — морщинок сеткиЛица без морщин — чужие,Словно чистый лист бумаги,Словно вещь из магазина.У нее на лбу морщинуПервого большого горяСмерть отца напечатлела.После первой ночи с мужемВ уголке виска, у глаза,Пролегла одна бороздка —Страха, разочарованья.А сегодня появилисьНеожиданно две новыхТам, где брови собиралисьУголком тупым сомкнуться,И у губ, едва заметно,Завтра, после пробужденья,Обе сгладятся, исчезнут,А покуда в них — страданье,Просьба страстная, молитва.За окном стучатся липы,И минутная морщинкаМеж бровей ширококрылыхУглубляется, длиннеет:Не жандармы ль? не за ними ль?Но в саду черно и глухо.Это ветер, ночь и думыСтрахи праздные рождают.А в углу, из-за лампадки,Два больших и светлых глазаСмотрят ласково и скорбноНа подушку, где молитваИз беззвучных уст струится.

— Благодатная Мария,Любящих приют надежный,Утешительница павшихИ отчаявшихся пристань,Ты все видишь, Ты все знаешь,Ты плохого мне не хочешь,Ниспошли… ему спасенье,Дай спокойных сновидений.Богородица Святая,Поучительница темныхИ не знающих дороги,Если должно совершитьсяТо, что я готова сделать,Дай мне знак простой и внятный.

Но в малиновой лампадкеОгонек не колебался,И глаза смотрели кротко —Так спокойно, так печально,Словно скорбь в себя вобралиВсех людей и всех столетий.

— Ты, наверное, не хочешь,Чтобы я его любила.У тебя в глазах равнина,У него в глазах большоеИ пылающее солнце.От лампадки свет внезапноЗалил комнату, как снегом…У Сената в день восстанья…Снегом… с негой… с поцелуем…

Богородица не хочет,Смотрит грозно, без привета.Я не буду, я не буду.От меня Она уходит!Сквозь окно и через липы…Я бегу за нею следомС криком: Матушка-голубка,Солнышко мое, постой же!И она остановилась,И сказала: Спи, родная.Я заснула. Я заснула.Я все сделаю, как хочешь.Я заснула. Я заснула.И спросить и он ответит:Ты не знаешь? я не знаю.Ты не помнишь? я не помню.

Хорошо не знать, не помнить.Я вот знаю, сколько футовСоставляет ярд английскийИ в каком году родилсяВольфганг Амадеус Моцарт;Знаю всякое — и что же?Мне от этого не лучше,Мне от этого не легче.

Ведь совсем еще недавноЛюди к небу порывались,И романтики учили,Что в другом каком-то миреВсе не так, все по-иному.Но столетье пролетело,И следов иного мираНе могу я обнаружить,Оглушенный шумом-звономПереполненных трамваевИ истошных заголовковДа синкоп безумной скачкойПо заезженным дорогамЗасоренного эфира;И лети хотя б в ракете,Не найдешь иного мира.Все Америки открыты,Белых мест на карте нету.Только изредка, случайно,Перед сном, когда не слышат,С головой под одеяломБесполезно строишь планы,Как бы написать поэму,Где б герои появлялисьТолько в легких очертаньях;Все пунктиром, все не прямо,Только слабые намекиРасплывающихся красок,Только контур от сюжета,Только аромат от темы.А за этим — словно отзвукКолыбельного напева,Музыкой темно-зеленойВ дрему тихо увлекая,Листья липы, листья липы…

5