Даниил Хармс - Я родился в камыше… (сборник) Страница 2

Среди них главным было посвящение в таинственные и загадочные явления и истории.

В 14-летнем возрасте Хармс создал серию рисунков, в которых наличествуют следы его знакомства с книгой Н. А. Морозова «История возникновения Апокалипсиса: Откровение в грозе и буре» (СПб., 1907)[27]. В его поле зрения книга попала не случайно, а наверняка благодаря папе, который с начала 1910-х гг. «начинает собирать материал по толкованию „Откровения Иоанна Богослова“, изучает иконографию апокалипсисов и иконописные изображения Иоанна Богослова»[28]. В результате на эту тему появились несколько работ И. П. Ювачева, в том числе «Апокалипсис и его толкователи»[29], с которой (а прежде всего, конечно, с самим загадочным «Откровением Иоанна Богослова») отец познакомил сына еще в отрочестве[30]. Апокалипсические мотивы потом будут неоднократно возникать в стихотворениях Хармса, а в самых бытовых по сюжету его прозаических произведениях окажутся скрытыми образы Апокалипсиса.

В тех же рисунках и в подписях к ним 14-летний Хармс использует астрологические понятия, которые естественнее всего ему было почерпнуть у папы, занимавшегося таинственной (и тем более привлекательной для ребенка) астрологией и обозначавшего порой даты в письмах астрологическими значками, – в подражание ему 11-летний сын демонстрировал в одном из своих писем умение изобразить дату тоже загадочным (но папе понятным) значком[31]. Эта приверженность к астрологии (и занятие ею и эзотерическими учениями) будет сопровождать Хармса всю последующую жизнь. Нельзя не заметить, что в его жизни были два периода, когда он внезапно стал систематически прибегать к записи дат астрологическими значками: все время пребывания в ссылке в Курске в 1932 г.[32] и сразу после смерти отца в 1940 г. Можно предположить, что эмоциально эти периоды переживались им как самые тяжелые: в одном случае он таким экзотическим способом (в своем духе) апеллировал к отцовской защите, а в другом фиксировал обостренную беззащитность, оказавшись без поддержки отца.

Именно отцу Хармс обязан глубоким религиозным воспитанием. Дело, конечно, совсем не в том, что комната сына была увешана иконами («Утром переставлял образа в комнате Дани (выше поставил) и повесил новые…»)[33], и не в том, что 4-летний мальчик старательно подражал отцу на молебне[34], и не только в том, что сын, вероятно, знал: его отец, религиозный писатель Миролюбов, начинал свои литературные труды с написания стихотворных молитв и сочинил их в свое время на целый сборник[35], – стихотворные молитвы Хармса можно считать в некотором роде преемниками отцовских. Важнее всего то, что отец целенаправленно занимался христианским образованием сына: читал с 10-летним подростком Евангелие по-гречески[36], разбирал с ним священные тексты, демонстрировал, насколько сокровенен их смысл и что, несмотря на многовековые труды предшественников, до сих пор продолжается их истолкование, например Апокалипсиса.

По-видимому, в подражание отцу, и Хармс, будто богослов, занимался сличением текстов Евангелий от Марка, Луки и Иоанна, отмечая в них, по своему разумению, параллельные места, а также те, которые, как можно полагать, вызывали в его душе отзвук[37]. Среди многочисленных подчеркиваний Хармса в тексте Евангелий (эти хармсовские пометы подлежат отдельному изучению) особенно выразительны: «Я и Отец – одно» (Ин. 10, 30); «Отец во Мне и Я в Нем» (Ин. 10, 38).

Чудесным образом оказалось, что редкие сохранившиеся доныне книги из личной библиотеки Хармса почти все – богословского содержания. Они испещрены многочисленными пометами писателя, которые характеризуют не просто его интерес к содержанию, но личную заинтересованность в прочитанном и тогдашнее душевное состояние Хармса. Так он несколько раз (акцентированно) подчеркнул следующее: «Надо беду зажечь вокруг себя… Внутренность свою надобно уязвлять и тревожить, чтоб не уснуть… Что значит зажечь беду вокруг себя? Это глубокое чувство опасности своего положения и опасности крайней, от коей нет иного спасения, как в Господе Иисусе Христе… Сие чувство и будет гнать нас к Господу и заставит непрестанно вопиять: Господи, помилуй! Помоги! Защити!.. Оно было у всех святых и никогда их не оставляло»[38].

Но Хармс не стал ни богословом, ни философом, ни религиозным писателем. Помимо стихотворных молитв – своеобразных авторских душевных всплесков, – религиозные мотивы в его произведениях хоть и многочисленны, но, вследствие специфической своеобразности хармсовской манеры, неочевидны и подлежат скрупулезному выявлению и дешифровке.

На поверхности же: бесчисленные безобразные старухи, которым надлежит выпадать из окон, потому что их слишком много на одном небольшом пространстве («Был дом, наполненный старухами…» в рассказе «Рыцари»); дети, болтающиеся под ногами и издевательски преследующие свою жертву; женщины, вызывающие смешанные чувства едва ли не похотливого влечения к ним и постоянной неуверенности в себе, в своей состоятельности.

Эти фантомы пришли в творчество Хармса из детства. Всюду, где он навязчиво повторяет: «Я не люблю детей…», следует читать: «Я не люблю свое детство», прошедшее в сосредоточенном на небольшом пространстве, тесном специфическом окружении: бездомных старух из Богадельни; только что вышедших из тюрьмы неприкаянных женщин из Убежища; девочек-подростков, отбывающих срок в Доме Трудолюбия, пока их матери сидят в тюрьме.

Давящее влияние этих обстоятельств Хармс в раннем детстве преодолевал по-детски («не слушается» – см. выше), а в пору проявления творческих интересов – по-взрослому: формированием творческого мира (и личного поведения), демонстративно и вызывающе отличного от общепринятого.

Эту жизнеопасную деструктивность Хармс начал, пожалуй, с собственного творческого имени: можно предполагать, что в противоположность «конструктивному» папиному псевдониму Миролюбов (папа изображал их сыну двумя написанными по-древнееврейски словами «Мир» и «Любовь») он положил в основу своего – древнееврейское «Херем»: заклятие (или отлучение). За неделю до своего очередного дня рождения, 23 декабря 1936 г., Хармс отметил в записной книжке: «Вчера папа сказал мне, что, пока я буду Хармс, меня будут преследовать нужды»[39].

Даниил Хармс умер по соседству с тюрьмой, в спецбольнице, принадлежавшей ленинградской тюрьме на Арсенальной наб., д. 5–9.

За содействие в подготовке настоящего издания приношу искреннюю благодарность Инне Валентиновне Дацюк.

«Я родился в камыше…»

Стихи и проза

«Я родился в камыше. Как мышь…»

Я родился в камыше. Как мышь. Моя мать меня родила и положила в воду. И я поплыл. Какая то рыба с четырмя усами на носу кружилась около меня. Я заплакал. И рыба заплакала. Вдруг мы увидели, что плывёт по воде каша. Мы съели эту кашу и начали смеяться. Нам было очень весело, мы поплыли по течению и встретили рака. Это был древний, великий рак; он держал в своих клешнях топор. За раком плыла голая лягушка. «Почему ты всегда голая, – спросил её рак, – как тебе не стыдно?» «Здесь ничего нет стыдного – ответила лягушка. – Зачем нам стыдиться своего хорошего тела, данного нам природой, когда мы не стыдимся своих мерзких поступков, созданных нами самими?» «Ты говоришь правильно, – сказал рак. – И я не знаю, как тебе на это ответить. Я предлогаю спросить об этом человека, потому что человек умнее нас. Мы же умны только в баснях, которые пишет про нас человек, т.-ч. и тут выходить, что опять таки умён человек, а не мы». Но тут рак увидел меня и сказал: «Да и плыть никуда не надо, потому что вот он – человек». Рак подплыл ко мне и спросил: «Надо ли стесняться своего голого тела? Ты человек и ответь нам». «Я человек и отвечу вам: не надо стесняться своего голого тела».

Врун

Вы знаете?Вы знаете?Вы знаете?Вы знаете?

Ну конечно, знаете!Ясно, что вы знаете!

Несомненно,Несомненно,Несомненно знаете!

Нет! нет! нет! нет!Мы не знаем ничего,Не слыхали ничего,Не слыхали, не видалиИ не знаемНичего!

А вы знаете, что у?А вы знаете, что па?А вы знаете, что пы?Что у папы моегоБыло сорок сыновей.Было сорок здоровенныхИ не двадцатьИ не тридцать,Ровно сорок сыновей!Ну! ну! ну! ну!Врешь! врешь! врешь! врешь!Еще двадцать,Еще тридцать,Ну еще туда-сюда,А уж сорок,Ровно сорок —Это просто ерунда!

А вы знаете, что со?А вы знаете, что ба?А вы знаете, что ки?Что собаки-пустолайкиНаучилися летать?Научились, точно птицы,(Не как звери,Не как рыбы)Точно ястребы летать!Ну! Ну! Ну! Ну!Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!Ну, как звери,Ну, как рыбы,Ну еще туда-сюда,А как ястребы,Как птицы,Это просто ерунда!

А вы знаете, что на?А вы знаете, что не?А вы знаете, что бе?Что на небеВместо солнцаСкоро будет колесо?Скоро будет золотое,(Не тарелка,Не лепешка),А большое колесо!Ну! Ну! Ну! Ну!Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!Ну, тарелка,Ну, лепешка,Ну, еще туда-сюда,А уж если колесо —Это просто ерунда!

А вы знаете, что под?А вы знаете, что мо?А вы знаете, что рем?Что под морем-океаномЧасовой стоит с ружьем?Часовой стоит под морем(Не с дубиной,Не с метелкой),А с заряженным ружьем!Ну! Ну! Ну! Ну!Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!

Ну, с дубиной,Ну, с метелкой,Ну, еще туда-сюда,А с заряженным ружьем —Это просто ерунда!

А вы знаете, что до?А вы знаете, что но?А вы знаете, что са?Что до носаНи руками,Ни ногамиНе достать,Что до носаНи руками,Ни ногамиНе доехать,Не допрыгать,Что до носаНе достать!Ну! Ну! Ну! Ну!Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!Ну, доехать,Ну, допрыгать,Ну, еще туда-сюда,А достать его руками —Это —ПростоЕрунда!

«Папа спит…»