Расул Гамзатов - Аттестат зрелости Страница 2

V

Я рано полюбил стихи —Нет, не читать их с выраженьем,А сочинять их у реки,Шальной до головокруженья.

Мыча у серых валуновКакой-нибудь напев старинный,Мечтал я о предмете снов,Который звался нежно Ниной.

Я был тем именем сраженТо ль во втором, то ль в третьем классе,Всех наобещанных мне женЗабывши тут же, в одночасье.

Учительницы русской дочьСидела на соседней парте,И было мне глядеть невмочь,Когда к ней обращались парни

Постарше…Я бледнел, как мел,И закипал, как будто чайник…Но, наконец, настал пределНевыносимому отчаянью.

Я написать решился ей,Хоть знал по-русски еле-еле.Но чем труднее, тем сильнейСтремился я к желанной цели.

Три слова —«Я люблю тебя!» —Мне подсказал мой однокашник,С ухмылкою, пером скрипя,Их начертав на промокашке.

Я русский текст переписалВ свою тетрадку аккуратно,Не ведая, что подсказалПриятель мой мне смысл обратный.

Ах, то признание потомХлопот мне много причинило,Ведь помирила нас с трудомМоя учительница с Ниной.

Она в Москве живет сейчас…Мы с ней, встречаясь год от года,Смеемся, вспомнив третий класс,Над злополучным переводом.

Ее по-дружески обняв,Я воскрешаю время это…— Так значит, ты из-за меня,Расул, впервые стал поэтом?

Я тихо отвечаю: — Да…Лукавя прошлому в угоду,Хотя далекой, как звезда,Была любовь моя в те годы.

VI

Как только приближалась ночь,Шушукаясь между собой,Меня ребята гнали прочь:— Иди-ка ты, Расул, домой.

Мне был смешон их разговорОб аульчанках молодых…Еще, как буря среди гор,Незримо зрел мой страстный стих.

А годы, словно облака,Бежали, тая на бегу.Жизнь от сентябрьского звонкаЛетела к майскому звонку.

Но я никак не понимал,В ауле нашем отчегоВсе от Махмуда без умаИ песен пламенных его.

На годекане наизустьЯ Пушкина взахлеб читал,Но романтическая грустьБыла мне все-таки чужда.

Смеясь над страстью от души,Тогда не верил я вполне,Что бедный Камалил БаширЖил в нашей горской стороне.

Глотал я ночи напролетРассказы длинные о том,Как краснозвездный самолетГустой туман кромсал винтом.

И виделось мне, как горит,От уличных боев устав,Еще не сломленный Мадрид —Ребячьих снов моих мечта.

Я громко вскрикивал во снеИ в бой бросался с головой…А эта книга о войнеМне впрямь казалась золотой.

VII

День непогожий прояснился,Настала ранняя весна.Мой жеребенок превратилсяВ породистого скакуна.

Я незаметно вырос тоже,Седьмой заканчивая класс.И мой покой уже тревожилЛукавый блеск девичьих глаз.

Но, как и раньше, для острасткиНосил я самодельный ножИ зло дразнил, вгоняя в краску,Помолвленную молодежь.

— Где твой жених?.. —Кричал Супе я. —Гаджи, невеста твоя где?..И мне казалось, что сильнееНельзя двух любящих задеть.

Но это шутки были все же,Хоть с ними и жилось легко…А первая любовь, до дрожи,Была, как прежде, далеко.

VIII

То ль оттого, что шустрым был,Хотя совсем зеленым,Но у парней аульских слылЯ лучшим почтальоном.

Написанное в тишинеТайком в укромном местеБесспорно доверялось мне,Чтобы отнес невесте.

Мне помнится, конверты те(А делали их сами)Были украшены вездеЦветами-вензелями.

Я их носил, прижав к груди,Тропинкой неприметной.И где-нибудь на полпутиЧитал их непременно.

Как будто цензор, я дрожалНад запятою каждой,Чужой любви запретный жарВдыхая не однажды.

Читая о ночах без сна,О горестных страданьях,О зове — как взойдет луна —Явиться на свиданье.

О пылких вздохах, море слез,О страсти необъятной…И этот клад я гордо несПрекрасным адресатам.

Одна краснела, будто мак,Пунцово…А другаяОт вида тайного письмаБледнела, замирая.

Но третья, статна и смела,Насмешкой огорошив,Прочь с глаз гонца любви гналаС его бесценной ношей.

… А в сумерках, когда звездаПлыла по небосклону,Я из укрытья наблюдалЗа парочкой влюбленной.

Не зги не видя, за кустомЯ трясся, как в припадке,Не то от холода, не тоОт поцелуев сладких.

Увы, чужих…Я брел домойИ, затаив обиду,В постель бросался с головойИ спал в ней, как убитый.

И снилось мне, что я гонцаК любимой посылаю,Что, как костер, от письмецаЛицо ее пылает.

Что на арабском скакуне,Одной укрывшись буркой,Несемся мы, обнявшись с ней,И в дождь, и в снег, и в бурю.

Ах, детство, я прощусь с тобойВ главе этой навечно.Сны сбудутся…Да и любовьТеперь уж недалече.

IX

Почтальонская закваскаПригодилась мне, друзья.В педучилище БуйнакскаПоступил успешно я.

И прослыв большим поэтом,Автором высоких од,Я редактором газетыБыл назначен в тот же год.

Эх, печать моя стенная,В том студенческом раюТы от края и до краяЖизнь заполнила мою.

Ты вполне мне заменилаВ общежитье городскомПод луной свиданья с милойИ аул, и отчий дом.

Мне казалось — чудо этоБудет длиться целый век,Если б не растаял летомНа вершинах белый снег…

Х

И вот, наконец, наступила пораПоведать о том мне, как солнце с утраВставало над миром…И как травостойЯгнят тонкорунных скрывал с головой.

Как птицы в раскидистых кронах деревТоржественный свой зачинали напев.И эхо, за криком гоняясь в горах,— Ээ-гей!.. —Повторяло за ним впопыхах.

Как грозный утес опасался упастьВ ущелье, разверзшее страшную пасть.И красные скалы в рассветных лучахСверкали, как искры в девичьих очах.

И как у селения два родникаЗвенели, как струны пандура, слегка…Из первого парни поили конейСтуденой струей, что слезинки светлей.

Аульские девушки шумной гурьбойНесли от второго кувшины с водой.Ах, знойное лето, в родимом краюВ тот год ты удвоило жажду мою.

… Прости, друг читатель, мне долгий рассказ,Но день этот вижу я, точно сейчас.Он испепеляет меня изнутри —Ведь я повстречался впервые с Шахри.

XI

Как раз в то памятное летоСемнадцатый пошел мне год…В селе считался я поэтомИ этим был ужасно горд.

К тому ж средь сельской молодежиЯ городским слыл как-никак —Носил сандалии из кожиИ парусиновый пиджак.

Был и заносчивым, и смелым,Да и работал ой-е-ей!..Хотя считал позорным деломОсла гонять на водопой.

Уж коль трудиться, так с азартом,А отдыхать, так от души…И вот однажды на базар яС утра пораньше заспешил.

Хоть две версты туда, не боле,Я влез без спросу на коня…Ведь я давно уже не школьник —В кармане паспорт у меня.

Базар…Он кучей муравьинойКазался с дальнего холма.А подойдешь —Как рой пчелиный,Гудит людская кутерьма.

Все изобилие районаС рассвета здесь переплелось:Кричит глашатай исступленно,Ревет ишак ему назло.

Там туша горного баранаМясистый выставила бок.Хозяин отрезает рьяноДля покупателя кусок.

Здесь мнут бока коровам тучным,Похлопывают бычий зад.Как будто океан могучий,Ревет, волнуется базар.

Там унцукулец с дивной тростью,Здесь кубачинец с серебром.Впервые в жизни довелось мнеТакое увидать добро.

Тут гоцатлинец, там балхарецС кувшинами на вкус любой.Кумык с мукой, с конем аварец,Лезгин с душистою айвой.

Вон горец у андийца буркуКупил и привязал к седлу.С такой не боязно ни в бурю,Ни в снежную седую мглу.

А вот на ветках тополиныхВисят папахи —Славный мех!..Кому короткий, кому длинный —Нетрудно угодить на всех.

— Эй, паренек, купи бухарку, —Кричит хозяин бойкий мне.— В твоей папахе летом жарко,Я кепкой обойдусь вполне.

Прости, читатель, коль наскучилТебе восторженный мой пыл.Когда бы не счастливый случай,Он вдвое бы короче был.

Но в этот день,Когда в зенитеОцепенело солнце вдруг,Впервые я Шахри увидел,Фуражку выронив из рук.

Ах, не взбреди мне до рассветаПодняться и примчать сюда,То не было б ни встречи этойИ ни поэмы…Никогда.

ХII