Расул Гамзатов - Аттестат зрелости Страница 3

ХII

Как я тебя на шумном рынке встретил,Так ты, Шахри, стихи мои встречай.Припомни, как повеял свежий ветерИ губ твоих коснулся невзначай.

Как на траве примятойВ шали белойУ крепостных ворот в полдневный часГорянка песню радостную пела,Ладонью барабаня в медный таз.

То весело глядела на дорогу,То к небу устремляла взор она,Как будто бы невидимому БогуБыла игра ее посвящена.

То цокала, то головой качала,То бровь дугою морщила на лбу.То поводила гибкими плечами —Что восхищало сельскую толпу.

Звенел, как бубен, таз ее луженый,И сильный голос бился, как родник…Торговлю прекратив,На луг зеленыйСпешили дружно парень и старик.

И даже пыльный газик из райкомаНа миг притормозил возле него…И я помчался, песнею влекомый,Не чуя ног и сердца своего.

Та песня без конца и без началаПарила легким облаком вдали.Когда она любовь мне предсказала,Я, не робея выкрикнул:— Сахли!..

Стучали в такт серебряные пряжкиУ пламенной певуньи на груди.И я подбросил вверх свою фуражку,Как голубя почтового —Лети!

Взмыв высоко,Сизарь мой беззаботныйНа полпути не выбился из сил,Но возвратясь из славного полета,На голову девичью угодил.

Уж тут-то я смутился не шуткуИ тихо буркнул девушке:— Прости…Она оторопела на минутку,Ладонями фуражку обхватив.

Лишившись дара речи на мгновенье,Я вновь промямлил,Пот смахнув со лба:— Еще раз приношу я извиненьеЗа то, что кепка так моя глупа.

Красавица взглянула,Но без страха,И засмеялась, бусами звеня:— Не так уж и глупа твоя папаха,Когда из многих выбрала меня.

Я стал краснее вишни переспелой…И вдруг под улюлюканье толпы,Фуражку нахлобучив неумело,Стал убегать от собственной судьбы.

А сердце билось, словно птица в клетке:— Пока еще не поздно, возвратись…Наверно, слишком знойным было лето,Чтоб обожгло любовью на всю жизнь.

XIII

Базар устал…Поляна опустела.Умолкли разом песни, шум и гам.И горцы, завершив успешно дело,Разъехались, ударив по рукам.

На горку бесконечной вереницейГруженые повозки поползли.Истошный вопль полночной дикой птицыРаздался неожиданно вдали.

Похолодало…Впрочем, был согрет яВнезапной страстью, что ни говори…И вдруг узнал два женских силуэтаНа фоне отцветающей зари.

Не ведая усталости и страха,Без тягостной поклажи,Налегке,Они шагали в сторону АхвахаИ пели на аварском языке.

Одна постаршеВ легкой шали белойСвой медный таз под мышкою несла.А та, на чей платок фуражка села,С гармошкою за ней вприпрыжку шла.

Спросил я у знакомой мастерицыИх имена, пылая изнутри…— Так это же ахвахские певицы.Мать звать Кусун,А дочь ее — Шахри.

Шахри, Шахри — таинственное имя,Арабских сказок тонкий аромат…На свете не найти его любимей —Так мне казалось много лет назад,

Когда, застыв, глядел я на дорогуС «горящим вздохом в пламенной груди»,Когда известно было только Богу,Что сбудется со мною впереди.

XIV

Я в сумерках нашел коняНа площади базарной.Скакун в отличье от меняНа верность сдал экзамен.

— Прости хозяина, гнедой,Что пропадал он долго. —Вздохнул я, потрепав рукойЖивотное за холку.

Поводья кое-как держа,Пешком побрел в аул я,В то время, как моя душаК Ахваху повернула.

Поэтому мой путь впотьмахТянулся бесконечно…А возле дома глянул… Вах!В руке — одна уздечка.

Но где же конь?..Искать егоСредь ночи мало толку,Уж хорошо, что самогоНе растерзали волки.

Уздечку спрятав на груди,Я рухнул, как убитый,В постель…Покуда бригадирНе постучал сердито.

За то, что конь мой заплуталВ колхозных сочных травах,Блюститель мать оштрафовалЗа мелкую потраву.

Ах, мама, зря на скакунаТебе не надо злиться…Не он виновен, а однаАхвахская певица.

XV

Так, как хлам бесполезный сжигают,Так спалил я свой нрав удалой.Эх, фуражка моя городская,Что же ты натворила со мной?..

Мне наскучило в отчем ауле,Ведь с рассвета жужжало в ушах,Как бесцельно летящая пуля,Без конца —Все Ахвах да Ахвах.

Мне найти бы какую причину,Наговорам да сплетням назло…Без предлога негоже мужчинеЗаявляться в чужое село.

Думал день…Думал два… И неделю.От фантазий совсем изнемог,Но в конце-то концов еле-елеОтыскал подходящий предлог.

Как же я позабыл про Омара —Однокашника и кунака.В общежитии мы с ним на паруКой-кому понамяли бока…

Сколько раз я сулил на прощаньеНенадолго прийти погостить…Исчезали мои обещаньяНа глазах,Как песок из горсти.

Ну, теперь-то уж, сердце порукой,Что пылает в груди у меня,К своему закадычному другуЯ отправлюсь, не медля ни дня.

XVI

В самом деле интересно это —Есть ли человек такой в горах,Чтобы знал подробнее поэтаПуть тернистый из Цада в Ахвах.

Сорок верст —Немного и немало, —Маршируя браво, как солдат,Прямиком, минуя перевалыИ ущелья мрачные, как ад.

Сорок верст —Немало и немного —Напрямик в обувке городскойВдоль с ума сходящего потокаПо тропе над пропастью глухой.

Тут орел парит,А там удодыСели на боярышнике в ряд…И везде крутые поворотыРоковой внезапностью грозят.

… Мне уже случалось не однаждыПокидать родимые края.Но в Ахвах, томим любовной жаждой,Собирался тщательнее я.

В первый раз побрился, как мужчина,И вихры кинжалом обкорнал,Получилась грустная картина —Клок травы, застрявший между скал.

Не смутясь, однако, чуб колючийПрилизал я кое-как с трудомИ перевязал на всякий случайШею свою стиранным бинтом.

Так солидней…Будто от ангиныГорло воспаленное горит…Может быть, свой взор случайно кинетНа меня насмешница Шахри.

Встрепенется, глядя на больного,И найдет сочувствия слова…Братовы часы с застежкой новойЯ напялил поверх рукава.

А затем, старательно и рьяноПерерыв семейный гардероб,Я на дно большого чемоданаУложил все лучшее добро.

Видимо, святое чувство мерыОт усердья изменило мне…Не хватало только револьвера,Чтобы он болтался на ремне.

Через час, уставши до упада,Заглянул я в зеркало и сник:Всем хорош джигит, одна досада —Нос орлиный чуточку велик.

Ну, да ладно —Я махнул рукоюИ переступил через порог…Солнце расцветало над горою,Как гигантский розовый цветок.

Чемодан давил пудовой гирей,Только я его не замечал,И поэму Лермонтова «Мцыри»,Всласть жестикулируя, читал.

Полон героических порывовВ этот исторический моментЛюбовался я, как над обрывомГорный тур застыл, как монумент.

Коротко ли, долго —Но под вечер,Наконец, увидел я Ахвах.Дух перевести присел у речкиОт воды игривой в двух шагах.

Сполоснул лицо, ловя губамиКапли и прохладу ветерка.И газету с первыми стихамиЗаложил за лацкан пиджака.

Набекрень надел свою фуражкуИ для форса, только и всего,Прицепил к нагрудному кармашкуЯ значок блестящий ГТО.

Сунул в зубы с тайным отвращеньемПапиросу модную «Казбек»И вошел в аварское селенье,Как видавший виды человек.

XVII