Аркадий Застырец - Белый китель Страница 2

Белый китель

Не люблю Жюль-Верна, что ты, что ты! —Намусолив книжицу в руке —За его широты и долготыНа плохом французском языке,

За его фальшивые маршруты,По лекалу циркулем расчётДо секунды выверен, и – тьфу ты! —Видишь, кондор Роберта несёт?

Если бы еще не сочинитель,Что «А ну-ка, песню нам пропой»,И не капитанский белый кительВ крабах и капусте золотой,

Я совсем забил бы на Жюль-Верна,Не взошёл вовеки бы на бортТам, где Немо тёмная каверна —Тайной лодки выдуманный порт.

Не искал бы глазом в небе СпасаБросив диким жемчуг и коралл…И топор поди из-под компасаДо сих пор бы сдуру не убрал.

Возвращение

Я опять в мою вернулся школу,И на грязной лестнице какой-тоЧёрного заваленного входа,Где мышами пахнет и хранятсяТранспаранты с Лениным и МарксомИ наверно курят все тайком,Директриса с карими глазамиМне в любви нечаянно призналась.«Я скучаю», – так она сказала,Со слезами глядя на меня.И наверно б кинулась в объятья,Распаляя тщетную надежду,Если бы не рядом ученица,Подбородок маленький задрав……………………………………Школа, школа! Вечные руины!Туалет – как скалы в океане,Тучи пыли, груды безобразий,И всё время что-нибудь на снос…Непрерывный сбор металлолома,И навек забыты в раздевалкеВарежки, висят на батарее…Умирает старый трудовик.Там в портфеле блёклые тетрадиИ дневник в учительской краснухе,Там столы в разнузданном граффити,Застеклённый с глобусом скелет.А ещё развинченный частичноМикроскоп, как печь – большой и белый.Не вписался вовремя, не нужен,А в моё-то время был король.

День дождя

Какое счастье – день дождя!Зонтов упругая вампука;Ловец теней сетями звука,У стен – поток, не погодя,

И, под водой вращая светВ своих неутомимых спицах,Без никого велосипедЛетит, не падая, как птица.

Всё по-прохладному светло,Жасмин не требует полива,Двор мокрым цветом занесло,Черёмуха – не то что слива,

Но – сладкой горечью дыша —Она – до лета нам наградаИ так по-русски хороша,Что лучше, кажется, не надо.

«Сколько существ обитает в твоём океане?..»

Сколько существ обитает в твоём океане?В десять томов уместится ли их каталог?Можешь пометить на бегло набросанном планеКаждого зверя пещеру, гнездо, уголок?

В храме любви не одна золотая колонна.Это я понял наверное в детском саду.Даже наивное чистое сердце не склонноВсё представлять как покрытую снегом гряду.

Сколько в тебе нераскрывшихся летом бутонов?Жёлтых и красных, с неровно-бордовой каймой,Белых тюльпанов и иссиня-чёрных пионов…Кто из них твой и который единственно мой?

Мало ли платья скрывают твои гардеробы?Лифов и юбок, жакетов, ажурных чулок…Что ты носила во время прилежной учёбы?Что надевала на ритмики первый урок?

В тысячу лет невозможно твои переулкиВсе осмотреть, а ещё тупики и дворы,Или в часах сосчитать шестерёнки и втулки,Съехав под утро на утлой фанере с горы.

Девичья игрушка

Роман всегда кончается синицей…В конце, увы, не водятся орлы.Синицей? Нет, хотел сказать – страницей,А вылетела птица из пчелы.

Пчела – поди пойми, какого пола,И, в сущности, попробуй отличитьОт времени прошедшего глагола,В инфинитиве будущего «пчить».

Пчела, пчела, все глазоньки пропчела…Опять ошибка. Плакала? Ждала?В окно, тоскуя, пристально глядела?Сжав жало, закусила удила?

Но нету, нету жала у девицы —Есть волосы, на пальцах – ноготки…Цветы такие? Сердце веселится,Чуть зацветут на кончиках руки!

А после-то что станет с лепестками?Когда она на счёт их оборвёт,Жестоко зацепляя ноготками:«Не любит, любит, плюнет и пошлёт…»

Чудесное спасение III

Поняв, что больше никому на свете я не нужен,Что мама любит не меня, а так тут одного,К тому же я воздушно худ и, кажется, простужен,И смысла мне не придаёт земное естество —

Я молча к озеру пошёл, сыскал худую лодку,В песок коленями, толкнул и прыгнул на корму,Желая без вести загнать себя в земную глотку,В прохладу ихтиотеней, в корней лилейных тьму.

Я грёб без вёсел – то рукой, то щепкой бесполезной,Я шёл озёрной глубине в средину, внепротык,Вдобавок ливень хлестанул своей хернёй железной,Внезапной, точно лось в лесу или далёкий крик.

Я грёб отчаянно, за мнойсквозь тень прибрежной тины

Уже рванули, в грязь швырнув одежду второпях —Кто – точно я не разглядел: архангелы? Мужчины?Сверкала сфера тех минут, что убивают страх.

Потом, когда вода своё, казалось, отплясалаИ в лодку ровно до краёв проникла глубина,Меня на берег принесли, и мама зарыдала,И сердце двинула в тиски бессмертная вина.

Дорожная

Даже несколько вёсен и лет,Даже несколько пряных недель,Если честно оплачен билетИ дорожная вся канитель.

Посидим на дорожку – и вон,Только хлопнет подъездная дверь,Где-то взлётная или перрон,Мы не рано ли? Время проверь.

Если ты непрерывно со мной,В жёлтой блузе и белом платке,Ветерок за прохладной спиной,Без вещей, хороша налегке,

Если вышли, едва рассвело,По асфальту с недавним дождём,Потому что и утром тепло —Хоть по лужам иди босиком,

Под воротами – мотоциклет,Громче грома, по-птичьи крылат,Оседлаем – и в порт, и привет,И не знаю, когда мы назад.

Долгие сборы

Моему отцу

Ты обещал мне лес, поход,Достал рюкзак бледно-зелёный…Был ночью дождь, а утро – вот:Дома – как рафинад пилёный,

И откровенны небеса,Как будто мы в открытом море,Как нагота в невинном взоре —Их ненаглядная краса.

Начав с невидимого дна,Мы уложили всё в порядкеИ отказались от палатки,Решив вернуться дотемна.

Мы взяли кружки и ножи,Крупу, армейскую тушёнку,– А ложки? – Тоже положи.И в жестяной коробке донку.

Галеты и цейлонский чай —Полдня пропало в этих сборахИ в жарких спорах-разговорах —Молчи, дурак, не отвечай!

И всё равно забыли спички,Те, что не гаснут на ветру…Давно ушли все электрички,Что намечались поутру.

Рюкзак набили под завязку,Часы закатные сочлиИ в завтра путь перенесли —Как недосказанную сказку.

Но утром завтрашнего дняУшёл ты втайне без меня.

Пират

Тебе владенья ведом вкустрёхмачтовым фрегатом,Когда канатною смолойдыхание полноИ грязноватым парусам,как на небе заплатам,Коли от палубы глядишь,быть снежными дано.

Когда высокая волнаразломлена прозрачноТвоих матросов – соль и дым! —торжественным трудом,И режет боцманский свистокс оттяжечкой и смачноНадежд невидимую нитьот берега, где дом.

А ты стоишь на высоте,над брызгами и медным,И, как положено, глядишьв подзорную тудымИли, на солнце наведя,не ослеплён победным,Его пытаешь высотусекстантом золотым.

Вдохнув, читаешь, как псалтырь,движение муссона,И внятен паруса порывтебе, как пеший шаг.И увидав за десять мильрангоут галеона,Велишь британский подыматьна чёрном гроте флаг.

Обречён

Ты с вечера охотился за мною…Дорога мне едва была видна,Когда, овит родильной пеленою,Я вышел на закате, дотемна.

Я шёл и шёл – сугробами по пояс,Звериной окровавленной тропой,Лишь изредка, от боли беспокоясь,Испрашивал тропу на водопой.

Не ведая лица грядущей ночи,С короткого разбега я взлетал.Ища путей полегче и короче,Длинней и тяжелей себе стяжал —

По хоть куда чудовищным развилкам —Направо бунт, налево ведовство —Не чувствуя младенческим затылкомДыхания живого Твоего.

Ты следуешь за мною неотступно,И вижу я: наутро – даль светла —Меня пронзит однажды целокупноТвоей любви калёная стрела.

Пионерские сны

Когда пионеры во хвойном и вольномЛожатся в отрядных на сон корпусах,Они перед сном не заводам и войнамВручают себя через праведный страх,

А – кто с кулачком, в средостение вжатым,Кто с шёпотом, стоном и звоном стекла —Они отдаются красивым вожатым,Опасным и взрослым, как в улье пчела.

Они отдаются их длинным ресницам,Пилоткам и бантам, гофре и плиссе,И после им снится, не вправе явиться,Вожатая Саша на мокром шоссе,

Вожатая Таня в сиреневой майкеИ чёрных трусах на зарядке-заре,Чьи груди то в небо глядят без утайки,То тонут в тени, как котята в ведре;

Командой в строю к поворотам неволя,Вожатая Лена, чьи гольфы – как снег,Вожатая Уля, вожатая Оля…А девочкам – только вожатый Олег.

В лодке, не считая