Алёна Пузырькова - Боль-река. Лишь бы ты никогда не узнал, что читаешь сейчас про себя Страница 2

Я остаюсь.

Там, где тебя нет. Там, где нет вообще ничего человеческого. Где не становятся менее яркими воспоминания и то, что мы называли Счастьем, меняет ориентиры… 11000 над землей. Белая пелена облаков. А под ней – ты. На этой грешной земле. Среди миллионов людей. Спасибо за то, что ты есть, родной. За то, что ты был в моей жизни.

Я остаюсь собой.

Заблудясь В Виртуальности

Мы с тобой оторвались от вечности,Заблудились в пустой виртуальностиИ гонимые ветром беспечностиУравнились в вуали банальностей.

Где исход, где начало отчаянья?Безысходность словами не лечится.Обстоятельства жизни случайныеНе дают нам нечаянно встретиться.

На экран в чёрно-белые связностиРядом буквы выводит сознание.Вот бы нам – да пол шага до разности,Чтоб никто не устроил дознания.

А мерцание жизненных символовНа мгновение вдруг остановится…Даже если захочешь найти меня —Всё равно уравненье не сходится.

Горячее

Что же происходит? Я таю, таю, как льдинка при мысли о тебе. Я, такая, казалось бы, застывшая, неспособная на какие-либо чувства.

Который день схожу с ума.

Хочу быть пластилином в твоих руках. Лепи из меня ту, что достойна тебя! Только вот хватит ли материала?.. По крупицам собирай в единое целое те части меня, что живут врозь: тело, душу, разум, чувства…

Накричи на меня. Назови дурой и скажи, что вся моя жизнь – это фарс; что всё, что я делала или собиралась сделать – все происходило в бездумном ожидании тебя. Схвати меня за плечи и вытряси остатки гордости и сарказма. Ведь ты же знаешь, что вся моя бравада, насмешки, привычка унижать и вытирать о других ноги – все происходило от того, что рядом не было тебя. Тебя, способного поставить меня на место… Того, кто действительно сильнее меня во всех смыслах. Тебя… Которого я не дождалась. Да. Я не могу переписать свою жизнь. И сожалеть о том, что было, не могу.

Ты есть. Но я все равно отрекаюсь от тебя. Могу взять, но… Не беру. Наверное, мне просто страшно? Неужели я боюсь? И этот первобытный страх на веки поселился в моей душе. Страх приобретения и потери. Потому что я знаю, ничто не может продолжаться вечно. Тем более то, что не имеет формы и веса.

Мне снятся сумасшедшие сны. Напряжение нарастает. Дрожь. Вдохи… Выдохи… Смятение… Все это только витает в воздухе. Флюиды скрытой страсти передаются от тебя ко мне – и обратно. Мои мысли потеряли свою различность. Однородность мышления угнетает – Ты. О Тебе. К Тебе. С Тобой… Химическая реакция одного организма на другой. Или?…

Я говорю ни о чём. Ненужные слова, словно зимняя одежда, скрывающая горячие тела. Шелуха. И когда она слетит – останусь Я. Дрожащая, обнаженная, покоренная… Твоя.

ВыЧувства

Минорными нотками звучала музыка этой ночи. Тени пугливо жались по углам, а я прижимала тело к одеялу.

«Все сегодня одно… действенно» – пробежали пальцы по клавишам.

Да.

«Здравствуй, Жизнь. Как жить, если быть и не быть?»

На раз-два-три закончены все разговоры. И даже молчать неловко не о чем. И разошлись.

«Все сегодня разноодиножды…»

И все мы одиноки по-разному. Но почему, черт возьми, мое одиночество такое разноголосое и многолюдное?!

«И ничего не вяжется!» Ни с тобой, ни с совестью. «Каким еще крючком??» Мне бы руками для начала связать петельки своего немыслеформенного чувства-вычувства… Вымученного, беспочвенного…

«Здравствуй, детка, ты попала…» на иглу его солёно-ломкой боли. Слушай теперь ноты, которые он крючками-царапинами волшебно исторгает из твоей груди…

«С лушайТ еперь…О днодейственныйН овозавет…»

И пиши… Хвалебно-черничные оды губами-теплом…«Здравствуй, Жизнь… Ты снова ушла от ответа…»

девочка – депрессия

разбивать тоской себя на атомы,резаться осколками нечаянно…больше ты не ставишь ультиматумы,девочка-холодное-отчаянье?

сердце батареями не греется,леденея, вновь перебивается.он в твою судьбу уже не вклеится,девочка-чье-счастье-осыпается?

смс – иголки, мысли – мячикине приводят больше в равновесие.по кому гуляют твои пальчики,девочка-осенняя-депрессия?***и уже не снится мне прощание,и магнитный плюс не тянет к минусу…ты меня найди в своем молчаниитараканом, сдохнувшим за плинтусом.

Поезд идет в Бейрут

Двадцать ноль-две. Время пришло – поезд идет в Бейрут.Зря ты поверил в эту любовь – люди нещадно лгут.Я не умею прощаться и ласковых слов не жди:Это паршивая штука – жизнь, и в ней всегда дожди.Лужи растут, под ногами грязь, стоит ли говорить,Что благодарна тебе за все, и что ты сможешь житьИ без меня? Ты, ухмыляясь, смотришь так горячо…Но умирает бессмысленно, тихо ангел твой за плечом.Ну же, скажи мне, что я такое, где же твои слова?Сделай хоть что-то, пока не закрыта эта пустая глава?Но сигарета мелькает в ладонях, руки дрожат… курить…Мне бы не взвыть тут при всех, родная… Куда уж мне говорить.Двадцать ноль-две. Время застыло. Поезд идет в Бейрут.Ты меня никогда не любила – люди, бывает, врут.Сколько же ждет меня впереди черных, сырых ночей?Если ты будешь когда-то «чья», то я всегда – «ничей».Разбиты надежды, размыты дороги. Рвется под кожей пульс.Жить без тебя – невозможно, нелепо, больно. Но я научусь.Только бы ты была счастлива, милая, первая встречная… боль.Только бы ты была счастлива, милая, пусть даже не со мной.Нет, я не чувствую больше сомнения, да и оно зачем?..

…Вдруг просыпаюсь. А ты так доверчиво спишь на моем плече.

Мне не боязно

Полёты/перелёты/вылеты… Нажать курок и – выстрел по вискам. Туманы Лондона и слякоти по «был ли ты». Ошибочно. Сиэтл. Ночь. Тоска.

Настойчиво/пристойно/неукладчиво сбегают чемоданы с «багажа». Вся дурь билетов – файлопередатчиков, бумага размалеванно-свежа.

Гори, гори оно все днем негаданным! Лечу на взлет. Посадка в пол часа… А за окном – нечаянно/разгаданно стоишь и ждешь в тепле-пыли плаща.

А я вернусь. Сегодня/завтра/поездом прошедшие открытки теребя. Наверное, всё сдохло/мне не боязно… Наверное, мне пусто без тебя.

Обессилие

Написать тебе? Но о чем? Ты ведь прекрасно знаешь, что я не умею просто и красиво писать об обычных вещах. Только надрывно, болезненно. Мой внутренний мир пуст и черен как сажа – оттуда ничего красочного не выходит. Только серая, тягучая безнадежность.

Я не могу писать о прошлом. Когда я это делаю, то чувствую себя старой сломанной куклой, которой выкручивает суставы малолетний бездельник. Все глаголы неожиданно пропадают и остается только странная, ржавая струна, тренькающая на одной унылой ноте: боль-но, боль-но, боль-но…

Нет, конечно, со временем эта боль становится повсеместной, постоянной, как зубная. С ней срастаешься, приучаешься жить с ней как с чем-то нормальным. И она больше не сводит с ума. От нее больше не хочется лезть на стену, писать грустные стихи, так пугающие маму и изображать из себя Электроника, который ничего не чувствует и никогда не плачет.

Знаешь, я никогда не требовала в своей жизни присутствия другого человека – любой человек, подошедший слишком близко, всегда воспринимался мной как досадное недоразумение, помеха, аномалия, соринка в моем безупречном глазу, в конце-концов… Потому что состояние одиночества для меня нормально. Оно заложено в меня природой. Я не считаю его неестественным. Да-да, бывают еще на свете люди с таким вот психологическим уродством. Такие как я выживают на необитаемых островах и не только не сходят с ума – они даже не сбиваются с мысли. Было бы что пожрать! А поболтать и с собой можно, если уж очень захочется.

Я не умею говорить о настоящем. Как-то это вымученно получается. Даже самые веселые моменты приобретают оттенок легкой меланхолии. Моменты душевного подъема сменяются какой-то серостью, депрессивностью, ниочемностью…

Я люблю летное поле. Аэродромы. Готова гулять часами, смотреть часами. Как легко и красиво приземляются самолеты, как устало и тяжело карабкается в небо старый, огромный, потрепанный борт «Трансаэро». Как ползет на свою стоянку «ЭйрСатана». Как серое самолетное пузо проносится прямо над твоей головой, и ветер уносит твою шапку…

Я не умею писать о других людях. В моих текстах счастливые люди выглядят не так уж счастливо. Даже вон та парочка, что зябко жмется друг к другу на лавочке в парке – он обнимает ее, а сам провожает взглядом каждую мимо проходящую юбку.

Никому, никому нельзя верить. Особенно тому, кого, как тебе кажется, ты любишь. Все они предают. Все уходят. И не оставляют тебе ничего, кроме горечи и неумения жить в одиночестве, в половину себя, в половину сердца, в половину души.